Ну вот, по просьбам трудящихся выкладываю фик.
Фиков раньше не писала, поэтому прошу - сильно не бейте, а так, против шёрстки слегка погладте
А что герои сами не свои - не виноватая я! Они сами не свои!
Трое: я, он, и его тень.
История первая. Сон в зимнюю ночь.
Фэндом: «Александр и Ко».
Пэйринг: Александр, Гефестион, Багоас и другие.
Жанр: ромдрамюмр (немного романса, немного драмы, щепотка юмора)
Рейтинг: Гм… Не знаю, что и сказать.
Ворнинги: Нету.
Саммари: Что будет, если запереть Гефа и Багосю в замкнутом пространстве? Кто кого? Делайте ставки, господа!
Так как это - фик, избавляю себя от обязанности следовать исторической правде и прочим глупостям
)).
Дисклеймер: Ничего не моё, и вообще я тут ни при чём.
Мир сошёл с ума. Взбесившийся ветер норовил скинуть в пропасть; небо, ещё недавно ярко-голубое, стало грозным, заклубилось грязными снежными облаками и плевалось мокрым снегом. Гефестион с трудом держался в седле, ежась от пронизывающего холода. Лёгкая накидка - плохая защита, и он чувствовал, что, оружие вдруг отяжелело, и вот-вот выскользнет из теряющих чувствительность рук.
читать дальше Лошади с трудом пробираются по узким тропам, снег липнет к копытам, животные падают, подминая под собой седоков, или ещё хуже – срываются в ущелье, и отчаянное… нет… не ржание… визг сливается с предсмертным криком человека. Армия оказалась не готова. Лёгкие белые туники, сшитые совсем недавно, превратились в лохмотья; короткие накидки из тонких шкурок, купленных по дешёвке, не спасают от метели, люди падают, и уже не в силах подняться. Но бойцы останавливаются – помогают друг другу. А следом за воинами ещё и бесконечный обоз из торговцев, мастеровых, ремесленников, чьих-то жён, детей. А за ними движутся повозки, животные, шлюхи, наёмники, рабы, поэты, музыканты, бездарные актёришки и прочий разношерстный сброд, прибившийся к армии и кочующий вслед за Александром… Спасительный перевал уже близко, успеть, во что бы то ни стало успеть пройти опасный участок до того, как буря разыграется во всю мощь, до того, как все эти тысячи и тысячи жизней окажутся погребены под холодным серым покрывалом. Но войско безнадёжно растянулось: вой, крики, ржание, ругань, стоны…
Александр в который раз объезжал измученную армию, застигнутую врасплох непогодой, подбадривая, подгоняя, сверяясь с картами, общаясь с проводниками, решая множество вопросов. Сердце защемило: практически всю жизнь они рядом, а Гефестион до сих пор поражается его силе и выдержке. И ведь никто, кажется, и не замечает, насколько измучен царь, как дрожат побелевшие пальцы, сжимающие поводья, как напряжённо бьётся жилка на виске, как покраснели от долгого бодрствования глаза. Никто, кажется, и не знает, как ноют от холода старые раны. Царь не должен, не имеет права показывать слабость, и Александр разделит все трудности своих людей и возьмёт на себя всю боль и скорбь за погибших…
- Где Багоас?! – Гефестион вздрогнул.
Царь подъехал к нему, внимательно вглядываясь в бушующий человеческий поток в поисках одной-единственной на всю его армию тонконогой белой лошадки.
- Где Багоас? Ты его видел?!
Гефестион покачал головой:
- Как всегда – тащится позади всех! – он старался перекричать бурю.
- Найди его!
- Александр!
- Тион! Я должен быть здесь! – царь сжал ледяными ладонями лицо Гефестиона. – Пожалуйста, найди его! Он не воин, Тион, он не дойдёт! Я прошу тебя!
Гефестион вздохнул. Нет, он не мог отказать своему филэ, когда тот так смотрит. Развернув коня, македонец начал спускаться вниз, пробираясь в сутолоке, и проклиная персов, Персиду и всех персидских богов.
***
Если Багоас ставил своей целью не потеряться в человеческом море, то он в этом преуспел. И кто сказал, что евнух – сама грация и изящество?! Закутанный в лохматую меховую шубу, с замотанным лицом, маленький танцор походил на огромного неуклюжего снежного медведя, если такие, конечно, существуют.
Гефестион разглядел его издалека. Ещё бы не разглядеть: странная кавалькада из стройноногой лошадки, на которой восседает меховой шар, одной рукой ведущей под уздцы низкорослого толстого коника, нагруженного тюками так, что видна лишь морда, а другой пытающейся удержать огромного чёрного пса перед собой. Выглядела четвёрка донельзя глупо, и всё войско потешалось над персом, когда тот явился в таком виде. Однако сейчас было не до смеха, и Гефестион постарался изгнать из головы все мысли о том, что перс один оказался прав в выборе одежды.
Неожиданно Перитас вывернулся из-под руки, и, спрыгнув на землю, бросился наутёк. Евнух с трудом развернул лошадей и двинулся следом за собакой.
- Багоас!!! – ветер унёс слова. – Багоас!!! Да стой же!!!
И тут началось. Видимо боги всех бурь обрушились на землю, воя, круша, сметая всё. Колючий мелкий снег, подхватываемый обезумевшим ветром превратил мир в мешанину из белого цвета и льда. Гефестион испугался: он сильный воин, но разве мечом можно победить разгневанные горы?! Крики, ржание, остатки войска бежали, ползли, продирались вперёд, а этот глупый перс пропал из виду. Туда ему и дорога! Можно отправиться назад, с чистой совестью вернуться к дорогому филэ, и никогда больше не видеть это смиренное, и вместе с тем – такое надменное лицо… Ругаясь, на чём свет стоит, проклиная собственную тупость и чувствуя, что ещё пожалеет, Гефестион направил коня вниз, за персом.
Вот и последний человек, спешащий за уходящей армией, исчез за спиной. Снег и ветер запорошили следы, дорога пропала, верный четвероногий друг отказывался понимать, куда гонит его хозяин, проваливался в рыхлом снегу, рискуя сломать ногу.
Багоаса он прежде услышал, чем разглядел сквозь метель: смесь персидского и греческого, и ещё каких-то ругательств на всех известных евнуху языках, с характерным персидским акцентом. Кто сказал, что у евнухов – высокие голоса?! Гефестион ни разу не слышал, чтобы Багоас пел, но голос у него был низкий, хриплый, гортанный, а говорил он так тихо, что приходилось вслушиваться в каждое слово, и это безумно раздражало македонца. Он направил коня на этот голос, да и животное, почуяв собратьев, заторопилось.
Багоас, спешившись и утопая в сугробах, вёл лошадей, держа поводья одной рукой, а второй тащил за ошейник Перитаса.
- Глупый пёс! До чего же глупый ты пёс!!! – ворчал он, а пёс виновато поскуливал.
- Багоас!
Евнух оглянулся. Капюшон съехал, волосы растрепались, и напоминали воронье гнездо, шарф, прежде обмотанный вокруг лица, сбился, и щёки побелели, а нос стал ярко-красным. «Видел бы сейчас Александр своего «прекрасного мальчика», мстительно подумал Гефестион.
- Багоас! Совсем сдурел?! – македонец соскочил с коня, схватил перса за руку и поволок назад.
- Зачем ты здесь?!! – евнух вывернулся и… направился вниз.
- Меня прислал Александр, - раздражённо хмыкнул македонец, без труда догоняя евнуха, и вновь потащил за собой. – Ты последние мозги потерял?! Перевал в той стороне!
Багоас заартачился:
- Там - смерть! – с вызовом.
- Что ты в этом понимаешь, дворцовый неженка?!
- Побольше твоего! – оскорблёно. – Когда в горах начинается буря – спускаются вниз, а не поднимаются наверх!!! Но меня же никто никогда не слушает!
- Да нас просто занесёт снегом, евнух!
Багоас смерил его самым презрительным взглядом, на какой только был способен.
- Я заметил пещеру, здесь, недалеко! Но храбрый воин, собираясь в атаку, конечно же, не станет задумываться о путях к отступлению!
Выругавшись, и понимая, что евнух прав, Гефестион забрал у Багоаса поводья: толку от слабого перса никакого.
- Ладно! Где твоя пещера?
***
Вход оказался скрыт за скальным выступом, и будь Гефестион один, он бы никогда его не заметил. С трудом проведя коней по узкому проходу, они оказались в небольшой пещерке, надёжно защищённой от ветра и снега. Снаружи бушевала непогода, но здесь было сухо и спокойно. И темно.
Раздался стук кремня, и вскоре каменная зала наполнилась тёплым мерцающим светом от медной персидской лампы. Низкий потолок, серые стены… и куча хвороста у дальней стены. Поймав удивлённый взгляд Гефестиона, евнух сказал:
- Такие запасы есть на всех перевалах. Я разведу костёр.
Македонец позволил Багоасу заняться огнём, а сам тем временем стреножил лошадей, избавил их от сбруи, а толстого коня – от тяжкой ноши.
- Что ты туда натолкал, евнух? - проворчал он, снимая тюки.
- То, что никак не пригодится тебе, воин – еда, вино, тёплая одежда, корм для лошадей.
- Не слишком ли ты разговорчив, евнух?
Багоас промолчал, поджав губы и опустив глаза. Македонец прав – не стоит забываться. Хворост оказался сырым, как и запас дров Багоаса. Перс безрезультатно орудовал кремнем – мокрое дерево гореть не желало. Хорошо, что он брал с собой масло для лампы – хоть какой-то свет и намёк на тепло.
- Багоас, где твоя обувь?!
Перс с удивлением глянул на свои ноги, затем на Гефестиона. Тонкие сандалии были там, где и должны.
- Глупый перс! Ты накупил мехов, но не догадался сшить сапоги?!
Сам Гефестион, как и остальные воины, компенсировал лёгкую дешёвую накидку тёплыми унтами.
- Я… Как-то не подумал… И времени не было… - растеряно пробормотал евнух. Действительно, вылетело из головы. – Но мне совсем не холодно!
- Проклятие, Багоас! У тебя есть вино?
Гефестион сам не понимая, зачем это делает («пусть бы остался без ног, дурной танцор!»), стал рыться в тюках.
- Я не пью…
Македонец достал большой кожаный мех с вином.
- Я не пью! И это для Аль-Скандира!
- Хочешь совсем окоченеть?!
- Я не пью! – взвизгнул Багоас, отступая. – И его надо разбавлять!
Гефестиону надоело пререкаться, он зажал строптивому евнуху нос, и когда тот открыл, наконец, рот, влил в горло перса крепкое густое вино. Евнух закашлялся, красная жидкость потекла по подбородку.
- Глотай!
Лишь, когда Багоас выпил изрядное количество вина, Гефестион усадил его на землю, и, стянув лёгкие сандалии, стал нещадно растирать персу ноги.
- Хватит упираться! Ты ещё хочешь танцевать, или как?!
Багоас не нашёл, что ответить, горло горело от терпкого вкуса, в желудке было неприятно. Вдруг Гефестион наклонился и задышал ему на ступни, отогревая жарким дыханием, затем вновь стал растирать, царапая нежную кожу загрубевшими мозолями. Багоас надеялся, что в неровном красноватом свете лампы не видно, как сильно он смущён.
- Больно! – наконец пискнул он.
- Радуйся, - буркнул македонец, оставляя перса в покое.
Гефестион сам промёрз до костей, и теперь думал, что никогда не сможет согреться, но не показывать же собственную слабость перед евнухом! Только не перед ним! Где-то там его филэ… Беспокойство сжало сердце, но оставалось надеяться, что войско успело преодолеть перевал. Македонец вновь занялся лошадьми: поводил их немного, чтобы согрелись, обтёр своей накидкой. Найдя в тюках перса котелок, выбрался из пещерки за снегом на талую воду, вернулся совсем окоченевший. Багоас за это время укрыл жавшихся друг к другу лошадей попонами. Старый Перитас устроился под тёплым конским боком и дремал.
- Да у тебя как в Греции – есть всё, - хмыкнул македонец.
Багоас не отреагировал на шутку, протянул воину меховой плащ, подбитый роскошной красной тканью.
- Это для Аль-Скандира, - пробормотал он.
- А что же, ему не понравилось? – Гефестион постарался, чтобы голос не излучал переполнившее его желание поскорее взять плащ.
- Он сказал, что будет мёрзнуть вместе со всеми, раз не сумел обеспечить армию.
- Таков Александр, - улыбнулся македонец, принимая плащ.
- Да, таков Аль-Скандир, - Багоас опустил голову и пошатнулся.
- Голова кружится, - пожаловался он.
Они устроились подальше друг от друга, закутавшись в меха, в ожидании, когда же кончится светопреставление снаружи.
***
Холодно. Как же всё-таки холодно! И ещё этот евнух стучит зубами, словно дятел долбит клювом! Проклятие! Холодно! Холодно! Холодно!
Гефестион улёгся радом с лошадьми – хоть какое-то тепло. Тёмная фигурка перса трепетала в неясных отблесках медной лампы, оставленной в центре пещеры: огонёк решили не гасить из-за животных. Да разве можно столько стучать?!! Македонец вздохнул. За что ему такое наказание?
- Иди сюда!
- А? – Багоас оторвал взлохмаченную голову от колен.
- Иди сюда, иначе мы насмерть тут замёрзнем.
Евнух, путаясь в шубе, подполз к Гефестиону.
- Ты меня споил, - обвиняюще. – Голова кружится…
Гефестион подтащил перса к себе и стал снимать с него одежду.
- Что ты делаешь?! – испуганно.
- Успокойся, – прошипел македонец. – Ты меня совершенно не привлекаешь. Но по одиночке мы никогда не согреемся.
Багоас понимал: Гефестион прав, но… Но… это же Гефестион! Его наказание, его собственное чудовище из-под кровати, которое появляется когда не ждёшь и рушит, портит, лишает… Но… это же Гефестион, и у него и в мыслях нет ничего такого, и он никогда не хотел, не желал, не мечтал… Евнух вздохнул, и сам помог македонцу избавится от одежды.
Раздевшись донага, они легли, накрывшись шубой и накидкой. Ледяная кожа к ледяной коже. Только сейчас евнух ощутил, насколько он замёрз. Его затрясло, и он безотчётно прижался к сильному телу рядом. Гефестион вздохнул и вдруг подмял перса под себя, навалившись сверху, прижимая к горячему лошадиному боку.
- Так лучше? – спросил он.
- Д-да.
- Не тяжело?
- Н-нет. Х-хорошо. Я привык.
Что это? Неужто смешок? Багоас пошутил? В полумраке выражения лица было не разглядеть. Перс уткнулся холодным носом в плечо македонца.
- Нос мёрзнет, - жалобно, и, похоже, - пьяно.
Наконец они стали согреваться, дыхание Багоаса, выровнялось, он обхватил македонца руками. Было странно лежать на ком-то, между разведённых ног, не испытывая иного желания, кроме как согреть. Прислушиваясь к мерному дыханию, Гефестион задремал.
Проснулся он от жуткого крика. Багоас выл и бился под ним, царапаясь, глаза дикие.
- Багоас! Ты что? Это же я! Багоас! Я – Гефестион!
Он сжал мокрое лицо евнуха. Взгляд перса прояснился. Он тяжело и шумно дышал.
- Я п-проснулся… - сдавлено начал он. – Я п-проснулся… И.. я з-забыл… что это ты… Я п-подумал…
- Тсс… - Гефестион, прикоснулся губами к горячему лбу. – Тссс… Всё в порядке. Глупый перс… - Он попытался отстраниться, но евнух прижал его к себе.
Багоас всё ещё дрожал, губа закушена, из глаз слёзы.
- Н-не надо. Я з-знаю, т-ты не причинишь в-вреда… Я п-просто…Останься так! Я п-просто, не буду больше спасть!
- Хорошо. Не будем больше спать.
Багоас спрятал лицо на груди македонца. Потревоженные криками животные успокоились.
- Ммм, Багоас? Зачем ты меня целуешь?
- А?! – евнух вскинул голову, и даже в неярком свете Гефестион увидел, как он покраснел. – Я не целую! – обиженно. – Я считал!
- Что?
- Считал овец, чтобы не заснуть и шевелил губами! – интересно, сколько раз за минуту он может покраснеть? Стоило оказаться в таком дурацком положении, чтобы это увидеть!
- Расскажи о себе.
***
- О себе?
- Не притворяйся глухим. Раз мы не будем спать – поговорим. Расскажи о себе, - если Гефестион вынужден провести какое-то время в обществе перса, почему бы не воспользоваться ситуацией, и слегка над ним не поиздеваться? Но только самую малость, а то ещё нажалуется Александру.
- Мне нечего рассказать, - шёпотом.
- Всем есть, что рассказать.
Молчание. Гефестион хмыкнул, устраиваясь поудобнее. Гибкое тело под ним напряглось
- Что?
- Ничего…
- Тебе неприятны прикосновения?
- Почему?
- Тогда перестань дрожать, я же сказал, что ничего тебе не сделаю.
- Я знаю, - Багоас откинул с лица спутанные волосы, взглянул на Гефестиона. Его собственные глаза казались огромными чёрными агатами.
- Чего ты так смотришь?
- Не на лошадь же мне смотреть! – Багоас принял вызов. – Пытаюсь понять, что Аль-Скандир в тебе нашёл.
- А до сих пор так и не понял?
Молчание.
- Что, никаких предположений?
Молчание.
- Я отвечу тебе, евнух, что он во мне нашёл. Преданность и дружбу, верность. То, что я знаю самые сокровенные его желания, самые благородные и самые постыдные помыслы и поступки. Грязные волосы, они не такие ухоженные, как у тебя, но… он любит целовать их. Скажи, он когда-нибудь перебирал твои волосы, целуя каждую прядь? – Багоас попытался отвернуться, но Гефестион удержал его лицо. – Что ещё? Я отвечу тебе, евнух. Мои руки, они лучше умеют держать меч, чем подносить кубок с вином, они грубые и в мозолях, но он любит целовать их. Скажи, он когда-нибудь целовал твои тоненькие ручки? Что ещё? Я отвечу! Мои шрамы. Он любит мои шрамы, и готов часами целовать каждый. Скажи, он когда-нибудь целовал твои шрамы, евнух? – Багоас забился под ним, стараясь вывернуться, но македонец лишь сильнее прижал его к себе. – Что ещё? Мою мужественность, мою силу. Мою неуклюжесть. Я знаю таких как ты, евнух, красивые сладкие мальчики, которых можно издали принять за женщин. Вы постоянно на виду, постоянно рядом, стараетесь, стараетесь, строите козни, бьётесь за место рядом с господином, но, евнух, молодость и красота проходят, и господин уже не смотрит так, как раньше. Господин уже не любит так, как раньше. Сладкими мальчиками быстро пресыщаются, евнух, и они остаются совсем одни… Ни на что не годные, ни на что не способные, кроме как раздвигать ноги перед первым встречным. Я знаю таких как ты…
- ТЫ НИЧЕГО ОБО МНЕ НЕ ЗНАЕШЬ!!! – Багоас прокричал это с такой ненавистью, что Гефестион опомнился. – Отпусти!
- Багоас, я…- проклятье, что на него нашло? Зачем он накинулся на перса? – Ладно, успокойся, я…
- Отпусти!!! Мне холодно с тобой!!! Отпусти!!!
Гефестион отстранился. Евнух тут же вскочил и отбежал на другую сторону пещеры. Он стоял неестественно прямо. Растрёпанные волосы чёрной волной рассыпались по плечам. Щёки пылали.
- Ты ничего обо мне не знаешь! – прошипел он. – Ты прав, мои волосы никто не целовал. Они для другого созданы: за них удобно таскать, их удобно намотать на кулак! И руки мои никто не целовал! Они для другого созданы: мои тоненькие ручки очень удобно связывать, потому что верёвки меньше уходит! Что ещё, воин? Мои шрамы? Мои шрамы не для того, чтобы их целовать! Мои шрамы созданы для таких, как ты, чтобы им не приходилось тратить слишком много сил, чтобы унизить и оскорбить! И…
Багоас задыхался, будто его кто-то душил, его трясло от ярости и боли, и осознания, что македонец прав, тысячу раз прав… Он бросился вон из пещеры, чтобы не видеть, не слышать, не думать, позабыв, что совершенно наг.
- Остановись! Проклятие, Перитас за мной!
***
Он нашёл Багоаса только благодаря сообразительному Перитасу: метель бушевала, и вокруг ничего не было видно. Евнух лежал в снегу, свернувшись в комочек, и не подавал признаков жизни. Македонец поднял невесомое заледеневшее тело.
- Перитас, назад! Пошли назад!
Умный пёс. Ничего не скажешь – без его помощи, вход в пещеру Гефестиону никогда бы не отыскать. И ничего не скажешь – молодец, Гефестион, молодец. Много силы надо, чтобы оскорбить того, кто не сможет тебе ответить? А ведь раньше ты себе такого не позволял. Какого… ты вообще на него наорал? Просто признайся, Тион, ты давно хотел это сказать. Сказал. Доволен? Что же так гадко на сердце?
Дрова подсохли, и македонцу удалось, наконец, развести костёр. Пещера сразу же наполнилась теплом и светом. Гефестион быстро согрел вина в котелке, добавив туда мёда и пряностей из запасов перса.
- Багоас, ты должен это выпить! Багоас!!!
Евнух был без сознания, губы посинели, а лицо стало таким же белым, как снег. И только ровное дыхание выдавало, что он всё ещё жив.
- Багоас! Глупый перс! – и глупый македонец, если уж на то пошло.
Гефестион сделал осторожный глоток, наклонился к бледному лицу, и прижался к губам евнуха, заставляя его проглотить горячий напиток. Багоас закашлялся, открыл потемневшие глаза. Двигаться он был не в силах.
- Багоас, ты должен это выпить!
«Опять?!» прошептали потрескавшиеся от холода синие губы.
Гефестион вновь стал поить перса изо рта в рот, загнав подальше мысли о том, что этого, может, и не требовалось. Наконец щёки евнуха порозовели, и он перестал напоминать греческую статую. И тут же попытался отстраниться.
Гефестион чувствовал себя паршиво. Но не извиняться же перед евнухом?!!
- Зачем ты так? – сдавлено. – Я тебе зла не делал…
- Я знаю… Я… не хотел.
Багоас отвернулся.
- Хотел. Не обманывай. Ты жесток, – и что-то по-персидски. Надо подучить язык, ох надо. – Ты даже прощения попросить не можешь
- Мне не нужно прощение евнуха.
- Ненавижу тебя, - пробормотал тот, и вдруг рассмеялся. Рассмеялся?!
Усевшись Гефестиону на колени, евнух обхватил его шею.
- Багоас! Ты пьян!
- Да. Сам напоил. Ты меня обидел… - он выставил перед лицом воина узкую ладонь. – Целуй!
- Что?!
- Ты говорил, что мои руки не достойный поцелуев. Целуй!
- Ты в своём уме, евнух?!
- Ты боишься меня, воин?!
- Багоас, ты хоть понимаешь, что делаешь?
- Тогда проси прощения!
Гефестион вгляделся в чёрные, совершенно дикие глаза и осторожно прикоснулся губами к маленькой ладошке.
- Не так! Каждый палец!
Хм. Перс, за подобные слова можно и поплатиться! Но вопреки желанию задушить его, македонец нежно поцеловал каждый палец, прикусив напоследок мизинец. Затем проделал всё то же с другой рукой.
- Хорошо! Теперь волосы! – Багоас, пошатываясь, встал и направился к тюкам. Вернулся он с большим костяным гребнем. – Действуй! Что же ты?
Гефестион стал осторожно расчёсывать мягкие спутанные волосы, целуя каждую освобождённую из пут колтуна прядь. Чувствовал он себя глупо, и ещё… как то странно, но не находил в себе сил отказаться от этого безумия. Которое почему-то успокаивало. Евнух жмурился, но тоже молчал. Гефестион надеялся, что Александру никогда не придёт в голову расчесать перса, волосы которого, оказывается, пахли горькими травами, солнцем, пустыней и одиночеством. Наконец роскошная грива Багоаса была приведена в порядок.
- Остались только шрамы, - нагло сообщил перс.
- Ты серьёзно?
- Испугался? – приподнятая бровь.
Ладно. Гефестион опрокинул Багоаса на пол, и, разведя тому ноги, приник губами к единственному шраму на теле евнуха.
- Стой!!! – взвизгнул мгновенно протрезвевший перс. - Стой!!! Я…
- Испугался? – Гефестион оторвался от него, облизал губы.
- Я… Я не думал, что ты… - Он покраснел так, словно превратился в спелое яблоко.
- Что я такой решительный? – настал черёд Гефестиона приподнимать бровь. – Раз уж у нас снова мир, давай спать.
Он улёгся радом, накрыл их меховым плащом.
- Перемирие, - буркнул Багоас, утыкаясь замёршим носом в бок македонца.
***
Гефестиона разбудил скулёж Перитаса. Костёр погас, но отчего-то в пещерке было светло. Буря закончилась, и откуда-то проникали солнечные лучи.
- Перитас, сам, - зевнул македонец.
Умный пёс весело засеменил к выходу. Кто-то заворочался рядом. Гефестион откинул плащ. Багоас спал, свернувшись калачиком под боком воина. Смоляные волосы разметались. Совсем юное, мальчишеское лицо было спокойно и умиротворено. Интересно, Александр знает, что он грызёт ногти во сне? Вряд ли. Филэ как-то сказал, что они никогда не спали вместе с Багоасом. Гефестион был рад этому, потому что, увидев такого Багоаса, невозможно… Невозможно что? Он осторожно провёл пальцем по щеке перса.
Опушённые густыми ресницами веки дрогнули и приоткрылись.
- Буря закончилась. Нам пора, - Гефестион выбрался из-под плаща, стал одеваться, не представляя, как теперь себя вести, и что делать.
- Ммм? Моя голова… Что ты со мной сделал?! – евнух подскочил, прикрываясь. – Почему…. Почему мы… нагие… и…
- Ты ничего не помнишь?
- Последнее что я помню, господин, как ты напоил меня, стоило нам только найти эту пещеру! – зло и обвиняюще.
- Да я тебя и… - что сказать – и пальцем не трогал? Очень даже трогал! – Багоас, не будь дураком, ничего не было.
- Как скажет господин… - снова этот хриплый, чуть слышный голос, которым перс потчевал всех соратников Александра.
- Ты не в моём вкусе, евнух! – прорычал он.
- Я знаю, господин… И, господин, прежде чем мы уйдём, надо набрать нового хвороста.
Гефестион был согласен: оставленное кем-то дерево спасло их этой ночью. Пока Багоас упаковывал свои тюки, и собирал лошадей, Гефестион спустившись ниже срубил высохшее дерево и притащил его в пещеру.
Мир вновь стал цветным, солнце радостно светило, горы пребывали в прекрасном расположении духа. Весь путь до перевала они проделали в тягостном молчании. Гефестион проклинал и себя, и перса и Перитаса, который во всём виноват, но в глубине души прекрасно понимал – хорошо, что перс не помнит о его слабости. Очень хорошо. Иначе… Как бы они оба смотрели в глаза Александру? Проклятье! Ничего… было и прошло… бывает… Если Александр не спросит, Гефестион не расскажет… А Александр не спросит, потому что… Потому что ему и в голову не придёт… Гефестион, какой же ты всё-таки дурак! Забудь. Считай, что это был просто сон… Да и был ли он вообще? И с каких пор его пальцы пахнут горькими травами и пустыней, будто он всю ночь перебирал чьи-то волосы? Забудь… Ну какого он тащится позади?
На перевале их встретил отряд во главе с Александром. Царь бросился к Гефестиону, обнял. Выглядел он ужасно: круги под глазами, осунувшееся лицо.
- Боги, Тион, я чуть не убил тебя!
Гефестион не смог побороть желание, и бросить победный взгляд на перса.
«Не тебя первым приветствуют, евнух!».
«Конечно не его, ведь первым ехал ты, македонец», что это? С каких пор у него появился противный внутренний голос?
«И не может же царь в окружении воинов предпочесть воину евнуха?», ещё более противный.
«Будь ты проклят, перс, со своими играми! Всё равно он никогда не увидит тебя спящим!»
«А я видел…»
Багоас, казалось, вообще не заметил присутствия царя. Он почёсывал пса за ухом, и размышлял о том, какой всё же глупый народ, эти мужчины. И ещё: если он попросит… ну, скажем, Илота поцеловать его там… будет ли это так же приятно?
Продолжение следует.
Фиков раньше не писала, поэтому прошу - сильно не бейте, а так, против шёрстки слегка погладте
А что герои сами не свои - не виноватая я! Они сами не свои!
Трое: я, он, и его тень.
История первая. Сон в зимнюю ночь.
Фэндом: «Александр и Ко».
Пэйринг: Александр, Гефестион, Багоас и другие.
Жанр: ромдрамюмр (немного романса, немного драмы, щепотка юмора)
Рейтинг: Гм… Не знаю, что и сказать.
Ворнинги: Нету.
Саммари: Что будет, если запереть Гефа и Багосю в замкнутом пространстве? Кто кого? Делайте ставки, господа!
Так как это - фик, избавляю себя от обязанности следовать исторической правде и прочим глупостям
)).Дисклеймер: Ничего не моё, и вообще я тут ни при чём.
Мир сошёл с ума. Взбесившийся ветер норовил скинуть в пропасть; небо, ещё недавно ярко-голубое, стало грозным, заклубилось грязными снежными облаками и плевалось мокрым снегом. Гефестион с трудом держался в седле, ежась от пронизывающего холода. Лёгкая накидка - плохая защита, и он чувствовал, что, оружие вдруг отяжелело, и вот-вот выскользнет из теряющих чувствительность рук.
читать дальше Лошади с трудом пробираются по узким тропам, снег липнет к копытам, животные падают, подминая под собой седоков, или ещё хуже – срываются в ущелье, и отчаянное… нет… не ржание… визг сливается с предсмертным криком человека. Армия оказалась не готова. Лёгкие белые туники, сшитые совсем недавно, превратились в лохмотья; короткие накидки из тонких шкурок, купленных по дешёвке, не спасают от метели, люди падают, и уже не в силах подняться. Но бойцы останавливаются – помогают друг другу. А следом за воинами ещё и бесконечный обоз из торговцев, мастеровых, ремесленников, чьих-то жён, детей. А за ними движутся повозки, животные, шлюхи, наёмники, рабы, поэты, музыканты, бездарные актёришки и прочий разношерстный сброд, прибившийся к армии и кочующий вслед за Александром… Спасительный перевал уже близко, успеть, во что бы то ни стало успеть пройти опасный участок до того, как буря разыграется во всю мощь, до того, как все эти тысячи и тысячи жизней окажутся погребены под холодным серым покрывалом. Но войско безнадёжно растянулось: вой, крики, ржание, ругань, стоны…
Александр в который раз объезжал измученную армию, застигнутую врасплох непогодой, подбадривая, подгоняя, сверяясь с картами, общаясь с проводниками, решая множество вопросов. Сердце защемило: практически всю жизнь они рядом, а Гефестион до сих пор поражается его силе и выдержке. И ведь никто, кажется, и не замечает, насколько измучен царь, как дрожат побелевшие пальцы, сжимающие поводья, как напряжённо бьётся жилка на виске, как покраснели от долгого бодрствования глаза. Никто, кажется, и не знает, как ноют от холода старые раны. Царь не должен, не имеет права показывать слабость, и Александр разделит все трудности своих людей и возьмёт на себя всю боль и скорбь за погибших…
- Где Багоас?! – Гефестион вздрогнул.
Царь подъехал к нему, внимательно вглядываясь в бушующий человеческий поток в поисках одной-единственной на всю его армию тонконогой белой лошадки.
- Где Багоас? Ты его видел?!
Гефестион покачал головой:
- Как всегда – тащится позади всех! – он старался перекричать бурю.
- Найди его!
- Александр!
- Тион! Я должен быть здесь! – царь сжал ледяными ладонями лицо Гефестиона. – Пожалуйста, найди его! Он не воин, Тион, он не дойдёт! Я прошу тебя!
Гефестион вздохнул. Нет, он не мог отказать своему филэ, когда тот так смотрит. Развернув коня, македонец начал спускаться вниз, пробираясь в сутолоке, и проклиная персов, Персиду и всех персидских богов.
***
Если Багоас ставил своей целью не потеряться в человеческом море, то он в этом преуспел. И кто сказал, что евнух – сама грация и изящество?! Закутанный в лохматую меховую шубу, с замотанным лицом, маленький танцор походил на огромного неуклюжего снежного медведя, если такие, конечно, существуют.
Гефестион разглядел его издалека. Ещё бы не разглядеть: странная кавалькада из стройноногой лошадки, на которой восседает меховой шар, одной рукой ведущей под уздцы низкорослого толстого коника, нагруженного тюками так, что видна лишь морда, а другой пытающейся удержать огромного чёрного пса перед собой. Выглядела четвёрка донельзя глупо, и всё войско потешалось над персом, когда тот явился в таком виде. Однако сейчас было не до смеха, и Гефестион постарался изгнать из головы все мысли о том, что перс один оказался прав в выборе одежды.
Неожиданно Перитас вывернулся из-под руки, и, спрыгнув на землю, бросился наутёк. Евнух с трудом развернул лошадей и двинулся следом за собакой.
- Багоас!!! – ветер унёс слова. – Багоас!!! Да стой же!!!
И тут началось. Видимо боги всех бурь обрушились на землю, воя, круша, сметая всё. Колючий мелкий снег, подхватываемый обезумевшим ветром превратил мир в мешанину из белого цвета и льда. Гефестион испугался: он сильный воин, но разве мечом можно победить разгневанные горы?! Крики, ржание, остатки войска бежали, ползли, продирались вперёд, а этот глупый перс пропал из виду. Туда ему и дорога! Можно отправиться назад, с чистой совестью вернуться к дорогому филэ, и никогда больше не видеть это смиренное, и вместе с тем – такое надменное лицо… Ругаясь, на чём свет стоит, проклиная собственную тупость и чувствуя, что ещё пожалеет, Гефестион направил коня вниз, за персом.
Вот и последний человек, спешащий за уходящей армией, исчез за спиной. Снег и ветер запорошили следы, дорога пропала, верный четвероногий друг отказывался понимать, куда гонит его хозяин, проваливался в рыхлом снегу, рискуя сломать ногу.
Багоаса он прежде услышал, чем разглядел сквозь метель: смесь персидского и греческого, и ещё каких-то ругательств на всех известных евнуху языках, с характерным персидским акцентом. Кто сказал, что у евнухов – высокие голоса?! Гефестион ни разу не слышал, чтобы Багоас пел, но голос у него был низкий, хриплый, гортанный, а говорил он так тихо, что приходилось вслушиваться в каждое слово, и это безумно раздражало македонца. Он направил коня на этот голос, да и животное, почуяв собратьев, заторопилось.
Багоас, спешившись и утопая в сугробах, вёл лошадей, держа поводья одной рукой, а второй тащил за ошейник Перитаса.
- Глупый пёс! До чего же глупый ты пёс!!! – ворчал он, а пёс виновато поскуливал.
- Багоас!
Евнух оглянулся. Капюшон съехал, волосы растрепались, и напоминали воронье гнездо, шарф, прежде обмотанный вокруг лица, сбился, и щёки побелели, а нос стал ярко-красным. «Видел бы сейчас Александр своего «прекрасного мальчика», мстительно подумал Гефестион.
- Багоас! Совсем сдурел?! – македонец соскочил с коня, схватил перса за руку и поволок назад.
- Зачем ты здесь?!! – евнух вывернулся и… направился вниз.
- Меня прислал Александр, - раздражённо хмыкнул македонец, без труда догоняя евнуха, и вновь потащил за собой. – Ты последние мозги потерял?! Перевал в той стороне!
Багоас заартачился:
- Там - смерть! – с вызовом.
- Что ты в этом понимаешь, дворцовый неженка?!
- Побольше твоего! – оскорблёно. – Когда в горах начинается буря – спускаются вниз, а не поднимаются наверх!!! Но меня же никто никогда не слушает!
- Да нас просто занесёт снегом, евнух!
Багоас смерил его самым презрительным взглядом, на какой только был способен.
- Я заметил пещеру, здесь, недалеко! Но храбрый воин, собираясь в атаку, конечно же, не станет задумываться о путях к отступлению!
Выругавшись, и понимая, что евнух прав, Гефестион забрал у Багоаса поводья: толку от слабого перса никакого.
- Ладно! Где твоя пещера?
***
Вход оказался скрыт за скальным выступом, и будь Гефестион один, он бы никогда его не заметил. С трудом проведя коней по узкому проходу, они оказались в небольшой пещерке, надёжно защищённой от ветра и снега. Снаружи бушевала непогода, но здесь было сухо и спокойно. И темно.
Раздался стук кремня, и вскоре каменная зала наполнилась тёплым мерцающим светом от медной персидской лампы. Низкий потолок, серые стены… и куча хвороста у дальней стены. Поймав удивлённый взгляд Гефестиона, евнух сказал:
- Такие запасы есть на всех перевалах. Я разведу костёр.
Македонец позволил Багоасу заняться огнём, а сам тем временем стреножил лошадей, избавил их от сбруи, а толстого коня – от тяжкой ноши.
- Что ты туда натолкал, евнух? - проворчал он, снимая тюки.
- То, что никак не пригодится тебе, воин – еда, вино, тёплая одежда, корм для лошадей.
- Не слишком ли ты разговорчив, евнух?
Багоас промолчал, поджав губы и опустив глаза. Македонец прав – не стоит забываться. Хворост оказался сырым, как и запас дров Багоаса. Перс безрезультатно орудовал кремнем – мокрое дерево гореть не желало. Хорошо, что он брал с собой масло для лампы – хоть какой-то свет и намёк на тепло.
- Багоас, где твоя обувь?!
Перс с удивлением глянул на свои ноги, затем на Гефестиона. Тонкие сандалии были там, где и должны.
- Глупый перс! Ты накупил мехов, но не догадался сшить сапоги?!
Сам Гефестион, как и остальные воины, компенсировал лёгкую дешёвую накидку тёплыми унтами.
- Я… Как-то не подумал… И времени не было… - растеряно пробормотал евнух. Действительно, вылетело из головы. – Но мне совсем не холодно!
- Проклятие, Багоас! У тебя есть вино?
Гефестион сам не понимая, зачем это делает («пусть бы остался без ног, дурной танцор!»), стал рыться в тюках.
- Я не пью…
Македонец достал большой кожаный мех с вином.
- Я не пью! И это для Аль-Скандира!
- Хочешь совсем окоченеть?!
- Я не пью! – взвизгнул Багоас, отступая. – И его надо разбавлять!
Гефестиону надоело пререкаться, он зажал строптивому евнуху нос, и когда тот открыл, наконец, рот, влил в горло перса крепкое густое вино. Евнух закашлялся, красная жидкость потекла по подбородку.
- Глотай!
Лишь, когда Багоас выпил изрядное количество вина, Гефестион усадил его на землю, и, стянув лёгкие сандалии, стал нещадно растирать персу ноги.
- Хватит упираться! Ты ещё хочешь танцевать, или как?!
Багоас не нашёл, что ответить, горло горело от терпкого вкуса, в желудке было неприятно. Вдруг Гефестион наклонился и задышал ему на ступни, отогревая жарким дыханием, затем вновь стал растирать, царапая нежную кожу загрубевшими мозолями. Багоас надеялся, что в неровном красноватом свете лампы не видно, как сильно он смущён.
- Больно! – наконец пискнул он.
- Радуйся, - буркнул македонец, оставляя перса в покое.
Гефестион сам промёрз до костей, и теперь думал, что никогда не сможет согреться, но не показывать же собственную слабость перед евнухом! Только не перед ним! Где-то там его филэ… Беспокойство сжало сердце, но оставалось надеяться, что войско успело преодолеть перевал. Македонец вновь занялся лошадьми: поводил их немного, чтобы согрелись, обтёр своей накидкой. Найдя в тюках перса котелок, выбрался из пещерки за снегом на талую воду, вернулся совсем окоченевший. Багоас за это время укрыл жавшихся друг к другу лошадей попонами. Старый Перитас устроился под тёплым конским боком и дремал.
- Да у тебя как в Греции – есть всё, - хмыкнул македонец.
Багоас не отреагировал на шутку, протянул воину меховой плащ, подбитый роскошной красной тканью.
- Это для Аль-Скандира, - пробормотал он.
- А что же, ему не понравилось? – Гефестион постарался, чтобы голос не излучал переполнившее его желание поскорее взять плащ.
- Он сказал, что будет мёрзнуть вместе со всеми, раз не сумел обеспечить армию.
- Таков Александр, - улыбнулся македонец, принимая плащ.
- Да, таков Аль-Скандир, - Багоас опустил голову и пошатнулся.
- Голова кружится, - пожаловался он.
Они устроились подальше друг от друга, закутавшись в меха, в ожидании, когда же кончится светопреставление снаружи.
***
Холодно. Как же всё-таки холодно! И ещё этот евнух стучит зубами, словно дятел долбит клювом! Проклятие! Холодно! Холодно! Холодно!
Гефестион улёгся радом с лошадьми – хоть какое-то тепло. Тёмная фигурка перса трепетала в неясных отблесках медной лампы, оставленной в центре пещеры: огонёк решили не гасить из-за животных. Да разве можно столько стучать?!! Македонец вздохнул. За что ему такое наказание?
- Иди сюда!
- А? – Багоас оторвал взлохмаченную голову от колен.
- Иди сюда, иначе мы насмерть тут замёрзнем.
Евнух, путаясь в шубе, подполз к Гефестиону.
- Ты меня споил, - обвиняюще. – Голова кружится…
Гефестион подтащил перса к себе и стал снимать с него одежду.
- Что ты делаешь?! – испуганно.
- Успокойся, – прошипел македонец. – Ты меня совершенно не привлекаешь. Но по одиночке мы никогда не согреемся.
Багоас понимал: Гефестион прав, но… Но… это же Гефестион! Его наказание, его собственное чудовище из-под кровати, которое появляется когда не ждёшь и рушит, портит, лишает… Но… это же Гефестион, и у него и в мыслях нет ничего такого, и он никогда не хотел, не желал, не мечтал… Евнух вздохнул, и сам помог македонцу избавится от одежды.
Раздевшись донага, они легли, накрывшись шубой и накидкой. Ледяная кожа к ледяной коже. Только сейчас евнух ощутил, насколько он замёрз. Его затрясло, и он безотчётно прижался к сильному телу рядом. Гефестион вздохнул и вдруг подмял перса под себя, навалившись сверху, прижимая к горячему лошадиному боку.
- Так лучше? – спросил он.
- Д-да.
- Не тяжело?
- Н-нет. Х-хорошо. Я привык.
Что это? Неужто смешок? Багоас пошутил? В полумраке выражения лица было не разглядеть. Перс уткнулся холодным носом в плечо македонца.
- Нос мёрзнет, - жалобно, и, похоже, - пьяно.
Наконец они стали согреваться, дыхание Багоаса, выровнялось, он обхватил македонца руками. Было странно лежать на ком-то, между разведённых ног, не испытывая иного желания, кроме как согреть. Прислушиваясь к мерному дыханию, Гефестион задремал.
Проснулся он от жуткого крика. Багоас выл и бился под ним, царапаясь, глаза дикие.
- Багоас! Ты что? Это же я! Багоас! Я – Гефестион!
Он сжал мокрое лицо евнуха. Взгляд перса прояснился. Он тяжело и шумно дышал.
- Я п-проснулся… - сдавлено начал он. – Я п-проснулся… И.. я з-забыл… что это ты… Я п-подумал…
- Тсс… - Гефестион, прикоснулся губами к горячему лбу. – Тссс… Всё в порядке. Глупый перс… - Он попытался отстраниться, но евнух прижал его к себе.
Багоас всё ещё дрожал, губа закушена, из глаз слёзы.
- Н-не надо. Я з-знаю, т-ты не причинишь в-вреда… Я п-просто…Останься так! Я п-просто, не буду больше спасть!
- Хорошо. Не будем больше спать.
Багоас спрятал лицо на груди македонца. Потревоженные криками животные успокоились.
- Ммм, Багоас? Зачем ты меня целуешь?
- А?! – евнух вскинул голову, и даже в неярком свете Гефестион увидел, как он покраснел. – Я не целую! – обиженно. – Я считал!
- Что?
- Считал овец, чтобы не заснуть и шевелил губами! – интересно, сколько раз за минуту он может покраснеть? Стоило оказаться в таком дурацком положении, чтобы это увидеть!
- Расскажи о себе.
***
- О себе?
- Не притворяйся глухим. Раз мы не будем спать – поговорим. Расскажи о себе, - если Гефестион вынужден провести какое-то время в обществе перса, почему бы не воспользоваться ситуацией, и слегка над ним не поиздеваться? Но только самую малость, а то ещё нажалуется Александру.
- Мне нечего рассказать, - шёпотом.
- Всем есть, что рассказать.
Молчание. Гефестион хмыкнул, устраиваясь поудобнее. Гибкое тело под ним напряглось
- Что?
- Ничего…
- Тебе неприятны прикосновения?
- Почему?
- Тогда перестань дрожать, я же сказал, что ничего тебе не сделаю.
- Я знаю, - Багоас откинул с лица спутанные волосы, взглянул на Гефестиона. Его собственные глаза казались огромными чёрными агатами.
- Чего ты так смотришь?
- Не на лошадь же мне смотреть! – Багоас принял вызов. – Пытаюсь понять, что Аль-Скандир в тебе нашёл.
- А до сих пор так и не понял?
Молчание.
- Что, никаких предположений?
Молчание.
- Я отвечу тебе, евнух, что он во мне нашёл. Преданность и дружбу, верность. То, что я знаю самые сокровенные его желания, самые благородные и самые постыдные помыслы и поступки. Грязные волосы, они не такие ухоженные, как у тебя, но… он любит целовать их. Скажи, он когда-нибудь перебирал твои волосы, целуя каждую прядь? – Багоас попытался отвернуться, но Гефестион удержал его лицо. – Что ещё? Я отвечу тебе, евнух. Мои руки, они лучше умеют держать меч, чем подносить кубок с вином, они грубые и в мозолях, но он любит целовать их. Скажи, он когда-нибудь целовал твои тоненькие ручки? Что ещё? Я отвечу! Мои шрамы. Он любит мои шрамы, и готов часами целовать каждый. Скажи, он когда-нибудь целовал твои шрамы, евнух? – Багоас забился под ним, стараясь вывернуться, но македонец лишь сильнее прижал его к себе. – Что ещё? Мою мужественность, мою силу. Мою неуклюжесть. Я знаю таких как ты, евнух, красивые сладкие мальчики, которых можно издали принять за женщин. Вы постоянно на виду, постоянно рядом, стараетесь, стараетесь, строите козни, бьётесь за место рядом с господином, но, евнух, молодость и красота проходят, и господин уже не смотрит так, как раньше. Господин уже не любит так, как раньше. Сладкими мальчиками быстро пресыщаются, евнух, и они остаются совсем одни… Ни на что не годные, ни на что не способные, кроме как раздвигать ноги перед первым встречным. Я знаю таких как ты…
- ТЫ НИЧЕГО ОБО МНЕ НЕ ЗНАЕШЬ!!! – Багоас прокричал это с такой ненавистью, что Гефестион опомнился. – Отпусти!
- Багоас, я…- проклятье, что на него нашло? Зачем он накинулся на перса? – Ладно, успокойся, я…
- Отпусти!!! Мне холодно с тобой!!! Отпусти!!!
Гефестион отстранился. Евнух тут же вскочил и отбежал на другую сторону пещеры. Он стоял неестественно прямо. Растрёпанные волосы чёрной волной рассыпались по плечам. Щёки пылали.
- Ты ничего обо мне не знаешь! – прошипел он. – Ты прав, мои волосы никто не целовал. Они для другого созданы: за них удобно таскать, их удобно намотать на кулак! И руки мои никто не целовал! Они для другого созданы: мои тоненькие ручки очень удобно связывать, потому что верёвки меньше уходит! Что ещё, воин? Мои шрамы? Мои шрамы не для того, чтобы их целовать! Мои шрамы созданы для таких, как ты, чтобы им не приходилось тратить слишком много сил, чтобы унизить и оскорбить! И…
Багоас задыхался, будто его кто-то душил, его трясло от ярости и боли, и осознания, что македонец прав, тысячу раз прав… Он бросился вон из пещеры, чтобы не видеть, не слышать, не думать, позабыв, что совершенно наг.
- Остановись! Проклятие, Перитас за мной!
***
Он нашёл Багоаса только благодаря сообразительному Перитасу: метель бушевала, и вокруг ничего не было видно. Евнух лежал в снегу, свернувшись в комочек, и не подавал признаков жизни. Македонец поднял невесомое заледеневшее тело.
- Перитас, назад! Пошли назад!
Умный пёс. Ничего не скажешь – без его помощи, вход в пещеру Гефестиону никогда бы не отыскать. И ничего не скажешь – молодец, Гефестион, молодец. Много силы надо, чтобы оскорбить того, кто не сможет тебе ответить? А ведь раньше ты себе такого не позволял. Какого… ты вообще на него наорал? Просто признайся, Тион, ты давно хотел это сказать. Сказал. Доволен? Что же так гадко на сердце?
Дрова подсохли, и македонцу удалось, наконец, развести костёр. Пещера сразу же наполнилась теплом и светом. Гефестион быстро согрел вина в котелке, добавив туда мёда и пряностей из запасов перса.
- Багоас, ты должен это выпить! Багоас!!!
Евнух был без сознания, губы посинели, а лицо стало таким же белым, как снег. И только ровное дыхание выдавало, что он всё ещё жив.
- Багоас! Глупый перс! – и глупый македонец, если уж на то пошло.
Гефестион сделал осторожный глоток, наклонился к бледному лицу, и прижался к губам евнуха, заставляя его проглотить горячий напиток. Багоас закашлялся, открыл потемневшие глаза. Двигаться он был не в силах.
- Багоас, ты должен это выпить!
«Опять?!» прошептали потрескавшиеся от холода синие губы.
Гефестион вновь стал поить перса изо рта в рот, загнав подальше мысли о том, что этого, может, и не требовалось. Наконец щёки евнуха порозовели, и он перестал напоминать греческую статую. И тут же попытался отстраниться.
Гефестион чувствовал себя паршиво. Но не извиняться же перед евнухом?!!
- Зачем ты так? – сдавлено. – Я тебе зла не делал…
- Я знаю… Я… не хотел.
Багоас отвернулся.
- Хотел. Не обманывай. Ты жесток, – и что-то по-персидски. Надо подучить язык, ох надо. – Ты даже прощения попросить не можешь
- Мне не нужно прощение евнуха.
- Ненавижу тебя, - пробормотал тот, и вдруг рассмеялся. Рассмеялся?!
Усевшись Гефестиону на колени, евнух обхватил его шею.
- Багоас! Ты пьян!
- Да. Сам напоил. Ты меня обидел… - он выставил перед лицом воина узкую ладонь. – Целуй!
- Что?!
- Ты говорил, что мои руки не достойный поцелуев. Целуй!
- Ты в своём уме, евнух?!
- Ты боишься меня, воин?!
- Багоас, ты хоть понимаешь, что делаешь?
- Тогда проси прощения!
Гефестион вгляделся в чёрные, совершенно дикие глаза и осторожно прикоснулся губами к маленькой ладошке.
- Не так! Каждый палец!
Хм. Перс, за подобные слова можно и поплатиться! Но вопреки желанию задушить его, македонец нежно поцеловал каждый палец, прикусив напоследок мизинец. Затем проделал всё то же с другой рукой.
- Хорошо! Теперь волосы! – Багоас, пошатываясь, встал и направился к тюкам. Вернулся он с большим костяным гребнем. – Действуй! Что же ты?
Гефестион стал осторожно расчёсывать мягкие спутанные волосы, целуя каждую освобождённую из пут колтуна прядь. Чувствовал он себя глупо, и ещё… как то странно, но не находил в себе сил отказаться от этого безумия. Которое почему-то успокаивало. Евнух жмурился, но тоже молчал. Гефестион надеялся, что Александру никогда не придёт в голову расчесать перса, волосы которого, оказывается, пахли горькими травами, солнцем, пустыней и одиночеством. Наконец роскошная грива Багоаса была приведена в порядок.
- Остались только шрамы, - нагло сообщил перс.
- Ты серьёзно?
- Испугался? – приподнятая бровь.
Ладно. Гефестион опрокинул Багоаса на пол, и, разведя тому ноги, приник губами к единственному шраму на теле евнуха.
- Стой!!! – взвизгнул мгновенно протрезвевший перс. - Стой!!! Я…
- Испугался? – Гефестион оторвался от него, облизал губы.
- Я… Я не думал, что ты… - Он покраснел так, словно превратился в спелое яблоко.
- Что я такой решительный? – настал черёд Гефестиона приподнимать бровь. – Раз уж у нас снова мир, давай спать.
Он улёгся радом, накрыл их меховым плащом.
- Перемирие, - буркнул Багоас, утыкаясь замёршим носом в бок македонца.
***
Гефестиона разбудил скулёж Перитаса. Костёр погас, но отчего-то в пещерке было светло. Буря закончилась, и откуда-то проникали солнечные лучи.
- Перитас, сам, - зевнул македонец.
Умный пёс весело засеменил к выходу. Кто-то заворочался рядом. Гефестион откинул плащ. Багоас спал, свернувшись калачиком под боком воина. Смоляные волосы разметались. Совсем юное, мальчишеское лицо было спокойно и умиротворено. Интересно, Александр знает, что он грызёт ногти во сне? Вряд ли. Филэ как-то сказал, что они никогда не спали вместе с Багоасом. Гефестион был рад этому, потому что, увидев такого Багоаса, невозможно… Невозможно что? Он осторожно провёл пальцем по щеке перса.
Опушённые густыми ресницами веки дрогнули и приоткрылись.
- Буря закончилась. Нам пора, - Гефестион выбрался из-под плаща, стал одеваться, не представляя, как теперь себя вести, и что делать.
- Ммм? Моя голова… Что ты со мной сделал?! – евнух подскочил, прикрываясь. – Почему…. Почему мы… нагие… и…
- Ты ничего не помнишь?
- Последнее что я помню, господин, как ты напоил меня, стоило нам только найти эту пещеру! – зло и обвиняюще.
- Да я тебя и… - что сказать – и пальцем не трогал? Очень даже трогал! – Багоас, не будь дураком, ничего не было.
- Как скажет господин… - снова этот хриплый, чуть слышный голос, которым перс потчевал всех соратников Александра.
- Ты не в моём вкусе, евнух! – прорычал он.
- Я знаю, господин… И, господин, прежде чем мы уйдём, надо набрать нового хвороста.
Гефестион был согласен: оставленное кем-то дерево спасло их этой ночью. Пока Багоас упаковывал свои тюки, и собирал лошадей, Гефестион спустившись ниже срубил высохшее дерево и притащил его в пещеру.
Мир вновь стал цветным, солнце радостно светило, горы пребывали в прекрасном расположении духа. Весь путь до перевала они проделали в тягостном молчании. Гефестион проклинал и себя, и перса и Перитаса, который во всём виноват, но в глубине души прекрасно понимал – хорошо, что перс не помнит о его слабости. Очень хорошо. Иначе… Как бы они оба смотрели в глаза Александру? Проклятье! Ничего… было и прошло… бывает… Если Александр не спросит, Гефестион не расскажет… А Александр не спросит, потому что… Потому что ему и в голову не придёт… Гефестион, какой же ты всё-таки дурак! Забудь. Считай, что это был просто сон… Да и был ли он вообще? И с каких пор его пальцы пахнут горькими травами и пустыней, будто он всю ночь перебирал чьи-то волосы? Забудь… Ну какого он тащится позади?
На перевале их встретил отряд во главе с Александром. Царь бросился к Гефестиону, обнял. Выглядел он ужасно: круги под глазами, осунувшееся лицо.
- Боги, Тион, я чуть не убил тебя!
Гефестион не смог побороть желание, и бросить победный взгляд на перса.
«Не тебя первым приветствуют, евнух!».
«Конечно не его, ведь первым ехал ты, македонец», что это? С каких пор у него появился противный внутренний голос?
«И не может же царь в окружении воинов предпочесть воину евнуха?», ещё более противный.
«Будь ты проклят, перс, со своими играми! Всё равно он никогда не увидит тебя спящим!»
«А я видел…»
Багоас, казалось, вообще не заметил присутствия царя. Он почёсывал пса за ухом, и размышлял о том, какой всё же глупый народ, эти мужчины. И ещё: если он попросит… ну, скажем, Илота поцеловать его там… будет ли это так же приятно?
Продолжение следует.
-
-
13.06.2006 в 01:25-
-
13.06.2006 в 01:43-
-
13.06.2006 в 22:25Неее, он белый и пушистый(иногда)
Но об этом - в следующей истории
FuFranch
Спасиб!
-
-
14.06.2006 в 23:23Но должен признаться честно, просто не люблю пэйринг исторические классические Геф/Багоас. Ты поступила щадяще - не описывала сам *процесс*
-
-
15.06.2006 в 21:13Дык я тоже этот пэйринг не люблю, потому как вообще не представляю, что между ними могло вообще быть, потому и писала
-
-
16.06.2006 в 11:39А то вот эта фраза наводит на мысль, что такие трюки он проделывал со многими из Александрова войска и не раз... И ещё: если он попросит… ну, скажем, Илота поцеловать его там… будет ли это так же приятно?что мне кажется странным, ведь это могло дойти до Александра, и Багоас, у персов усвоивший субординацию, мог опасаться за свою жизнь. (Ну, допустим, Александр мог его только прогнать и не убить, а Дарий замочил бы за такие выходки точно...
Ещё бы не разглядеть: странная кавалькада из стройноногой лошадки, на которой восседает меховой шар, одной рукой ведущей под уздцы низкорослого толстого коника, нагруженного тюками так, что видна лишь морда, а другой пытающейся удержать огромного чёрного пса перед собой.
И еще, вот с этой фразой, по моему, что то не то, может быть надо так?
одной рукой ведущий под уздцы низкорослого толстого коника, нагруженного тюками так, что видна лишь морда, а другой пытающийся удержать огромного чёрного пса перед собой.
-
-
16.06.2006 в 22:06Спасибо за критику! С этой фразой действительно кое-что не так! Подправлю.
По поводу икренности... Это я оставила на усмотрение читателя
А насчёт, убьёт ли его Александр за "измену"... Так за что его убивать, когда сам Саня ему в любви не признавался, и от него признаний не ждал, и верности от него тоже не требовал (в плане постельных отношений)?
Как у них всё сложно, е-моё!
-
-
17.06.2006 в 01:25Я не стала эту тему поднимать, но раз уж она поднялась, то я скажу. 2green не обижайся, ты имеешь полное право на любую интерпритацию образа Багоаса, но меня такая "трактовка" мягко говоря подкосила. Предпологается, что парень искренне любил Александра, был ему предан и даже после смерти любимого остался верен его памяти. А у тебя гулящая шлюха пере****ла половину войска. Вот тебе бабушка юрьев день
-
-
17.06.2006 в 17:25bagoas-alter-ego
А у тебя гулящая шлюха
Кто бы говорил
Пы.Сы. - не обижаюсь нисколечко. Собственно обижаться на то, что у кого-то есть собственное мнение - по-меньшей мере глупо.
-
-
17.06.2006 в 17:35-
-
18.06.2006 в 03:34Принцу за свое поведение стыдно, он считает это изменой и мучается, а не веселиться
-
-
18.06.2006 в 11:50-
-
18.06.2006 в 12:53Сколько проблем с этим персом, однако... Сначала повеселится, потом мучается...
Наверное, я не так выразилась: предполагалось, что каждая история будет описана глазами одного из троих товарищчей. Соответственно, даже если в тексте будут присутствовать мысли кого-то из описываемых персонажей - они будут в контексте восприятия того, от лица кого ведётся повествование. Скорее всего я немного неправильно построила это самое повествование.
Ну в первой истории, Багося такой, каким его воспринимает Геф.
Hephaestion
Замечание дельное, я в проде эту проблему подниму во всех подробностях