Перевела те части книги, где так или иначе упоминается Багоас на английский язык, а я сделала перевод на русский, таким образом, искажения первоначального текста неизбежны, однако и она и я приложили все усилия, чтобы свести их к минимуму. Irralee предупреждает, что текст был написан в чрезвычайно старомодной манере, и был ею осовременен. Она так же обращает внимание читателей на то, что автор не пытался соблюдать историческую правдивость.
Язык подлинника: немецкий
Дата публикации: 1920 год
Rating: PG-13
Часть 1, страницы 274-275
(После битвы у Иссоса. Согласно историческим источникам, Багоас не должен был там присутствовать, однако он там был)
Они ждали, сбившись в кучу, в передней, устроенной из ковров развешанных на шестах с позолоченными фигурами львов. Их волосы растрепались, чадры были изорваны, в страхе они цеплялись друг за друга; глазами, полными ужаса, они смотрели перед собой. Группа побледневших евнухов, не годных сражаться, но сохранивших преданность, кажется, хочет защитить двери, прикрытые только ковром. Блеск богатой комнаты иронично подчеркивался игрой бликов от курящихся благовониями ламп. Женщины стояли недвижимо. В тихом отчаянии они прижимали к груди кинжалы , они знали, что лагерь взят. Они знали: персидский лагерь покорен дерзкими Македонцами, этим злодеем Александром. Они ждали.
На площади зазвучали странные голоса. То были веселые, молодые, четкие мужские голоса, полные счастья, отдающие команды. Персидские голоса отвечали в подавленной покорности. Старый евнух выглянул из-за занавеса, любопытный как женщина, бравируя своим страхом. Потом он сказал: «это Александр, я уверен в этом, с большим количеством своих генералов. Они идут в шатер нашего царя!»
Женщины слушали. Затем Сисагамбис, Статира и Барсина подкрались ближе к той стенке палатки, что была ближе к царской. Они прижались головами к ковру и слушали, объятые одновременно страхом и любопытством. Они слышали эти молодые, счастливые голоса, звучащие на странном языке, так близко, что, казалось, понимали его.
Они услышали голос Александра и поняли, что он принадлежит Македонскому царю. Он сказал: «Пойдемте, смоем пот битвы в этой драгоценной ванне, приготовленной для Дария. Давайте искупаемся в ванной Дария!»
И они услышали молодой высокий голос евнуха Багоаса, говорящего с раболепной покорностью, однако, голосом, дрожащим от ненависти, смешенной с иронией, такой силы, какую никто от него не ожидал: «Не говори о ванной Дария, мой господин! Лучше называй это ванной Александра…»
«это Багоас!» воскликнула Статира горестно, а Барсина жестоко улыбнулась, она слышала в его голосе ненависть.
Часть 2, страницы 286-288
(Несколько дней спустя, все еще в Иссусе)
Внезапно в дверном проеме появилась нежданная фигура. Это был утонченный персидский силуэт по-мальчишески красивого евнуха. Это был Багоас, любимый евнух Дария. Соратники пришли в изумление, Клит даже схватился за кинжал, но Александр удержал его, улыбаясь, исключая какую либо опасность.
Александр оставил за Багосом множество придворных обязанностей, как-то управление слугами и присмотр за царским шатром. Таким образом, все эти сложные бытовые проблемы были решены.
Александр, привыкший к величайшей простоте, не должен был обременять своих Соратников заботами пышного двора, в окружении которого они оказались сейчас.
Молодые генералы все уставились на евнуха. Их вид выражал удивление, изумление, сарказм. Им уже приходилось видеть евнухов у сатрапов поверженных около-азиатских провинций, но никогда еще они не видели такого самоуверенного придворного высокого ранга. Его юность изумила их, и ироничные рты принялись издеваться над его женственностью. После первого шквала насмешек они нахмурились и стали более серьезны, как будто почувствовав его внутреннюю силу.
Он оставался стоять там, где и появился. В длиннополом, пурпурно-голубом Медийском платье, он стоял, сохраняя внушительную осанку. Искалеченный с детства, он остался в неестественном мальчишестве, выглядя моложе, чем в действительности был. Его прекрасное, правильное лицо было безбородым и бледным; его угольно черные волосы спускались по шее тщательно уложенными локонами; его женственный рот был кроваво красным; его брови и ресницы были подкрашены черным. Пурпурно-голубые халцедоны поблескивали в его серьгах, браслете и кольце. Его жестоко-красные губы были сжаты, глаза холодны и загадочны. Молча, имея право показываться перед царем, согласно придворному церемониалу, он ждал.
Соратники, развалившиеся в своих позолоченных креслах, глазели на него, полунасмешливо, полусерьезно, а затем начали перешептываться, в пол голоса насмехаясь над евнухом.
«Что тебе надо?» спросил Александр на персидском, его вопрос прозвучал не так, как если бы вышел из уст Дария. Филоту, Клиту и Гефестиону показалось, что жестокий рот евнуха теперь насмехается над ними.
Багоас ответил: «Парменион просит позволения посетить Царя»
Его голос и персидский язык звучали мелодично: это было невозможно повторить.
«Пармениону не нужно спрашивать позволения войти», Александр ответил удивленно. «Он может войти».
Евнух пояснил: «Парменион просит царя говорить с ним без свидетелей».
Чрезвычайно мелодичный, голос, теперь звучал металлом. Но, возможно, так и должно было быть. Александр, нерешительный, какое то мгновенье, сказал, смеясь: «Соратники, главнокомандующий желает говорить с Царем без свидетелей. О чем и было заявлено согласно персидскому обычаю. Так что я прошу вас покинуть меня: Даже тебя Филот, Никанор, оставьте меня наедине со своим отцом, и все мои Соратники, оставьте меня».
Молодые генералы встали. Они приветствовали Царя: один за другим проходя мимо Багоаса и бросая на него несмешливый взгляд: затем, покинув шатер, они опять хмурились и перешептывались.
Евнух, отступив на шаг, продолжал смотреть на Царя, ожидая его приказов.
«Пусть Парменион войдет», скомандовал Александр.
Изящные руки евнуха изобразили реверанс. Он исчез: через некоторое время он поднял занавес, что бы впустить Пармениона. Александр, очарованный против своей воли, мгновение смотрел на него, грациозного и тонкого, на фоне пальмового дерева, стоящего за ним. В его воображении пальмовое дерево и евнух перемешались в одно целое.
«Ты просил, что бы о тебе докладывали?», спросил пораженный Александр.
«Нет», просто ответил командующий, «Это евнух захотел оповестить о моем приходе, когда я спросил его, один ли ты. Я не знал, какие указания ты ему отдал, оставаясь с молодыми Соратниками, и ждал».
Часть 3, страницы 292-293
(После разговора Александра с Парменионом)
Царь обнял командующего и остался один, погруженный в свои мысли, после того, как тот ушел. Он видел, рядом с пальмой неподвижно и грациозно стоящего Багоаса.
Он вызвал охранника, хлопнув в ладоши. Солдат тут же появился в дверном проеме.
«Позови евнуха!»
Через некоторое время, Багоас шагнул в дверь.
«Чего ты там торчишь у дерева?», спросил Александр.
«Я жду твоих указаний, мой господин»
«Да, ну» сказал Александр. «Подойди ближе» скомандовал он грубо.
Евнух подошел и приклонил колени в глубочайшем поклоне, он распростерся, подобный змее, по земле и поднял голову. Впервые Александра приветствовали таким образом и это показалось ему приятным.
«Ты знаешь», спросил Александр, глядя ему глубоко в глаза, «куда исчез твой хозяин?»
«И ты также не будешь этого знать, под каленым железом или клещами палача на твоих нежных членах?»
«Нет, господин» улыбнулся евнух, и эта странная уверенность, несмотря на всю его женственность, тронула Александра.
Они долго смотрели друг на друга.
«Встань», приказал Александр. «Иди, но только не под пальму. Ты загораживаешь мне вид на море».
«Я благодарен, мой господин, за твое милосердие. Я хотел сделать как лучше, стоя там. Я ошибся. Дарий отрезал бы мне нос и уши и губы».
Он поднялся и медленно удалился, пятясь назад, в соответствии с этикетом. Оставшись один, Александр прошелся по шатру, сжимая кулаки, как будто опасаясь чего-то и стараясь быть на чеку.
Часть 4, страница 308
(Также в Иссосе)
Они смотрели друг другу в глаза, держась за руки.
«Я всегда буду», говорил Гефестион, «хочешь ты этого или нет, твой друг, брат и соратник».
«Даже если я окажусь не так то уж и свят?»
«Даже тогда!» улыбнулся Гфестион и посмотрел на своего царя почти с болью.
Александр понимал его:
«Это прощение великой дружбы», сказал Александр смиренно. Он заключил его в свои пламенные объятия. «Спокойной ночи», его голос прозвучал грустно.
«Спокойной ночи», ответил Гефестоин.
Александр вошел в шатер. Его глаза сразу нашли Багоаса, приклонившего колени по персидскому обычаю. «Что тебе надо?» спроси Александр резко.
«Великий царь, я жду твоих приказаний», ответил евнух.
«Погаси эти лампы», сказал Александр. «Отодвинь занавеси с окон, пусть прохладный воздух войдет внутрь, и позови моего пажа помочь мне с доспехами.
Солоноватый запах повис между коврами.
Часть 5, страницы 310-311
(Иссус)
Он отослал офицеров. За занавесями, он видел Багоаса, украдкой выглядывающего из-за угла. Жестом он поманил его внутрь. Евнух бросился на землю и Александр почувствовал удовольствие от вида изящного раба лежащего у его ног, вытянувшись в грациознейшую линию, что не переставало изумлять и трогать его.
«Что если я отпущу тебя? Например, к Дарию?» спросил Александр.
«Мой господин», ответил Багоас. «Я мог исчезнуть, но не стал».
«Почему?»
«Мне приснился сон о восходящем солнце и о закатывающемся солнце. С первым я ощутил себя в тепле, а второе превратилось в море крови…»
«Восходящее солнце это я?»
«Да, сын Зевса!»
«Приготовь мне ванную Дария»
«Твою, мой господин».
Евнух исчез через боковую дверь и Александр услышал, как он созывает рабов в ванную комнату.
Название: Очарование Тела и Духа. (Книга Первая о Раэтту.)
Автор: Сторм Константин, переводчик - Ладушка
Жанр: Фикшен
Пэйринг: узнаете
Рейтинг: PG-13 (R)
Ворнинг: никакого.
Краткое содержание: история о молодой расе Раэтту, пришедшей на смену человечеству, ищущей свое предназначение и борющейся за свое право на существование.
От переводчика: хочу поблагодарить мою замечательную бету Натали за огромную помощь в правке всех моих ошибок и замороченных фраз. Перевод – слово-в-слово, так что работу мы проделали титаническую.
Вся глава в один пост не влезла, поэтому ниже приведены две ссылки.
Восходящее солнце озаряло две фигуры, раскинувшиеся на скомканных простынях.
- Джа…
- Ммм? – Джаред устремил все еще затуманенный взгляд на Колина.
- Ты уезжаешь… сегодня…
- Да, Кол, мы же уже говорили об этом, - слова неохотно вылетали, заплетаясь друг о друга. В голове царила приятная пустота, оставленная только что отхлынувшей волной удовольствия. - У нас есть еще целый день.
- Джа… Ну посмотри на меня, - Колин кончиками пальцев развернул голову американца в свою сторону, - Я подумал, - Фаррелл вдохнул и резко выпалил, - Можно мне с тобой?
- Колин, - Лето привстал, - ты не можешь… как я это объясню группе, журналистам?
- К черту журналистов, к черту весь мир, я не могу без тебя… я не смогу без тебя два месяца, слышишь?
- Нет, Колин.
- Лето, мать твою, я тебя ненавижу, - Колин порывисто встал и, схватив лежащее на комоде полотенце, направился в душ.
Джаред медленно приблизился к ирландцу и, позволив простыне соскользнуть с бедер на пол, коснулся губами плеча Колина.
***
Джаред сидел в самолете и думал о предстоящих двух месяцах одиночества. На самом деле, он вполне мог взять Колина с собой. Фаррелл мог незаметно перемещаться по гостиницам тех же стран, в которых давала бы концерты группа Марсиан. И они могли бы видеться… не так часто, но…
Истинной причиной было совсем другое.
Джаред улыбнулся, вспомнив последнюю фразу Фаррелла, перед прощанием:
- И если Мэтт еще хоть раз позволит себе прикоснуться к любой части твоего тела, я его хоть в России достану и такое с ним сделаю, что у патологоанатома голова пойдет кругом!
Колин, если бы ты только знал… Сколько бы трупов уже красовались на первых страницах всех газетных изданий мира?
Он так паршиво вел себя в их последнюю перед отлетом ночь…
- Джаред, - шепот ударяющий в ухо, принадлежал никому иному, как Мэтту, - куда ты пропал почти на месяц? Я…
- Мэтт, нам надо поговорить, - Джаред давно готовился к этой речи. Он не колебался ни секунды при выборе, сложным было другое: как прервать личные отношения и при этом сохранить группу.
- Эй, что за заговоры в нашем стане? – к шепчущимся подлетел Шенн, пребывающий в прекрасном расположении духа. Он с мерзкой ухмылкой, на глазах у несчастной стюардессы, потушил сигарету о пластмассовую панель. – Это же личный самолет, в чем дело? – через плечо кинул он.
- Никаких заговоров! – Мэтт откинулся в кресле и продолжил, - Я вот думаю, что нам не стоит забывать о старых песнях, так увлекаясь новыми.
Глаза Джареда помрачнели, чувствуя подтекст в словах басиста, он пробормотал:
- Я не имею привычки ничего забывать.
- Ну прямо как слон, - хлопнул брат Джареда по плечу, - Все, ребята, не киснем, идем на посадку! – и Шенн, развалился на сидениях между одногруппниками.
***
Джа выждал, пока Шенн и Томо выйдут из гримерной, и подошел к Мэтту.
- Ну наконец-то, хоть пара секунд наедине, - Мэтт сделал движение навстречу Джареду, но натолкнулся на ладонь Лето, упершуюся в его грудь.
- Слушай, Мэтт… Мы с тобой люди взрослые. И в общем, ты должен понять… Так получилось… что…
Мэтт сощурил глаза, и понимающе ухмыльнулся:
- Я так и думал. В общем, ты пытаешься донести до меня мысль под названием «Проваливай, и не забудь достать свои трусы из под кровати»?
- Мэтт, я ценю…
- Да, перестань. Я все понял. Не переживай, на группе это никак не отразится.
Джаред облегченно вздохнул, и, улыбнувшись, произнес:
- Спасибо. Ты даже…
- Не надо прощальных речей, я не девчонка. Лучше подари мне последний поцелуй, уходящая из моей жизни сказка.
Джаред распахнул глаза и застыл: как только в его жизни появился Колин, ему была противна мысль о ком-то другом.
Мэтт, расценив молчание как знак согласия, рывком прильнул к губам Джа.
И тут как в кошмарном сне дверь распахнулась.
Джаред услышал крик: «сюрприз!!!», и до него вместе с мурашками и выступившим ледяным потом дошло, кому принадлежит голос, а потом он, кажется, потерял способность думать, от осознания, что его губы все еще остаются во власти губ Мэтта.
Отвратительно медленно, он повернул голову, и его расширившиеся от ужаса зрачки зафиксировали, привалившегося к косяку ирландца, на лице которого застыл шок.
Из руки Колина медленно выскользнула запечатанная бутылка вина и разлетелась десятками осколков, обдав багровыми каплями штаны Фаррелла.
Джаред моргнул, моргнул еще раз и не сразу осознал, что дверной проем пуст.
Лето кинулся к двери, упал, осколки стекла впились в ладони, кровь перемешивалась с вином, но Джаред не чувствовал боли. Все что он ощущал, это всепоглощающий страх от одной мысли, что он может потерять Колина.
Он несся сначала по коридорам, затем вылетел на улицу, практически ничего не соображая. Он врезался, кажется, в Шеннона, но не смог понять ни единого слова, лишь оттолкнул брата и бросился по безлюдному переулку в непонятном направлении.
Одному Богу известно, когда Джаред сообразил, что вот уже которой час бродит по совершенно незнакомым улицам, без всякой надежды встретить Колина. Ледяное осознание того, что концерт должен был начаться уже много часов назад, не затронуло никаких чувств Джареда. Даже совести. Казалось, внутри была только выжженная пустота.
- Колин…. Колин… что я наделал……
Джаред вздрогнул. «Где он сейчас может быть?»
Лето мотнул головой и подошел к первому попавшемуся магазинчику для туристов, в поисках карты города. Бары. Ему предстоит обойти все бары города.
***
Колин сидел на уступе скалы. Перед ним раскинулось безбрежное море, и он смотрел невидящим взглядом на красную дорожку заходящего солнца, прочертившую гладь воды.
Рядом стояли несколько бутылок виски, две из которых уже были пусты.
Фаррелл методично напивался весь вечер, вопреки своему обыкновению - не в баре. Ему хотелось побыть одному. Совсем одному. Одиночество, пожалуй, станет теперь его единственным спутником.
Джаред…
Губы касаются его шеи, горячие отпечатки поцелуев на ключице, на животе… Колин поморщился: память одарила сердце острой и горячей болью, словно туда вонзили тупую, раскаленную иглу… Он и не подозревал, что может настолько глубоко чувствовать любовь… настолько сильно боль.
Колин потянулся за рюкзаком и с видом отчаянного мазохиста достал плеер.
Спустя несколько секунд, ирландец подошел к краю пропасти в сопровождении голоса Джареда, раздающегося из наушников.
Это ведь он, этот проклятый американец, пристрастил Колина к музыке. На съемках Александра, они часто сидели рядом, бок о бок или спина к спине и слушали музыку…
Как все закончилось? Почему? Как Джаред мог так поступить? И почему… почему так больно?...
Неужели все это было ошибкой? Ошибкой?! Какой, к дьяволу, ошибкой мог быть почти год абсолютного счастья?! Фаррелл никогда не был так счастлив, и он руку мог дать на отсечение, что Джаред тоже.
Он отвлекся от своих размышлений, оттого что слова песни вдруг резанули его так сильно, что ему показалось, сейчас его муки прекратятся – он погибнет от разрыва сердца:
To buy the truth and sell a lie
The last mistake before you die
So don't forget to breathe tonight
Tonight's the last so say goodbye
Под протяжный, неумолимо прекрасный голос, кричащий в безысходность раз за разом все громче: «Goodbye», Колин покачнулся и глянул вниз. Одно движение вперед и все прекратится. Прекратится навсегда.
Но вместо рокового шага, он присел, свесив ноги в бездну.
Ирландец поежился под порывами ветра, и засунул руку в карман. Пальцы наткнулись на клочок бумаги.
Фаррелл достал его и с трудом разглядел корявый почерк, в сумраке вечера. Рукой Джареда было написано:
Встретимся ночью?
И ниже адрес отеля и номер.
Фаррелл вновь окунулся в воспоминания. Эта бумажка, оказалась в его руке на вечеринке в честь премьеры Александра. На выходе Джаред пожал руку Фарреллу, и вышел, унося за собой пряный запах одеколона, и эфемерное облако своего совершенства.
Колин только несколько минут спустя, сбросив с себя оцепенение, ощутил оставшуюся в ладони записку.
Стоит ли говорить, что ирландец сорвался с места и буквально долетел до указанного адреса.
И она лежала в его куртке до сих пор…
- Фа-а-а-арел, - протянул ирландец, обращаясь сам к себе, - до чего же ты опустился. Сидишь тут и готов выть на луну, давиться слезами… Докатился… докатился…
Колин совершил попытку подняться, но только сейчас понял что сильно пьян. Выпитая лошадиная доза алкоголя дала о себе знать: он почти не держался на ногах.
Ирландец поскользнулся и растянулся на камнях.
***
Темнота давно опустилась на город, а Джаред заходил в последний оставшийся бар.
Спустя несколько секунд он вышел, шатающейся походкой добрел до ближайшей скамьи. Порывы ледяного воздуха, доносимые с моря ветром, заставляли Джаред вздрагивать. А может, дело было совсем не в ветре.
Он сидел на скамье в свете тусклого фонаря, раздавленный, потерянный… Руки саднили порезы, оставленные осколками стекла, все тело ныло от бесконечности проделанного пути… Десятки… десятки баров… бесполезно пройденных…
Все…
В его голове устало копошилась лишь единственная мысль: немедленно сесть в самолет и мчаться к дому Фаррелла. Сидеть на ступеньках хоть целую вечность, пока он не придет и не даст шанс все объяснить…
Деньги… взял ли он с собой деньги…
Рука нащупала бумажник в кармане куртки, он раскрыл его. С яркой, летней фотографии на него смотрели две неприлично счастливые и улыбающиеся физиономии.
«Фаррелл и Лето» - прошептал Джаред, - «Вместе».
И тут его голова закружилась от неожиданного озарения.
Какой я идиот! Сотовый!!!
Он трясущимися руками достал мобильный и, еле попадая по кнопкам, набрал знакомый до боли телефон.
«Абонент временно недоступен»
***
Фаррелл пришел в себя от начинающегося дождя. Вокруг царила абсолютная тьма, можно было разобрать лишь неясные очертания уступа скалы. Колин сел и услышал хруст.
Грязно выругавшись, ирландец достал из заднего кармана раздавленный сотовый. Скорее всего, еще при падении телефон пришел в негодность, а теперь Колин его просто добил.
Фаррелл не без труда поднялся, подобрал рюкзак и двинулся в направлении шоссе.
Спустя несколько минут он сидел в салоне автобуса и отстраненно думал о том, что ему делать дальше. Ехать домой? Наверное домой… Завтра у него пробы на роль…
Одна мысль о работе, да и вообще о возможности жить дальше без… внушала отвращение.
Он задремал, а очнулся от голоса водителя вещающего о том, что следующая остановка – аэропорт.
Еще несколько минут, и Колин вместе с несколькими туристами вышел из тепла автобуса в мерзлую сырость улицы. Мелко подрагивая, он двинулся к залитому искусственным светом зданию.
***
Лето вышел из такси у аэропорта.
Сначала Джаред не в силах был поверить, когда увидел знакомую встрепанную шевелюру и узнал фигуру и эту походку… Он бросился было вдогонку, но через несколько шагов остановился, как вкопанный.
Скорее всего, сейчас он получит внушительный удар по челюсти, а потом очнется где-нибудь в больнице, когда Колин снова будет ненаходимо далеко.
Американец лихорадочно соображал, как ему поступить…
Он незаметно проследовал за Колином и, чувствуя себя непереносимо глупо, затаился за колонной, прислушиваясь к голосу Фаррелла.
- Билет в один конец… в…. – Джареда передернуло от совершенно безэмоционального голоса Колина, - в…Ирла… Нет, стойте. В Марокко.
- Через полчаса, вас устроит?
- Более чем…
Джареду показалось, что все это время он даже не дышал. Когда Колин направился в зал ожидания, Лето кинулся покупать билет… в один конец…
***
Колин наконец-то добрался до своего места в самолете. Он опустился в кресло и вставил в уши наушники. Несколько часов полета и он будет там, где его никто не найдет.
Что ж. Красивый финал карьеры: на пике славы исчез в никуда. Интересно, что придумают репортеры? Хотя нет, не интересно.
Он почувствовал прикосновение к своей руке и с негодованием открыл глаза:
- Вам что-нибудь нужно, - приторно улыбавшаяся стюардесса, сочувственно смотрела на промокшего и потрепанного Фаррелла.
- Нет, все прекрасно! – зло прошипел он.
- Пристегнитесь, пожалуйста, - улыбка не сошла с лица, но голос стал заметно холоднее.
- Чертовы… - Колин тяжело вздохнул и откинулся в кресле.
- … прошу привести кресла в вертикальное положение и приготовится к посадке.
Фаррелл потянулся и последовал инструкциям. Ну вот и все. Здравствуй солнце и пляжи, прощай цивилизация и вся прошлая жизнь.
Спускаясь по трапу, он щурился от слепящего солнца и думал о том, в каком банке снимет со счета все деньги. Это, конечно, следовало сделать не здесь – не стоит оставлять за собой следов… Но ладно, на первое время ему хватит и имеющихся наличных, дальше он что-нибудь придумает…
Он направился к ближайшему отелю, памятному ему по первому дню приезда на съемки Александра. Пробираясь сквозь суету снующей толпы и горячий, опаляющий воздух Марокко, до отеля он добрался окончательно разбитым.
Регистрация прошла поразительно быстро, и все еще плохо ощущающий реальность происходящего, Фаррелл поднялся в свой номер. Но он не успел шагнуть в желанный душ, как в дверь постучали.
- Я просил меня не беспокоить! – заорал взбешенный Фаррелл. Жгучий ком ненависти, задавленный до этого другими чувствами, вдруг развернулся во всей своей красе. Острая ненависть ко всему миру, и к этому стуку в частности затопила сознание. Единственно чего желал сейчас Колин, чтобы за дверью оказался парень – тогда можно будет набить ему морду.
Он резко распахнул дверь и устреми полыхающий яростью взор на постучавшего. Когда ему удалось сфокусироваться на лице, он отшатнулся от двери, окончательно уверившись в том, что сошел с ума.
- Дж… Джа….. ред, – прохрипел он. На большее он был не способен. Колин просто стоял и смотрел на бледное лицо Джа, синеватые круги под глазами, спутавшиеся волосы, и помятую одежду. Он заметил на рукавах темные пятна и, вздрогнув, разглядел порезы на руках американца. Колин снова устремил взгляд в глаза Лето.
Джаред смотрел в темно-карие, пропитанные растерянностью и непониманием глаза ирландца. И без слов рухнул на колени и прошептал:
- Прости меня.
Колин теперь уже в шоке, проследил траекторию падения Джареда и выпалил:
- Я ничего не хочу слышать.
***
-Я ничего не хочу слышать.
Джаред подумал, что умереть прямо здесь и прямо сейчас – лучший выход, а Фаррелл вдруг опустился рядом с ним и прошептал:
- Потому что люблю тебя, и никому тебя не отдам, проклятый садист…
Требовательные, горячие губы со вкусом никотина и ласковые, мускулистые руки, и трепет и осторожность, с которой к нему прикасаются дрожащие ладони, как будто касаются чего-то отчаянно хрупкого… Такое знакомое до каждого изгиба тело, и такие новые ощущения…
Пережитый кошмар обострял и в десятки раз усиливал ощущения от каждого прикосновения. Колин прижал к своим губам ладони американца, покрытых сеткой царапин, и Джа почувствовал себя бесконечно виноватым, ему хотелось во чтобы то ни стало объяснить… Но отчаянно-крепкий и глубокий поцелуй любимого, говорили лучше любых слов, что он прощен.
Ему казалось, что время остановилось. И самый легкий шелест чужого, сдавленного выдоха у его шеи заставляет его кожу покрыться мурашками. Они не торопились. Торопится теперь было некуда…
Джаред чувствует, что Колину нужно слишком много усилий, чтобы сдерживать себя, чтобы не сорвать с него одежду и не овладеть им сию же секунду… И он поддается чуть заметному движению Колина, опускаясь на ковер. Джаред, тяжело дыша, не сводит глаз с Фаррелла, который, словно забывшись, замирает и всматривается в его лицо.
И это шепот, нет стон, мольба... Лето изгибается навстречу ирландцу, и притягивает его к себе, чувствуя приятное тепло распаленного тела.
И не шевелясь больше, просто смотрит огромными синими глазами, полными чего-то невыносимо сладкого. Руки Колина, стягивают с него рубашку, ныряют под пояс, чтобы разжечь, чтобы вырвать из него болезненный стон, который проглотят настойчивые губы.
Фаррелл по-кошачьи изгибаясь соскальзывает по телу Лето вниз и застывает на уровне бедер американца.
У Джареда вырывается протяжный, так напоминающий крик раненого зверя, стон, прежде чем Колин осознает, что больше ничто не мешает ему вспомнить какова на вкус выступившая на головке подрагивающего члена капелька. Но он, словно желая помучить любимого, возвращается к губам, пересохшим, раскрытым…
При каждом вздохе Джаред ощущает огонь, которым они пропитаны, огонь, кипящий в крови у них обоих. Поцелуй длится бесконечно долго, пока они прижимаются друг к другу, с такой страстью словно стремятся стать одним целым. Фаррелл все еще одет, но грубая ткань еще больше распаляет, проваливающегося в бессознательное состояние Джареда. Он мог быть целовать его бесконечно. Фаррелл отрывается от губ и шепчет на ухо, что ему нужен он весь – Джаред Лето, каждая клетка его тела, каждый стон и капля его семени, все, что может дать ему это тело, от которого исходит дурманящий терпкий запах.
- Ты будешь... только…моим... да? – требовательно.
Слишком резкие ощущения и боль, как отголосок сильнейшего наслаждения, где-то там, где острые зубы касаются мягкости губ. И теснота приятно давит на грудь, в цепях яростных рук, сползающих вниз, куда-то к бедрам, к ягодицам.
Дрожащий голос, и нестерпимо дикое желание прижиматься к этому телу, чувствовать его вес и силу, испытывать его гибкость и железо мышц:
- Да… да… всегда… Ко-о-о-о-о-л-и-и-н…
Колин отстраняется, заставляя Джареда мучительно стонать, но лишь затем, чтобы сбросить свою одежду. И тут все расплывается перед взором американца и остается только ощущение языка, легонько касающегося розоватой, гладкой головки его члена...
Они словно огромные кошки, кувыркающиеся на траве. То один сверху, то другой. То…
Колин подхватывает тело партнера, ставшего за последние месяцы изнурительных турне, совсем легким, и впечатывает его в стену.
- О-оохх... - Фаррелл прижимает его к стене, жадно цепляется за бедра, и резко входит в него. И от дикой непристойности, от сладости ласки голова трещит, словно что-то взрывается внутри. И затылок стучит о шершавую поверхность обоев, когда он мотает головой, слепо впиваясь в раскрытые губы Колина.
Позвоночник Джареда сам угадывает нужный угол, выгибаясь в нужную дугу. Ему становится больно, так больно, что его глаза удивленно распахиваются – такой боли не было уже очень давно. Колину приходится силой удерживать его бедра, когда тело начинается сжиматься и биться под ним, инстинктивно защищаясь от непрекращающегося вторжения.
Его тело резко дергается, он почти садится, стараясь прислониться к стене, из горла развеется тягучий болезненный стон:
Становясь почти грубым, Колин все сильнее и сильнее вжимает в стену изящное тело.
Фаррелл изливается очень глубоко внутри, в пульсирующем и продолжающем сжимать проходе, не пытаясь выйти сразу, пока член Джа, подрагивая на его ладони, выбрасывает прозрачную струю семени.
***
Джаред внимательно смотрел на ирландца, сквозь полусомкнутые ресницы. Они только что вышли из душа и упали на кровать.
- Колин…
- Джаред…
Молчание…
- Джа, у тебя тур по Европе…
- Помнишь, ты сказал: «К черту весь мир, я не могу без тебя…», - уголки губ Джа чуть заметно дрогнули, - Так вот.. Я полностью согласен.
Колин вопросительно вскинул брови.
- Знаешь что… Ты не садист… ты изверг и тиран! – Фаррелл толкнул в бок Джареда и расхохотался.
- Ну ты же сам сказал: «билет в один конец…»
- Два билета в один конец.
***
Шеннон, только что поговоривший по телефону с братом, с ухмылкой читал статью журнала с говорящим названием:
Таинственное исчезновение Колина Фаррелла и Джареда Лето.
Раз уж мы здесь все равно уже давно это обсуждаем, давайте поговорим о книгах гомосексуального содержания. Наверное всем будет интересно, если каждый поделится своими впечатлениями о том или ином произведении, желательно сразу с указанием источника или места, где эту книгу можно найти
Все, что касается рождения детей у wraeththu здесь
Вообщем в двух словах о wraeththu зачатии детей и размножении. У hara (мн.число от har в значении man) существуют три касты, определяющие их волшебные способности и знания. Отцом может стать только har двух высших каст и то во второй касте наивысшего ранга (по три ранга на касту), названия сложные приводить не буду сейчас, если интересно, то спрашивайте, я буду вам писать. Матерью может стать har любой касты и ранга, даже самой младшей. Матерью не зовут, зовут hostling от слова host - (хозяин). Дитя называют harling:-)
Сам акт любви просто и по поводу зачатия называется aruna (аруна). Hara отличаются от людей тем, что аруна им необходима как пища, вода. То есть воздержание очень и очень мягко говоря нецелесообразно и вредно. Как я высказала раньше, в момент зачатия ouana (уана) - top-партнер использует тот самый язык, который и может достать до того сокровенного места в теле soume (суоме) - bottom-партнера, где происходит зачатие, сложный процесс, потому что силой своего ранга партнер заставляет раскрыться своего партнера на встречу, расслабить стенки внутреннего банка (сhamber of generation). Харлинги вынашиваются 2 месяца, рождаются они в кожанном мешочке овальной формы (жемчужина) в диаметре около 15 см (перевожу со слов писательницы). В течении недели после появления на свет жемчужины hostling держит ребенка при себе, обогревая. Ребенок появляется на свет хоть и меньше намного размером, но приравнивается возрастом к двухлетнему нормальному ребенку (с волосами, осмысленным взглядом, зубками), может есть твердую пищу, в молоке матери не нуждается (поэтому и женских грудей нет), но язык пока бессмысленный, учится правда очень быстро. От семи до десяти лет харлинг достигает половой зрелости, появляется неспокойное и нервическое состояние, боли, требующее аруны.
Постирую здесь по вине DeeLatener, который сказал, что дискуссировать в данном сообществе можно и не только об Александре и всех-всех-всех!:-)