История вторая. Кот, который гуляет сам по себе.
Продолжение.
Фэндом: «Александр и Ко».
Пэйринг: Александр, Гефестион, Багоас и другие.
Жанр: драмором (то ли драма с элементом романса, то ли романс, приправленный драмой).
Рейтинг: самая малость.
Ворнинги: Нет.
Саммари: Сплошное издевательство над историей и географией. Заговоры, матримониальные планы, царь в опасности, а у Багоаса – хвост!
Дисклеймер: Ничего не моё, все свои собственные.
Утро продолжается, господа присяжные заседатели.
читать дальшеЧасть 2. Утро продолжается.
Багоас торопливо шагал по дворцовым коридорам, проносясь мимо стражников маленьким чёрным вихрем: чтобы никто не заметил, как пылают щёки перса. Царь не любит раздоры, в его присутствии и Гефестион, и Багоас вели себя сдержанно. Это была их дань уважения любимому. И евнух покривил бы душой, если бы назвал хоть один случай, когда высокий македонец прилюдно его оскорбил. Но и до фальшивой доброжелательности не опускался. Возможно, Гефестион просто считал ниже своего достоинства задирать евнуха, а возможно не воспринимал его в качестве соперника. Кто знает? Но именно за сдержанность Багоас уважал своего врага. Ненавидел – да. Ревновал – да. Но всегда – уважал. Жизнь низшего зависит от благоволения царя… и ближайшего окружения царя… Двор наблюдателен. И беспощаден. И если бы Гефестион хоть раз прилюдно выказал презрение Багоасу, жизнь евнуха сильно бы осложнилась. Потому что те, кто зависят от хозяев и ведут себя, как хозяева… Захоти медноволосый македонец – и от перса не останется даже памяти. Гефестион это понимал. И Багоас это понимал. И ещё больше ненавидел.
Порой Багоасу начинало казаться, что ненависть делает его более живым, нежели любовь – ведь ненависть не надо было скрывать. И не так много в его жизни было существ, перед которыми он мог раскрыться. Хотя бы иногда. Птолемей, Илот… Старец Меркуций, Перитас…
Первый словно знал о персе то, чего тот сам не ведал, и… к нему всегда можно было обратиться за помощью. Второй… Воин… наверное, единственный человек во всей армии Аль-Скандира, относившийся к Багоасу почти как к равному, а ещё он научил евнуха съезжать с горы на старом щите. Это весело. Третий… Разум Меркуция давно покинул тщедушное тело, а болтовня утратила всякий смысл, и он от одиночества цеплялся каждого, кто подходил к нему. Багоасу старец в редкие минуты просветления, не чураясь, рассказывал много всякого интересного… В отличии от других учёных людей. А четвёртый хорош тем, что не умеет говорить, и поэтому внимательно слушает. И ему можно пожаловаться на что угодно и на кого угодно.
И ещё был Гефестион. И Багоас страстно желал, чтобы он исчез из его жизни и из жизни Аль-Скандира. И одновременно – чтобы никуда никогда не исчезал. В судьбе перса так мало людей, вызывавших в его полумёртвом сердце хоть какие-то чувства! Он научился ценить каждого.
Оставалось лишь порадоваться, что Гефестион, по совершенно непонятной Багоасу причине, выбрал комнаты далеко от царских покоев.
Перитас мягко шлёпал рядом, с укоризной поскуливая.
- Терпи! – строго сказал ему перс, вспоминая, что пёс недавно устроил ему на горном перевале.
Наконец Багоас остановился перед высокими деревянными створками, изукрашенными резьбой и… молодыми телохранителями, которые подпирали их, поклёвывая носами.
Багоас задохнулся от возмущения. Спать на посту?! Да если бы они такое устроили перед покоями Аль-Скандира, он бы лично каждому всадил нож в сердце! А Гефестион… Гефестиону он просто расскажет, пусть сам решает, что с ними делать. Разгневавшись на столь безобразное поведение, Багоас напрочь забыл, что просто хотел передать им приказ Аль-Скандира, и не встречаться с македонцем.
- Послание от царя для полководца Гефестиона! – нарочито громко сказал он, а Перитас, вторя ему, гавкнул.
Стражники подскочили, испуганно озираясь. Багоас смотрел на них с нескрываемым презрением. Взгляд его не предвещал ничего хорошего, и, судя по тому, что лица юношей раскраснелись и пошли пятнами, они это поняли. Переглядываясь и вздыхая, они отворили перед царским посланником двери в покои его врага.
***
Комнаты Гефестиона были большие, как у Аль-Скандира, но не такие роскошные и ухоженные. Конечно, ведь рядом с ним нет Багоаса. Думать спокойно о македонце евнух не мог, как ни старался: ему хотелось то шипеть, как змея, то выть, подобно волку, то насмехаться, как птица-пересмешник.
Гефестион, как и ожидалось, спал, что, по мнению Багоаса, для воина просто недопустимо. Как можно спать, когда твой царь уже на ногах? Он бы вообще не вошёл в его логово… если бы не возможность слегка поквитаться. Совсем чуть-чуть. А то ещё нажалуется Аль-Скандиру. «Он спит в той же позе, что и хозяин», ревниво подумал евнух. Но ни благовонной воды, ни, тем более, бодрящего напитка, македонец не получит! Перитас, уловив настроение второго пса своего господина, благоразумно отошёл подальше, и если бы мог, наверняка закатил бы глаза.
Багоас вплотную приблизился к ложу Гефестиона. Расправил несуществующие складки своего одеяния, опустил глаза долу, и почти прокричал:
- Послание от царя для полководца Гефестиона!!!
Полководец Гефестион тут же проснулся. Сноровка воина сработала мгновенно: острие клинка застыло на расстоянии ладони от горла Багоаса, все попытки которого изобразить виноватый вид потерпели крах перед переполняющим перса довольством от проделки.
- Ты!!! – Гефестион был в ярости. – Каждый раз одно и то же! Я запретил тебя пускать!
- Твои телохранители спят на посту, господин, - ответил Багоас громко, надеясь, что за дверью его услышат. Он никогда не возводил напраслину. И ему нечего стыдится. Спать на посту – позор! Такую охрану он даже врагу не пожелает.
Гефестион выругался, взъерошил спутанные волосы, зевнул. В отличие от Аль-Скандира он с таким трудом просыпается!
- Что там за послание?
Багоас чинно поклонился и, как полагалось, тихо, но с достоинством, приличествующим важности его миссии, произнёс:
- Царь ожидает тебя.
И вышел, прекрасно зная, что, будь Гефестион моложе и несдержанней – точно бы чем-нибудь в него запустил. Это здорово подняло настроение, и Багоас, скрывшись от буравящих его глаз телохранителей, прибавил шагу: за одно это утро так много нужно успеть!
***
Дворцовой челяди, попадавшейся на пути бури по имени Багоас-отдающий-приказы, в это утро крупно не везло. Евнух останавливал каждого особенным, заготовленным как раз для слуг и рабов взглядом, который всеми без исключения понимался совершенно верно: «Только попробуй мне перечить, и я прокляну тебя и весь твой род страшным персидским проклятием!», и тут же озадачивал каким-либо поручением.
Пока они с Перитасом добрались до казарм, вплотную прилегающих к дворцу, Багоаса уже проклинала добрая половина низших дворцовых людей.
Передав оруженосцу Птолемея – светловолосому юноше, ещё не успевшему зазнаться – приказ царя, Багоас, подгоняя пса, направился на конюшенный двор. Перитас обвиняюще заскулил.
- Знаю, знаю, тебе здесь не нравится, но поторопись ладно? А то пропустим всё самое интересное.
Багоас сам чувствовал себя неуютно в «воинском логове». Евнухам в казармы путь вообще был заказан. Но для мальчика Александра было сделано исключение на неписаных условиях: не заговаривать первым с воинами, не подходить к лошадям воинов, не смотреть воинам в глаза, и тем более, не сметь наблюдать за тренировками. На последнем Багоас как-то попался, и ему достаточно ясно объяснили, КАК это оскорбляет бойцов. Но не скажешь же, что нет более захватывающего зрелища, чем мужчина, упражняющийся с оружием! Перс смирился. Тем более, что ему всегда удавалось тайком подглядеть через щель в соседнем здании.
- Багоас! Зачем ты там стоишь? Бери коня!
Евнух поднял глаза. К нему спешил стройный молодой мужчина, высокий и загорелый дочерна. Круглые щёки приветливого лица обрамляли вьющиеся каштановые волосы. В карих глазах блестели смешинки. Илот не отличался великим умом. Если начистоту, он вообще не отличался умом. Это хорошо. С такими легко. И у него доброе сердце.
Они познакомились, когда македонец был «мальчишкой на подхвате» у того же Птолемея. Возвысившись до царского конюшенного, и по совместительству царского телохранителя из третьей смены, Илот не загордился, и по-прежнему называл евнуха другом. Хотя… до чего же странной была эта дружба!
Однажды, давно, Аль-Скандир осерчал на своего мальчика. Аль-Скандир прогнал своего мальчика и сказал злые слова. Потому что его мальчик посмел помешать царю и Гефестиону. Злые слова ранят сильнее клинка. Злые слова мучительнее самого страшного яда. Багоас наверное умер бы тогда. Он выскочил из шатра и бежал, бежал, не разбирая дороги, и желая одного – никогда не рождаться на этот свет. И наткнулся/упал/был пойман Илотом. Оруженосец был тогда влюблён в евнуха. По крайней мере, он так говорил, хотя Багоас и не склонен верить подобным словам. Не важно. Ту ночь он плохо помнит. Помнит, что не сопротивлялся. Помнит, что позволил. Помнит, что, как всегда, было больно, но, как и всегда он притворился, что понравилось. Помнит - потом было пусто, помнит - хотел уйти, но счастливый Илот притянул его к себе, и сказал: «Останься!». Помнит, как уснул рядом с живым и тёплым существом, и это было… спокойно. Помнит, что не видел снов.
Потом любовь Илота быстро прошла, но дружеское чувство осталось. В последнее время воин канючил, чтобы перс помог ему с выбором хорошей невесты. Как будто евнух разбирается в женщинах! Они с Илотом, если выдавалась возможность, по утрам брали коней и доверенных им животных: Багоас - Перитаса, Илот - Буцефала, и отправлялись за город/лагерь, и просто болтали ни о чём, сплетничали, и это было… спокойно. Иногда они делили ложе. Безо всякой страсти, и непонятно зачем. Во всяком случае, Багоас не понимал, какой от этого прок Илоту? Нравилось обладать мальчиком царя? Возможно. Неважно. Багоасу всё равно. Это с любым одинаково больно. Но Илот не позволял ему уходить после. Любому человеку, даже евнуху, нужен кто-то, с кем можно поболтать ни о чём, и кто-то, с кем можно проспать рядом всю ночь. Только… как Аль-Скандиру может нравиться то, что делает с ним Гефестион?!! Кого ты обманываешь, перс… Разве ради любимого ты сам не готов терпеть?
Багоас остановил взглядом подошедшего телохранителя, вздохнул:
- Сегодня не получится.
- Из-за пира?
- Да. Мне ещё надо в сокровищницу, а потом проследить за готовкой, и нижний зал вчера так и не убрали. И распорядится насчёт совета, и…
- Подслушать и подсмотреть, - хмыкнул Илот.
- И это тоже, - только очень хорошо знающий перса человек, заметил бы сейчас едва уловимую улыбку, тронувшую тонкие губы. – Греческие боги, Перитас! Давай же быстрее, или я тебя прокляну!
***
Распрощавшись с Илотом, Багоас в сопровождении пса направился в поварню. Разругавшись с поварами по поводу не вовремя поставленного теста (чтобы тесто поспело, вставать надо ДО рассвета, бездельники!), с виночерпиями из-за слишком крепкого вина для Аль-Скандира (сколько можно повторять: крепкое вино – гостям! А для своих – лёгкое, разбавленное пять к одному водой! Или вы вражеские шпионы?!!), с чересчур грязными кухонными мальчишками (если в царские блюда попадёт песок из-под ваших ногтей, я всех продам в Египет!), попутно накормив Перитаса, и отдав приказания принести в царские покои воду, сыр, варёное мясо и сладкие финики, и набравшись наконец необходимого количества злости для общения с казначеем, Багоас поспешил в сокровищницу.
Царь позволил Багоасу брать деньги и драгоценности из сокровищницы по собственному усмотрению, ни перед кем не отчитываясь. Это была особая степень доверия. Даже Гефестиону приходилось испрашивать царскую бумагу за печатью и подписью. Для казначея Мелампода это было немыслимо. Неприятный человек со скверным характером, он выше всего почитал царскую казну. И это была единственная причина, по которой Александр держал его. А в царской казне всё должно быть по правилам, всё должно записываться, всё должно учитываться, и никому ничего не отдаваться. И Мелампод – властелин дворцовых подвалов – вершил свою власть изо дня в день: платил жалованье, выдавал на текущие расходы, одаривал, следил, чистил, и пересчитывал, пересчитывал, пересчитывал. Так было до тех пор, пока однажды царь не привёл с собой тихого большеглазого перса, и не сказал:
- Мелампод. Запомни Багоаса – ему я дозволяю бывать здесь в любое время, и брать столько, сколько сочтёт нужным, и ту вещь, которая ему понадобится.
Грек понял, что его власть попрана каким-то евнухом, который и сам является не более чем вещью! Багоас приходил и говорил: «Выдай этому столько-то», или «Во дворе необходимо поменять плиты, я возьму столько-то для платы каменщикам». Или вообще ничего не говорил. Такая ситуация не просто раздражала, она приводила грека в ярость. И хоть он не мог воспрепятствовать редким появлениям Багоаса в сокровищнице, но постарался сделать всё, чтобы перс не чувствовал себя здесь уютно, каждый раз устраивая допросы, расспросы, пререкания, а после ходил за ним попятам и тщательно записывал в свиток каждую взятую евнухом монетку. Перс же быстро научился огрызаться, и с каждым днём вёл себя своевольнее.
Вот и сейчас Меламод следовал за евнухом, едва сдерживающим желание повыдирать волосья из жидкой бородки казначея. Он никогда ничего не крал! Он брал ровно столько, сколько ему было нужно, и расходовал деньги экономно! И то, большую часть он тратил на Аль-Скандира: мягкая кожа для сандалий, нежная ткань для туники, ароматные масла, редкие учёные свитки в подарок! Как эта вошь смеет его подозревать! И сейчас он, между прочим, здесь по приказу царя!
Демонстративно не обращая внимания на грека, Багоас рылся в сундуках, в поисках подходящих даров. Украшения он отмёл сразу. Да, ожерелья и серьги – красивы, но слишком уж.. лично… Кувшины, шкатулки, амфоры с маслами – не то. Драгоценные камни слишком напоминают выкуп невесты. Наконец Багоас нашёл, что хотел: для соседского сатрапа меч в изукрашенных самоцветами ножнах – как оружие никуда не годится, зато подойдёт как очень тонкий намёк; для царевны – большое полированное зеркало с искусной резьбой и перламутром.
Вдруг Багоас заметил в углу что-то, накрытое простым холстом, с вышитыми египетскими символами. Неужели? Нет… не может быть! Совсем позабыв про ворчащего грека, евнух сдёрнул пыльную ткань.
Это был короб из эбенового дерева, чёрного, как сама ночь, и крепкого, как скала. Сердце ушло в пятки, и Багоас упал на колени. Не может быть. Он ощупал ящик. Так и есть. Ни замков, ни щелей… На крышке – резьба. Её практически невозможно увидеть, только нащупать. Гордая кошка, чёрная как сама ночь, восседающая на троне, и маленькие люди, склонившиеся перед ней ниц. Багоас в благоговении гладил короб. Не может быть! Он считал, что всё утеряно во время бегства! Величайшее из сокровищ Дария! Сокровище, принадлежащее Багоасу.
Продолжение следует…
Продолжение.
Фэндом: «Александр и Ко».
Пэйринг: Александр, Гефестион, Багоас и другие.
Жанр: драмором (то ли драма с элементом романса, то ли романс, приправленный драмой).
Рейтинг: самая малость.
Ворнинги: Нет.
Саммари: Сплошное издевательство над историей и географией. Заговоры, матримониальные планы, царь в опасности, а у Багоаса – хвост!
Дисклеймер: Ничего не моё, все свои собственные.
Утро продолжается, господа присяжные заседатели.
читать дальшеЧасть 2. Утро продолжается.
Багоас торопливо шагал по дворцовым коридорам, проносясь мимо стражников маленьким чёрным вихрем: чтобы никто не заметил, как пылают щёки перса. Царь не любит раздоры, в его присутствии и Гефестион, и Багоас вели себя сдержанно. Это была их дань уважения любимому. И евнух покривил бы душой, если бы назвал хоть один случай, когда высокий македонец прилюдно его оскорбил. Но и до фальшивой доброжелательности не опускался. Возможно, Гефестион просто считал ниже своего достоинства задирать евнуха, а возможно не воспринимал его в качестве соперника. Кто знает? Но именно за сдержанность Багоас уважал своего врага. Ненавидел – да. Ревновал – да. Но всегда – уважал. Жизнь низшего зависит от благоволения царя… и ближайшего окружения царя… Двор наблюдателен. И беспощаден. И если бы Гефестион хоть раз прилюдно выказал презрение Багоасу, жизнь евнуха сильно бы осложнилась. Потому что те, кто зависят от хозяев и ведут себя, как хозяева… Захоти медноволосый македонец – и от перса не останется даже памяти. Гефестион это понимал. И Багоас это понимал. И ещё больше ненавидел.
Порой Багоасу начинало казаться, что ненависть делает его более живым, нежели любовь – ведь ненависть не надо было скрывать. И не так много в его жизни было существ, перед которыми он мог раскрыться. Хотя бы иногда. Птолемей, Илот… Старец Меркуций, Перитас…
Первый словно знал о персе то, чего тот сам не ведал, и… к нему всегда можно было обратиться за помощью. Второй… Воин… наверное, единственный человек во всей армии Аль-Скандира, относившийся к Багоасу почти как к равному, а ещё он научил евнуха съезжать с горы на старом щите. Это весело. Третий… Разум Меркуция давно покинул тщедушное тело, а болтовня утратила всякий смысл, и он от одиночества цеплялся каждого, кто подходил к нему. Багоасу старец в редкие минуты просветления, не чураясь, рассказывал много всякого интересного… В отличии от других учёных людей. А четвёртый хорош тем, что не умеет говорить, и поэтому внимательно слушает. И ему можно пожаловаться на что угодно и на кого угодно.
И ещё был Гефестион. И Багоас страстно желал, чтобы он исчез из его жизни и из жизни Аль-Скандира. И одновременно – чтобы никуда никогда не исчезал. В судьбе перса так мало людей, вызывавших в его полумёртвом сердце хоть какие-то чувства! Он научился ценить каждого.
Оставалось лишь порадоваться, что Гефестион, по совершенно непонятной Багоасу причине, выбрал комнаты далеко от царских покоев.
Перитас мягко шлёпал рядом, с укоризной поскуливая.
- Терпи! – строго сказал ему перс, вспоминая, что пёс недавно устроил ему на горном перевале.
Наконец Багоас остановился перед высокими деревянными створками, изукрашенными резьбой и… молодыми телохранителями, которые подпирали их, поклёвывая носами.
Багоас задохнулся от возмущения. Спать на посту?! Да если бы они такое устроили перед покоями Аль-Скандира, он бы лично каждому всадил нож в сердце! А Гефестион… Гефестиону он просто расскажет, пусть сам решает, что с ними делать. Разгневавшись на столь безобразное поведение, Багоас напрочь забыл, что просто хотел передать им приказ Аль-Скандира, и не встречаться с македонцем.
- Послание от царя для полководца Гефестиона! – нарочито громко сказал он, а Перитас, вторя ему, гавкнул.
Стражники подскочили, испуганно озираясь. Багоас смотрел на них с нескрываемым презрением. Взгляд его не предвещал ничего хорошего, и, судя по тому, что лица юношей раскраснелись и пошли пятнами, они это поняли. Переглядываясь и вздыхая, они отворили перед царским посланником двери в покои его врага.
***
Комнаты Гефестиона были большие, как у Аль-Скандира, но не такие роскошные и ухоженные. Конечно, ведь рядом с ним нет Багоаса. Думать спокойно о македонце евнух не мог, как ни старался: ему хотелось то шипеть, как змея, то выть, подобно волку, то насмехаться, как птица-пересмешник.
Гефестион, как и ожидалось, спал, что, по мнению Багоаса, для воина просто недопустимо. Как можно спать, когда твой царь уже на ногах? Он бы вообще не вошёл в его логово… если бы не возможность слегка поквитаться. Совсем чуть-чуть. А то ещё нажалуется Аль-Скандиру. «Он спит в той же позе, что и хозяин», ревниво подумал евнух. Но ни благовонной воды, ни, тем более, бодрящего напитка, македонец не получит! Перитас, уловив настроение второго пса своего господина, благоразумно отошёл подальше, и если бы мог, наверняка закатил бы глаза.
Багоас вплотную приблизился к ложу Гефестиона. Расправил несуществующие складки своего одеяния, опустил глаза долу, и почти прокричал:
- Послание от царя для полководца Гефестиона!!!
Полководец Гефестион тут же проснулся. Сноровка воина сработала мгновенно: острие клинка застыло на расстоянии ладони от горла Багоаса, все попытки которого изобразить виноватый вид потерпели крах перед переполняющим перса довольством от проделки.
- Ты!!! – Гефестион был в ярости. – Каждый раз одно и то же! Я запретил тебя пускать!
- Твои телохранители спят на посту, господин, - ответил Багоас громко, надеясь, что за дверью его услышат. Он никогда не возводил напраслину. И ему нечего стыдится. Спать на посту – позор! Такую охрану он даже врагу не пожелает.
Гефестион выругался, взъерошил спутанные волосы, зевнул. В отличие от Аль-Скандира он с таким трудом просыпается!
- Что там за послание?
Багоас чинно поклонился и, как полагалось, тихо, но с достоинством, приличествующим важности его миссии, произнёс:
- Царь ожидает тебя.
И вышел, прекрасно зная, что, будь Гефестион моложе и несдержанней – точно бы чем-нибудь в него запустил. Это здорово подняло настроение, и Багоас, скрывшись от буравящих его глаз телохранителей, прибавил шагу: за одно это утро так много нужно успеть!
***
Дворцовой челяди, попадавшейся на пути бури по имени Багоас-отдающий-приказы, в это утро крупно не везло. Евнух останавливал каждого особенным, заготовленным как раз для слуг и рабов взглядом, который всеми без исключения понимался совершенно верно: «Только попробуй мне перечить, и я прокляну тебя и весь твой род страшным персидским проклятием!», и тут же озадачивал каким-либо поручением.
Пока они с Перитасом добрались до казарм, вплотную прилегающих к дворцу, Багоаса уже проклинала добрая половина низших дворцовых людей.
Передав оруженосцу Птолемея – светловолосому юноше, ещё не успевшему зазнаться – приказ царя, Багоас, подгоняя пса, направился на конюшенный двор. Перитас обвиняюще заскулил.
- Знаю, знаю, тебе здесь не нравится, но поторопись ладно? А то пропустим всё самое интересное.
Багоас сам чувствовал себя неуютно в «воинском логове». Евнухам в казармы путь вообще был заказан. Но для мальчика Александра было сделано исключение на неписаных условиях: не заговаривать первым с воинами, не подходить к лошадям воинов, не смотреть воинам в глаза, и тем более, не сметь наблюдать за тренировками. На последнем Багоас как-то попался, и ему достаточно ясно объяснили, КАК это оскорбляет бойцов. Но не скажешь же, что нет более захватывающего зрелища, чем мужчина, упражняющийся с оружием! Перс смирился. Тем более, что ему всегда удавалось тайком подглядеть через щель в соседнем здании.
- Багоас! Зачем ты там стоишь? Бери коня!
Евнух поднял глаза. К нему спешил стройный молодой мужчина, высокий и загорелый дочерна. Круглые щёки приветливого лица обрамляли вьющиеся каштановые волосы. В карих глазах блестели смешинки. Илот не отличался великим умом. Если начистоту, он вообще не отличался умом. Это хорошо. С такими легко. И у него доброе сердце.
Они познакомились, когда македонец был «мальчишкой на подхвате» у того же Птолемея. Возвысившись до царского конюшенного, и по совместительству царского телохранителя из третьей смены, Илот не загордился, и по-прежнему называл евнуха другом. Хотя… до чего же странной была эта дружба!
Однажды, давно, Аль-Скандир осерчал на своего мальчика. Аль-Скандир прогнал своего мальчика и сказал злые слова. Потому что его мальчик посмел помешать царю и Гефестиону. Злые слова ранят сильнее клинка. Злые слова мучительнее самого страшного яда. Багоас наверное умер бы тогда. Он выскочил из шатра и бежал, бежал, не разбирая дороги, и желая одного – никогда не рождаться на этот свет. И наткнулся/упал/был пойман Илотом. Оруженосец был тогда влюблён в евнуха. По крайней мере, он так говорил, хотя Багоас и не склонен верить подобным словам. Не важно. Ту ночь он плохо помнит. Помнит, что не сопротивлялся. Помнит, что позволил. Помнит, что, как всегда, было больно, но, как и всегда он притворился, что понравилось. Помнит - потом было пусто, помнит - хотел уйти, но счастливый Илот притянул его к себе, и сказал: «Останься!». Помнит, как уснул рядом с живым и тёплым существом, и это было… спокойно. Помнит, что не видел снов.
Потом любовь Илота быстро прошла, но дружеское чувство осталось. В последнее время воин канючил, чтобы перс помог ему с выбором хорошей невесты. Как будто евнух разбирается в женщинах! Они с Илотом, если выдавалась возможность, по утрам брали коней и доверенных им животных: Багоас - Перитаса, Илот - Буцефала, и отправлялись за город/лагерь, и просто болтали ни о чём, сплетничали, и это было… спокойно. Иногда они делили ложе. Безо всякой страсти, и непонятно зачем. Во всяком случае, Багоас не понимал, какой от этого прок Илоту? Нравилось обладать мальчиком царя? Возможно. Неважно. Багоасу всё равно. Это с любым одинаково больно. Но Илот не позволял ему уходить после. Любому человеку, даже евнуху, нужен кто-то, с кем можно поболтать ни о чём, и кто-то, с кем можно проспать рядом всю ночь. Только… как Аль-Скандиру может нравиться то, что делает с ним Гефестион?!! Кого ты обманываешь, перс… Разве ради любимого ты сам не готов терпеть?
Багоас остановил взглядом подошедшего телохранителя, вздохнул:
- Сегодня не получится.
- Из-за пира?
- Да. Мне ещё надо в сокровищницу, а потом проследить за готовкой, и нижний зал вчера так и не убрали. И распорядится насчёт совета, и…
- Подслушать и подсмотреть, - хмыкнул Илот.
- И это тоже, - только очень хорошо знающий перса человек, заметил бы сейчас едва уловимую улыбку, тронувшую тонкие губы. – Греческие боги, Перитас! Давай же быстрее, или я тебя прокляну!
***
Распрощавшись с Илотом, Багоас в сопровождении пса направился в поварню. Разругавшись с поварами по поводу не вовремя поставленного теста (чтобы тесто поспело, вставать надо ДО рассвета, бездельники!), с виночерпиями из-за слишком крепкого вина для Аль-Скандира (сколько можно повторять: крепкое вино – гостям! А для своих – лёгкое, разбавленное пять к одному водой! Или вы вражеские шпионы?!!), с чересчур грязными кухонными мальчишками (если в царские блюда попадёт песок из-под ваших ногтей, я всех продам в Египет!), попутно накормив Перитаса, и отдав приказания принести в царские покои воду, сыр, варёное мясо и сладкие финики, и набравшись наконец необходимого количества злости для общения с казначеем, Багоас поспешил в сокровищницу.
Царь позволил Багоасу брать деньги и драгоценности из сокровищницы по собственному усмотрению, ни перед кем не отчитываясь. Это была особая степень доверия. Даже Гефестиону приходилось испрашивать царскую бумагу за печатью и подписью. Для казначея Мелампода это было немыслимо. Неприятный человек со скверным характером, он выше всего почитал царскую казну. И это была единственная причина, по которой Александр держал его. А в царской казне всё должно быть по правилам, всё должно записываться, всё должно учитываться, и никому ничего не отдаваться. И Мелампод – властелин дворцовых подвалов – вершил свою власть изо дня в день: платил жалованье, выдавал на текущие расходы, одаривал, следил, чистил, и пересчитывал, пересчитывал, пересчитывал. Так было до тех пор, пока однажды царь не привёл с собой тихого большеглазого перса, и не сказал:
- Мелампод. Запомни Багоаса – ему я дозволяю бывать здесь в любое время, и брать столько, сколько сочтёт нужным, и ту вещь, которая ему понадобится.
Грек понял, что его власть попрана каким-то евнухом, который и сам является не более чем вещью! Багоас приходил и говорил: «Выдай этому столько-то», или «Во дворе необходимо поменять плиты, я возьму столько-то для платы каменщикам». Или вообще ничего не говорил. Такая ситуация не просто раздражала, она приводила грека в ярость. И хоть он не мог воспрепятствовать редким появлениям Багоаса в сокровищнице, но постарался сделать всё, чтобы перс не чувствовал себя здесь уютно, каждый раз устраивая допросы, расспросы, пререкания, а после ходил за ним попятам и тщательно записывал в свиток каждую взятую евнухом монетку. Перс же быстро научился огрызаться, и с каждым днём вёл себя своевольнее.
Вот и сейчас Меламод следовал за евнухом, едва сдерживающим желание повыдирать волосья из жидкой бородки казначея. Он никогда ничего не крал! Он брал ровно столько, сколько ему было нужно, и расходовал деньги экономно! И то, большую часть он тратил на Аль-Скандира: мягкая кожа для сандалий, нежная ткань для туники, ароматные масла, редкие учёные свитки в подарок! Как эта вошь смеет его подозревать! И сейчас он, между прочим, здесь по приказу царя!
Демонстративно не обращая внимания на грека, Багоас рылся в сундуках, в поисках подходящих даров. Украшения он отмёл сразу. Да, ожерелья и серьги – красивы, но слишком уж.. лично… Кувшины, шкатулки, амфоры с маслами – не то. Драгоценные камни слишком напоминают выкуп невесты. Наконец Багоас нашёл, что хотел: для соседского сатрапа меч в изукрашенных самоцветами ножнах – как оружие никуда не годится, зато подойдёт как очень тонкий намёк; для царевны – большое полированное зеркало с искусной резьбой и перламутром.
Вдруг Багоас заметил в углу что-то, накрытое простым холстом, с вышитыми египетскими символами. Неужели? Нет… не может быть! Совсем позабыв про ворчащего грека, евнух сдёрнул пыльную ткань.
Это был короб из эбенового дерева, чёрного, как сама ночь, и крепкого, как скала. Сердце ушло в пятки, и Багоас упал на колени. Не может быть. Он ощупал ящик. Так и есть. Ни замков, ни щелей… На крышке – резьба. Её практически невозможно увидеть, только нащупать. Гордая кошка, чёрная как сама ночь, восседающая на троне, и маленькие люди, склонившиеся перед ней ниц. Багоас в благоговении гладил короб. Не может быть! Он считал, что всё утеряно во время бегства! Величайшее из сокровищ Дария! Сокровище, принадлежащее Багоасу.
Продолжение следует…
-
-
26.06.2006 в 15:09-
-
26.06.2006 в 16:52-
-
26.06.2006 в 19:02bagoas-alter-ego
То ли ещё будет!
-
-
26.06.2006 в 20:06-
-
29.06.2006 в 16:33-
-
30.06.2006 в 07:46Насчет Багоаса, мне, конечно, кажется, что не мог он так македонцев строить, был бы поскромнее, понимая, что, если вызовет недовольство царя, то на этом все для него и кончится. Но, посколько это АУ, ждю проду.