Конкурсный фик "Виночерпий Зевса из города Аполлона"

[ATG-and-others]

Название: Виночерпий Зевса из города Аполлона
Автор: Masudi
Пейринг: Аполлон/Ганимед, Зевс/Ганимед
Рейтинг: R
Саммари: Почему все-таки сгорела Троя

Троя любила Аполлона. Ее жители всегда с особенной теплотой старательно и нараспев произносили хвалебные молитвы в честь этого бога, следя, как дым от сжигаемых благовоний поднимается размытой серой юшкой к небу.
С самого детства Ганимед, сын троянского басилевса, рос в атмосфере всеобщего восхищения и трепета перед богом-покровителем родного города. С самого детства он замирающе смотрел на Аполлона, изображенного на ярких фресках царского дворца, и осторожно трогал пальчиком золотые волосы, искусно нарисованные троянскими мастерами.
Нет, в Трое, конечно же, чтили и других богов, но к Аполлону отношение было особенное. Троя - вся, без исключения - любила его, самого светлого, самого утонченного, самого прекрасного бога. Она обожала его, одаривая слепой привязанностью подобно младшей дочери, внимающей каждому слову, каждому движению своего отца. В этом городе у Аполлона был самый большой и богатый храм, где самые красивые девушки и юноши, выбранные богом, служили в его честь.
И когда Аполлон, часто посещающий царя Троса, появлялся на широких улицах, мощеными плоскими матовыми камнями, вся Троя покидала дома и шумной разноцветной толпой радостно приветствовала бога. Женщины кидали к его ногам - обутым в кожаные сандалии с золотыми нашлепками - раскрывшиеся цветы розовых магнолий. А Аполлон, ступая по этим нежным лепесткам, приветливо улыбался на все стороны и охотно принимал искреннее обожание смертных.
В тронном зале отцовского дворца - с цветной росписью причудливой геометрики на потолке, охристыми колоннами, сказочными животными и почти живыми богами на стенах - Ганимед всегда старался присесть рядом, пытаясь попасть ему на глаза. Аполлон же всегда восхищался красотой мальчика, и первый сказал, что подросший сын Троса - самый прекрасный из всех смертных.
А потом, когда Ганимед пас отцовские стада за стенами города, Аполлон тихо подошел к нему и мягко опрокинул на теплую землю, покрытую свежескошенной травой. Троянец лишь глубоко дышал и послушно выгибался в руках сына Лето. Потом бог ушел, чтобы возвращаться снова и снова, принеся в жизнь Ганимеда постоянное ожидание коротких и редких встреч, последующих желанных прикосновений, и этот завораживающий запах. Кожа бога всегда пахла медом, говорили, что стены его храма на западе - в Дельфах - были построены из воска пчел. А еще от Аполлона пахло чем-то таким воздушным, сладким и свежим, и Ганимед, приникая к богу, всегда не мог понять, чем именно.
Перебирая кудри Аполлона, ловившие лучи солнца в свои тугие золотые завитки - настоящие, не нарисованные на фреске, - в эти самые минуты Ганимед был счастлив.
Он давно решил посвятить всю свою жизнь служению Аполлону. Бог уже выбрал его, выберет и сейчас - сын Троса будет преданно служить во славу сына Зевса в его земном доме.
И как-то Ганимед решился:
- Я хочу быть твоим жрецом, - несмело попросил он, трогая тонкими пальцами ключицы сына Лето, когда кожа мальчика все еще сохраняла порозовевшие следы от прикосновений бога.
Аполлон лишь неопределенно покачал головой и опять растворился, оставив в воздухе запах меда и этого непонятного дурмана.
***
Прошло несколько дней томительного одиночества без Аполлона. Ганимед все ждал, что в просторный тронный зал зайдет, уверенно наступая на разукрашенный цветной известью пол, важный жрец Аполлона, и скажет, что царского сына призывают в храм. И сын Троса, произнеся соответствующие клятвы, войдет в ряды младших служителей сына Зевса.
Но он неожиданно услышал шум хлопающих огромных крыльев, почувствовал, как большие когти, вцепившиеся в расшитую одежду, потянули вверх, и холодный ветер резко и колюще подул в лицо. Огромный орел забрал его и перенес на снежнопиковый Олимп, в божественные чертоги, венчающие своим уверенным великолепием вершину горы. И ласковые глаза Верховного Бога смотрели на него, а большие ладони успокаивающе гладили плечи взволнованного мальчика.
Он не мог отказать Зевсу, прикосновения бога растеряли его и лишили всякой воли. У Ганимеда и выбора-то не было. Зевс не принуждал, но кто в силах сказать "нет" Верховному небожителю?
Жизнь на Олимпе была величаво-спокойной - здесь не было постоянных земных забот и суетных проблем. Иногда неспешное течение олимпийского быта нарушали своими громкими появлениями пьяный Дионис или громогласный Арес, но они, недолго пошумев, исчезали опять, и все продолжалось по-старому. Волшебный мир Олимпа опять замирал в величественной неподвижности - с ласковым дуновением ветра, с диковинными рыбами в бассейнах с ровной прозрачно-изумрудной поверхностью, с яркими душистыми цветами в тяжелых гирляндах, что украшали высокие входы в просторные помещения.
Аполлона не было видно, вернее он появлялся, но нечасто - ведь у каждого бога были свои земные наделы. Он приветливо улыбался, кивая виночерпию, ни словом, ни жестом не показывая Ганимеду, что вспоминает ту, прошлую, жизнь.
Течение времени здесь было не такое, как у смертных - то, что на земле казалось вечностью, здесь было лишь дыханием мгновения. Отец давно умер, стих погребальный плач над братом, наследовавшим Трою, и на царском престоле сейчас были их потомки. Ганимед постепенно привыкал к ленивому и неспешному ритму обитателей Олимпа, к ласкам Зевса, к его запаху, к уверенным прикосновениям твердой ладони Отца всех богов к гибкому телу Ганимеда и своим новым обязанностям - прислуживать старшим богам на пирах и подносить амброзию с нектаром. Сейчас он понимал, что за странный запах всегда сопровождал Аполлона - так пахла божественность, так пахло бессмертие.
Зевс был добр к мальчику, он его баловал, защищал от нападок ревнивой Геры, и Ганимед старался оправдывать его надежды. Но ему казалось, что он своим новым образом жизни обманул Аполлона, его расположение к нему, его доверие, и поэтому, неожиданно встречаясь с сыном Лето в наполненных свежим воздухом переходах, лишь опускал глаза, стараясь поскорее проскользнуть мимо.
Так, пряча человеческие слезы в улыбку небожителя, Ганимед продолжал погружаться в волшебное течение жизни на Олимпе.
***
В один из таких размеренных дней Зевс устроил очередной пир. Появился даже вечно хмельной Дионис, весело и заигрывающе скалясь нежным Харитам. Ганимед порхал по залу, подливая то тут, то там густой нектар в требовательно поднятый кубок. Он хорошо знал свою работу, олимпийцы никогда не могли пожаловаться на него.
Юноша старался в такие дни не приближаться к Вседержителю, сидящего рядом со своей женой, избегая уничижительного взгляда женских глаз цвета остывшей золы.
Собственный взгляд юноши, старательно ищущий кубки, уже опустошенные богами, вдруг остановился на Аполлоне, улыбающегося своим Музам.
Он был завораживающе-прекрасен, и Ганимед, неожиданно вспомнив земную жизнь - плодородные поля троянской равнины, душистые склоны Иды и густо пахнущую сенную траву, - почувствовал, как защемило в груди, и он присел рядом.
-А, наш виночерпий, - поприветствовал Аполлон, переведя сияющий взгляд с дочерей Зевса на Ганимеда. Они посидели молча, кивая головами в такт движений хоровода Муз.
- Ты счастлив? - неожиданно поворачивая в руках кубок работы Гефеста, спросил Аполлон.
Вместо ответа Ганимед потянулся к богу, собираясь убрать золотую прядь, упавшую на глаза, но рука Аполлона перехватила кисть сына Троса.
-Не надо..., - он оперся локтем на полосатую большую подушку и обернулся на отца, о чем-то разговаривающего со спокойной Деметрой.
-Я не мог отказать Зевсу, - печально прошептал Ганимед, - ведь он выбрал меня. Я не мог отказать ему.
Аполлон долго смотрел на виночерпия, на то, как тени несмело падали на его лицо, и, как будто что-то решив, покачал головой.
- Никто так и не сказал тебе? В общем, я сам указал на тебя отцу. Ведь ты так прекрасен, - бог протянул руку и тронул скулу юноши, - Я думаю, что ты счастлив. На самом деле. Ведь тебя любит сам Зевс, повелитель мира, - Аполлон широко улыбнулся, - Разве не так, мой прекрасный троянец? Ты осчастливил всех - не только себя и моего Отца. Твой отец, согласившись с выбором Зевса, получил за тебя двух чудесных коней и золотой лозу работы Гефеста. Жители Трои горды выбором моего отца... Представь, как возвысился на земле род троянских царей, ведь их родственник стал виночерпием самого Зевса! Ты осчастливил даже меня - отдав тебя Отцу, я знаю, что он точно не тронет Трою, что бы не случилось в его кудрявой голове... Все довольны, все счастливы, - Аполлон помолчал, глядя на бледнеющего виночерпия Зевса. - Не печалься, я открою тебе тайну - из всех троянцев я больше всего люблю... саму Трою..., - Аполлон довольно щелкнул пальцами, словно отмахиваясь, - Не печалься о мутном прошлом, налей лучше благословенного напитка... - и Аполлон, подняв свой сверкающий кубок, рассмеялся в лицо Ганимеду.
***
Пир давно закончился, и боги разошлись по своим покоям. Их оживленные голоса стихали мягким эхом в светлых переходах олимпийских строений. А он долго ходил по дворцу Зевса - просторным чертогам, утопающими в золотистых лучах Гелиоса - с высокими колоннами из цельного мрамора, с потолками, расписанными яркими красками и огромными блестящими курильницами в углах. По ловко выложенному мозаичному полу ходили важные павлины, любимые птицы Геры, а на тяжелых гирляндах из роз, обвивающих крашенные колонны, соловьи послушно выводили серебристые трели. У изножья трона сидел орел Зевса - тот самый - и что-то неразборчиво клёкал, прикрыв глаза синеватой пленкой век.
Здесь всегда было успокаивающе тепло и размеренно уютно.
И все это божественное великолепие и ослепительные просторы еще больше давили на него, не давая дышать, схватывая когтями глубокой обиды за горло, и отзываясь щипанием в глазах. Он посмотрел вниз, на свой родной город - переливающийся огнями в окружении ночной непроницаемой мглы. В сонной неге, уверенный в покровительстве всемогущего бога и потому - спокойный за свою безопасность,
"Ты убил мою любовь, а я уничтожу твою."

***

Верхняя терраса во дворце Зевса была не самой просторной - с невысокими колоннами и бело-бесцветными плитами пола. Но в это тихое место никогда не доносились мольбы смертных, и здесь никто не тревожил Зевса своими заботами, поэтому сын Хроноса любил бывать здесь. Уединившись здесь, он просто глядел на ровное белоснежное облачное руно, слегка подзолоченное Гелиосом.
Вот и сейчас Верховный небожитель, восседая на высоком сидении, покрытом цветистой шерстяной тканью, следил за почти неподвижной поверхностью плотных облаков, окруживших непроницаемым кольцом Олимп.
Тонкие пальцы Ганимеда проворно разминали мышцы властителя. Сын Троса знал, о чем думает Зевс, нахмурясь и еле слышно хмыкая - он думал о судьбе Трои.
"Я и сам, выдав Фетиду за Пелея, заложил неизбежность этой войны... ведь Эрида устроила свою забаву с яблоком на этом свадебном пире... Конечно, можно все прекратить, - сын Хроноса поглаживал завитую бороду, мягко отливающую в приглушенную лучах солнца, - но.. Елена- из последнего поколения полубогов, и будет справедливо, если она прославится на века... А что будут всегда славить смертные? Войну. Большую войну... Но тогда Трое суждено пасть, а это любимый город Аполлона. И родина Ганимеда. Могу ли я обидеть так своего сына и своего любимого виночерпия ... "
- Аполлон... Он найдет себе новый город, который будет также посещать, покровительствовать... Так же тонкие девы будут танцевать в его честь, а прекрасные юноши ловить его взгляды... Все, что на земле - смертно, и умирает рано или поздно, - неожиданно и тихо произнес Ганимед и успокаивающе положил изящную кисть на крепкое плечо бога.
Зевс немного удивленно глянул на виночерпия:
-Да, - проворчал он, благодарно накрывая ладонью руку Ганимеда, - Ты умен, мой мальчик, и всегда понимаешь меня. Но Троя - самый любимый город Аполлона, это останавливает меня.
- Странно, мой господин... Самый могущественный город, а он почитает больше Аполлона... Я - троянец, я знаю, - слова Ганимеда незаметным ядом нашептывания проникали в сознание Зевса.
Тот сдвинул темные кустистые брови - его виночерпий был прав, хотя в любом земном наделе бога-покровителя почитали больше... Но Троя и правда была великим городом. А почитала больше Аполлона. В Трое было больше ярких празднеств в честь бога света, а значит - больше жертвоприношений, благовоний и певучих хвалебных молитв в честь Аполлона. Не Зевса...
- Ну что ж..., - он решительно тряхнул кудрями, - Значит, так тому и быть, мой мальчик, - Всесильный бог пробежал крепкими пальцами по изгибу поясницы юноши, - но ведь твой родной город будет разрушен... Или нет? - Зевс в последний раз выжидательно посмотрел на своего любимого виночерпия.
"Это давно не мой город. Это город Аполлона. Они оба предали меня и отказались."
-Это твое решение, мой повелитель. Любое твое решение будет правильным - ведь ты Даритель жизни и Отец всего сущего, - Ганимед склонился к богу, приникая зовущим дыханием к устам сына Хроноса и лаская умелыми руками его могучее тело...
***
В развалинах лежал город. Великий город. Давно стихли вопли полоненных женщин и плач уводимых детей. Наспех похоронены тела павших - без соответствующих длительных троянских ритуалов, просто закопаны. Лишь бы души умерших не мучили убийц.
Корабли ахейцев - поскрипывая мачтами, рассохшимися за десять лет - охотно двинулись обратно домой. Догорали просторные храмы, лежали опрокинутые статуи богов, невыразительно взирающие на разрушенный город. Опустение и смерть царили на широких улицах, на которых еще недавно танцевали троянцы, радуясь уходу ахейцев.
Любимый город Аполлона... А, вон и сам бог, печально смотревший на дымящиеся развалины - с поникшей златокудрой головой и безвольно опустивший свою лиру. И на матовой коже отражались размазанные блики догорающего кострища. Аполлон, молчаливо прощаясь, осторожно провел рукой по остаткам городской стены, касаясь кончиками пальцев, словно пытаясь последней лаской успокоить плиты, израненные от ударов таранов...
Ганимед перевел взгляд на остатки величественности, вдохнул полной грудью гарь умирающего города и пнул ногой тлеющую головешку. Пухлые губы тронула рвущаяся на них усмешка, тонкая кисть откинула темную блестящую прядь.
Главное, не рассмеяться Аполлону в лицо.