Продолжаем тему сексуальной жизни в различных областях Древней Греции.

[ATG-and-others]

Сегодня мы поговорим о Македонии. В свойственной мне манере, а именно - исторической дрочке.

Название: Соглашение
Автор: Masudi
Жанр: Македонский оридж, PWP/ебля.
Рейтинг: NC-17
От автора: Для  Hephaestion-а

За несколько дней до новолуния, когда небесная бездна поглощает умирающую луну, чтобы через некоторое время явить миру молодой задорный рожок, в ночное время на землю покрывалом вдовы опускается плотная непрозрачная тьма. Старики говорят, что в такие дни сама Геката ходит по пустынным дорогам, сопровождаемая своей гадкой и страшной свитой – многоголовыми собаками с глазами, угрожающе горящими, словно угли в переносных жаровнях.
В такие ночи редко кто выходит из дома или отправляется в путь. Все ходят наощупь, спотыкаясь во тьме Гекаты, помогая себе неуверенным светом факелов – длинных и тонких сосновых лучин, связанных корой болотного тростника, - опасаясь привлечь к себе внимание древней богини.
Но для басилевса Македонии и его гетайров разве есть разница? Сегодня они опять пировали. Громкие крики пьяных, хохот невпопад, визгливые и выразительные переливы флейт, мерное звучание кифар, нестройный хор поющих военные песни опять неслись единым звучным потоком над дворцом. Жители Эг не обращают внимания на этот постоянный шум, сопровождающий быт басилевса. Подумаешь, эка невидаль, опять веселятся. Македоняне вообще любят гулять.
Басилевса, напившегося до обычного бесчувствия, давно унесли более трезвые гетайры в тихие натопленные покои. Кто-то, пошатываясь, стоит во дворе Эгского дворца и упругая струя мочи орошает основание колонны, переливаясь мелкими брызгами в тусклом свете фанов, освещающих темные переходы.
А кто–то так и заснул, прямо в зале, не вставая с ложа, в обнимку с пьяной флейтисткой, и его сочный храп плавающе разносится по пировальному залу, вторя таким же спящим, свально лежащим по расставленным ложам. Предусмотрительные и опытные рабы оставили ночные горшки прямо под ложами.
Валяются развИтые, когда-то пышные венки из сельдерея и маков, рядом с золотыми и серебряными чашами, из которых вытекает густыми каплями кровавое вино. Хаотично лежат ставшими ненужными валики в узорчатых шерстяных чехлах, которые пирующие подкладывают себе под левые руки. Рассыпана соль, смешанная с тмином, брошены недоеденные соленые пирожки, мясо, переливающееся жиром, крылышки дичи, зубчики чеснока, головки лука, куски хлеба с румяной корочкой…
Сытые собаки сейчас просто лениво обнюхивают куски, упавшие на пол, а не жадно заглатывают, клацая пастью, как это было в начале пира. Они бродят среди этой разбросанной утвари и ненужной еды, и их когти цокают по чудной напольной мозаике дворца, вторя потрескиванию догорающих светильников, в которые уже не добавляют смолу, глубокому пьяному храпу и торопливым шагам безмолвных рабов, спешно убирающих это обыденное безобразие, остающееся после гуляний басилевса и его друзей.
Везде царит смесь роскоши и запущенности – вот бронзовые курильницы и тазы с изящной чеканкой, а вот и глубокие трещины в стенах. Вот изумительные персидские ковры, но уже порядком загрязненные. А вот сложный и искусный орнамент цветной геометрики на потолке, но уже сильно закопченный.
Афиняне, частые гости в Македонии, также напивающиеся до беспамятства, наутро, морщась от головной боли, выпивают яйцо, разбавленное вином и пряностями, и вполголоса называют македонян варварами.
Двое гетайров, Иоллай и Эроп, устраиваются спать, в дальнем покое дворца. На одном широком ложе из крепкого нечервивого бука, на полотняном покрывале, набитом смесью из овечьей шерсти и перьев. Они вяло переговариваются, продолжая давно начатый разговор о младшей сестре Иоллая, Арсиное. Ей уже пятнадцать, недавно состоялась ее помолвка с Эропом, прямо в ее родном горном доме в Орестиде. Что ж, неплохая идея, породнится. Удачная женитьба – это залог отличных отношений с соседями. Которые иногда бывают чересчур воинственными.
- Я буду хорошим мужем для твоей сестры, - заплетающимся языком говорит рыжеволосый Эроп, из Линкестиды, - наши семьи давно роднятся. Станем родственниками и сейчас.
- Конечно, конечно, - Иоллай до хруста в суставах своего ширококостного тела тянется как большая рысь, которая обитает в северной части Верхней Македонии.
Иоллай икает, почесывая грудь с волосатыми крупными завитками. Пир удался, особенно удался. Яйца, сваренные в пряном растворе, острые овощи, куски мяса, сочащиеся собственным прозрачным соком, жареная рыба в сухарях. И вино… много отличного вина.
Эроп, словно решившись, протягивает руку к паху Иоллая и берет, словно взвешивая, в руку тяжелые крупные яйца будущего родственника, чувствуя жесткость волосиков, и как они щекочут его руку. Член Иоллая начинает выпрямляться, наливаясь тугими струями молодой крови. Брат Арсинои кашляет, пытаясь скрыть смущение.
Эроп тянется и тыкается сухими губами, от которых пахнет кислым вином, куда-то в угол рта Иоллая, посмотрев тому в глаза.
- Ты - мой брат, - говорит Эроп принятую поэтическую формулу и ложится рядом, на расстеленную ткань. Кажется, Иоллай колеблется, во мраке, где легкими пятнами отражаются лишь стены выбеленные известью, его светлые глаза кажутся прозрачными и глядящими сквозь Эропа. Но вставший полутвердый член, который он, оживляя, уже легко и уверенно теребит в руке, говорит о том, что Иоллай уже принял решение.
-У тебя прекрасные ягодицы, - неловко произносит он, пытаясь подражать афинянам, придвинувшись и погладив обнаженное бедро Эропа. Он проникает заскорузлыми пальцами, чувствуя влажную от потной испарины теплую расщелину.
Эроп нетерпеливо смотрит через плечо.
- Делай свое дело, – севшим от возбуждения голосом говорит он, прижимаясь задом так, чтобы почувствовать распаленной плотью твердую головку своего будущего родственника, - иначе я сам это сделаю.
Вместо ответа Иоллай, довольно хмыкнув, входит резким движением в Эропа, выдохнувшего от неожиданности. Линкестиец чувствует, как его ягодицы растягиваются, как мошонка касается их, как волосики щекочут нежную плоть.
Иоллай начинает двигаться, притягивая к себе бедра Эропа. Тот утыкается лбом в сжатые кулаки, приподнимая зад, помогая Иоллаю. Брат Арсинои делает упор на одно колено, отводя другое в сторону. Он не смотрит, как собственный член c набухшими венами входит в Эропа, натягивая гладкую плоть. Он просто запрокидывает голову, подставив пылающее лицо прохладе ночи, струящейся из узких окон, закрытых ставнями, и, скалясь крупными зубами, довольно охает, вгоняя раз за разом крепкий член в молодого мужчину под ним.
Ему вторит и Эроп, упершись коленками в жесткое ложе, чувствуя, как овечья шерсть и острые перья впились в горящую кожу. Возбуждение делает свое дело. Иоллай начинает размашисто таранить, проникая так глубоко, что Эропу кажется, что он может почувствовать лобковую кость любовника.
Эроп уже видит под собой небольшую жирноватую лужицу, которая быстро впитывается в темную ткань. Он спустил, чересчур быстро, но Иоллай не спешит, член продолжает двигаться теми же разъедающими толчками, умело растирая любовника изнутри.
Наконец он просто наваливается на Эропа, опираясь лишь на руки, дрожащими пальцами впившимися в ту самую ткань, продолжая часто долбить подставленный зад, который послушно сотрясается под толчками.
Наконец Иоллай замирает, тяжело дыша, тугая струя бьет, доставая чуть ли не до желудка.
-Надо было это сделать раньше, - он, не вытаскивая члена, ставшего заметно мягче, целует лопатку любовника через взмокшую ткань сбитой одежды, чувствуя, как Эроп едко пахнет немытым телом, пОтом и свежим хлебом из царской пекарни.
- Когда? На помолвке? – шутит Эроп. Он просто вытирает себя той же тканью, на которой они лежат, и ложится на спину рядом.

-Я попрошу басилевса, чтобы нас поставили рядом, - повернув голову, тихо говорит Иоллай.
-Конечно, конечно, - засыпая, бормочет Эроп.
------------------------------------------------------------------------------------
Фан – факел, вставленный в металлические или глиняные горшки.