Фик на даббл ДР

[ATG-and-others]

Вот и мой подарок наконец. Может показаться несколько не в тему... Но такой вот он получился.







Название: Красные маки Спарты

Автор: DeeLatener

Фэндом: Александр Великий

Рейтинг: R – из-за гомосексуальной тематики

Warnings: нет

От автора: Эта история написана на даббл-ДР Александра и Гефестиона 29.07.2006. На самом деле так получилось, что это легенда, которую Александр рассказывает своему филэ, а сами они как таковые не являются главными героями.

Этот фик является псевдоисторичным, однако в нем имеет место правдивая информация. Очень советую книгу из серии «Таинственные места Земли» «Спарта: со щитом или на щите» (пост Тиона об этой книге - http://www.diary.ru/~ATG-and-others...postid=15564567 ) тем, кто захочет узнать больше.

Касательно имен: Хилон – это реально существующий лидер, о нем можно прочесть в вышеупомянутой книге. Мне стало интересно придумать почву его бурной деятельности. Что касается Алкмена, то его и его имя сначала придумал я сам, а потом с удивлением обнаружил имя «Алкман» вновь в книге о Спарте. Исторический персонаж был великим и прославленным поэтом.

Summary: Притча о том, отчего спартиаты носили красные плащи.



Гефестион с трудом проснулся после сладкого сна, предвосхищенного пряностью ночных игр. За окном заливались соловьи Нимфайона, слышен был бег ручья, в оконце пробирался свежий ветер.

Почувствовав тяжесть на груди, Гефестион опустил взгляд. Александр, довольно щурясь, лежал на нем, опершись подбородком в живот. Юный царевич обнаружил пробуждение возлюбленного, и взгляд его стал игривым.

Подбородок Александра «сделал шажок» вперед, остро упершись в линию диафрагмы. Затем еще один, медленно подбираясь к губам друга.

Гефестион подождал немного, а затем сделал быстрый выпад вниз, зубы клацнули у самого кончика носа Александра, тот же мгновенно отдернулся на прежнюю позицию за дугу ребер. Виднелась лишь пушистая челка, смеющиеся карие глаза и переносица в веснушках.

Игра повторилась, и на этот раз Гефестион слегка прикусил кончик любопытного носа.

Царевич расхохотался и обхватил филэ руками, прижавшись ухом над бьющимся сердцем.

- Так быстро… - нежно сказал он.

- Это ты виноват.



После урока естествознания, следующего за политологией и риторикой, было решено отправиться на прогулку. День выдался не жаркий, солнце то и дело скрывалось за белыми холмами облаков, словно играя с юношами в прятки.

Они дошли до любимого холма, откуда был лучший вид в цветущую долину, располосованную кровью маков и синевой васильков. Была здесь и нить прохладной речушки. Именно с этого холма царевич и его возлюбленный друг частенько следили за звездами.

Раскинувшись на мягкой траве и закинув руки за головы, юноши задумались каждый о своем. Им совсем не обязательно было говорить друг с другом: порой они словно читали мысли, да и безмолвное пребывание рядом было тем самым тихим счастьем, которым оба дорожили.

Гвоздики с тонкими ниточками стеблей и душистые головки винно-бордового клевера колыхались вокруг, кивали, словно соглашаясь с песнями ветра. Тяжелые алые короны маков щекотали кожу под сильными порывами сынов Эола, будто целовали.

- Священные маки Спарты, - произнес Александр.

- Вновь какая-то легенда вспомнилась? – улыбнулся Гефестион.

- Не думай, что я их сочиняю! – рассердился внезапно царевич.

- Вовсе не думал, - афинянин отвернулся.

Некоторое время Александр молчал, потом прилег головой на бедро филэ.

- Прости… - шепнул он и коснулся горячими губами обнаженной кожи.

- Ну, рассказывай, - подбодрил сын Аминтора, погладив по волосам.



Эта история случилась так давно, что мало кто ее помнит и еще меньше - верят. Тогда Спарта еще не наводила ужас на каждого, а войска Клеомена не проходили по урожаю копий и трупов. Тогда Спарта была чудесным краем в объятиях Тайгета и Парнона. Тогда в чаше, образованной высокими склонами, буйствовали сады, процветали искусства и ремесла, возделывались поля и паслись дивнорунные овцы и длинноногие козы. Даже театр был в Спарте, где раз в год случались состязания поэтов и певцов. Воздух трепетал под звуками флейт, вздрагивал от пульса кифар и пел вместе с возвышенными речами. Говорят, даже Гомер приезжал сюда за вдохновением.

Текли в долине и ручейки и узкие ленты серебряных рек, весной превращающиеся в бурные неукротимые потоки, срывающиеся с отрогов Тайгета в долину. Как раз в это время и начинается легенда, которую хочу я тебе рассказать.



У пастуха Алкмена случилась беда: воды, одолеваемые гневом, пронеслись по тем оврагам, где паслось его стадо, уничтожив его полностью.

Когда воды утихли, Алкмен, охватив ладонями лицо, опустился у упокоенных вод. Его скорбь была велика, ведь теперь ему нечем накормить мать и отца и младших братьев и сестер.

Его, достигшего поры расцвета юношеской красоты, увидел сквозь толщу прозрачных вод речной бог Олганос и решил заговорить.

- Что печалит тебя, Алкмен? Неужели я навредил тебе?

- Я лишь пастух, мое стадо кормило родителей, братьев и сестер. Теперь мы будем голодать.

Олганос качнул головой, отягощенной дивными кудрями.

- Я виноват перед тобой, прекрасный. А потому я подарю то, что восполнит с лихвой потерю, защитит от ненастья, сделает неуязвимым, будет служить эгидой. Но когда мой дар перестанет быть нужен тебе, ты не передашь его своим детям, внукам или кому-то другому. Ты принесешь его мне назад.

С этими словами Олганос бросил юноше красный плащ с золотым меандром - символом бесконечности - по кайме.

Алкмен поблагодарил речное божество и заторопился домой.

- Отец, мать, сестры и братья, я отправляюсь в Спарту, где стану воином. На то мне дано благословение богов.

Мать не знала, что и думать. Отец удивился решению сына, а младшие радовались - ведь теперь их брат станет героем! Вон и прекрасный плащ при нем, от которого так и веет подвигами, ему только и играть с ветром над полем битвы!

На рассвете Алкмен выступил в путь.

"Спарта", - прошептал он про себя. Слово прозвучало подобно удару копья о щит.

Теперь, благодаря подарку Олганоса, он сможет стать одним из стражей великого града, и родные не станут ни в чем нуждаться.



- Лакедемоняне мы зовемся, родина наша - Лакония, значит "великое в малом". Так и есть. Территории наши лишь в чаше Эврота, но плодородны, а потому соседи оспаривают их, стремятся захватить наш край. Вот и сейчас македоняне движутся к ущелью Парнона, направляясь к Спарте. Числом их более тысячи.

Алкмен шагал перед рядами воинов с плотно сжатыми губами, в полном облачении. Боевые доспехи начищены и сияют на солнце. Полководец выделялся среди всех алым плащом, трепыхавшимся на ветру подобно крылу раненой птицы.

- Идем им наперерез, разобьем на две части строй, брешь должна быть удержана, иначе они возьмут нас в клещи, воспользовавшись численным преимуществом.

Воины не роптали. С ними Алкмен, воин в кровавом плаще, непобедимый. Говорили, плащ подарен ему речным богом, прекрасным Олганосом. Говорили, он продлевает жизнь: носитель его оставался свеж и в тридцать три года.



- Иллюзия покоя... - Алкмен втянул ноздрями ароматный воздух.

Склоны Парнона были покрыты пестрым разнотравьем и невысокими деревцами, чьи корни испещрили весь жалкий наст земли и свешивались со скальных уступов.

Приближение македонской армии уже было слышно.

Спартиаты рассыпались по склонам ущелья - на каждую сторону по сотне. И еще двести - у выхода из ущелья в долину быстрого Эврота.

Красный плащ трепал ветер, Алкмен был готов принять участь, на него обратились множества глаз.

Македонцы выступили в долину, ощетинившись копьями и мечами, их пелты позолотило солнце.

- Лакедемон! - закричал воитель во всю силу легких и бросился вперед. Его соратники вторили ему.

Мир замер на мгновение, а затем взорвался ударами щита о щит, вскриками раненых, на камни брызнула первая кровь.

Спартиаты, затаившиеся в родном и хорошо знакомом ущелье, засыпали "хвост" македонских солдат копьями. Ненадолго это породило панику среди врагов, когда задние ряды, поняв, что щиты не достаточная защита, кинулись вперед, стремясь скорей преодолеть клещи Тайгета и Парнона. Наконец им удалось протиснуться в долину, где кипела сеча. Вторгшихся осталось чуть более пятисот, защитников - в два раза меньше.

Алкмен метался по полю сражения, криками поддерживая соратников и разя направо и налево. На нем не было видно ран, лишь красный плащ напоминал о крови. Победа спартиатов была близка. Сильные духом и обреченностью, они сражались словно дикие голодные львы. Когда не осталось копий, когда с треском ломались древки, когда и мечи перестали служить, лакедемоняне дрались врукопашную, задействуя все навыки, привитые в школах и на олимпиадах - ведь были среди воинов и победители, чьи головы совсем недавно украшал венец оливы, а теперь сжимал медный шлем.

Алкмен сразил противника, которым потерял счет, ударом эфеса в кадык, пробив тому горло, а следом направил лезвие меча в того, кто подбирался сзади. Лезвие с глухим звуком ушло в плоть.

Алкмен вырвал его: по металлу пролегли кровяные сосуды, отчего меч стал похож на живое злобное алчущее мести существо.

Воин в красном плаще обернулся на крик, но предупреждение пришло слишком поздно. Короткое македонское копье достигло цели и вонзилось спартиату в бок.



И тогда Алкмен вырвал копье, ведь с подарком Олганоса смерть отступила. Плащ словно впитывал кровь противника, вероятно в этом и заключалась его природа - крадя чужую жизнь, он продлевал и укреплял жизнь своего носителя.

Спарта победила и народ ликовал, прославляя героя. Алкмен возгордился и забыл о напутствии своего эгидоса. Влюбившись в прекрасного Хилона, он подарил юноше свой плащ в знак бессмертной любви. И в следующем бою с пришедшими совершать грабежи и разбой македонянами был убит. Случилось это на берегу Эврота, и бог Олганос увидел безжизненное тело возлюбленного. Он скорбел много дней, воды Эврота потемнели и замерли. На поле битвы, где погиб Алкмен, взошел цветок с красными лепестками, тонкими и трепетными. Он был подобен тому юноше, которого бог встретил давним давно.

Тогда Хилон одел плащ Алкмена и сказал, что сам стал бессмертным, как и каждый спартиат, за кого воин-герой сражался. Он поведал о боге Олганосе, что явился ему и сказал: "Подарок мой оставь себе. В нем уже не та сила, но всякий, кто оденет подобный, станет в два раза сильнее и неуязвимей".

С тех пор матери окрашивали уходящим служить сыновьям плащи песком из Эврота, - говорят, воды его и по сей день красны.



Хилон мучался недобрым предчувствием и потому вздрогнул, когда услышал шум за стеной.

- Алкмен? - юноша бросился навстречу любовнику, увидев, как тот сползает на пол в проеме двери, высветив комнату мутным рассветным солнцем.

Пальцы ощутили пропитанную мокрым ткань, ставшую липкой, в темных разводах.

Он помог воину и учителю добраться до ложа и поспешил снять панцирь, хранящий отметины недавней сечи.

- Хилон...

Голос хриплый, будто старческий, сорвавшийся в кашель.

- Алкмен, ты... ранен..?

Мужчина словно рассмеялся.

- На этот раз не скрыть... Я лгал Спарте, мальчик, но теперь пришел конец...

Светлокудрый отрок убрал потные, слипшиеся от грязи и крови волосы - Алкмена ли, или врага...

- Боги покинули нас..?

- Мой плащ.. Знай, Хилон, все это было обманом. Я не был неуязвим, лишь навыки боя и терпимость к боли позволили мне дойти до сегодняшнего дня. Плащ же подарила мне мать на прощание, выкрасив его с помощью особых раковин. Она сказала: "Это поможет тебе вести за собой и только вперед".

Хилон прикусил губу при новом приступе кашля.

- Я за лекарем..! - он вскочил.

- Нет... бессмысленно. Побудь со мной лучше...

Юноша сел подле и сжал холодеющую ладонь.

- Спарте нужна была вера, чтобы силы воинов удвоились, чтобы гордо шли они в бой и яростно побеждали... Я хочу теперь, чтобы ты взял плащ, как символ того, что уже сделано, и занял мое место.

Алкмен затих, речь далась ему с большим трудом, он угасал.

Хилон гладил лицо любимого, вспоминая, как тот не позволял ласкать себя обнаженным, а мальчик слишком уважал его, чтобы позволить себе нарушить обет.

Черты разглаживались, цвет покидал лицо - дух Алкмена замер на пороге Тартара, и вот сделал шаг. Напоследок воин, символ непобедимости, сделал глубокий вдох, раздался хрип, и губы окрасила алая паутинка.

Хилон не заплакал. Все случилось так стремительно, что времени на мысли почти не осталось. Он поднялся и примерил плащ. Ткань отяжелела, стала местами жесткой.



Алкмен был похоронен с почестями, достойными героя. Хилон же, навсегда запомнивший урок мужества и самопожертвования, решил продолжить дело возлюбленного. Он свершил множество деяний, многие из которых можно назвать жестокими или чудовищными, быть может, некоторые из них привели Спарту на край бездны. Однако цель его была всегда одна - прославление своего края и забота о нем.

"Каждый спартиат стоит многих. Великое в малом", - говорил Хилон.

В начале своего пути он объявил, что в память о герое отныне воины Спарты будут носить красные плащи и с каждым будет благословение Олганоса и Алкмена. Матери дарили сыновьям такие плащи, выкрасив их в порошке из эвротских раковин, говоря: "Со щитом или на щите"...



- Ты подобен Эзопу, Александр! Только он придумывал басни, а ты их собираешь, - Гефестион приобнял друга. - Какие ответы ты ищешь в них?

- Хочу знать каким мне быть.

- Или не быть?

Юноша оперся подбородком об обгоревшее на солнце плечо филэ.

- Можно попросить тебя?

- Обо всем, Александр...

- Если я стану царем, обличенным властью, ты напомнишь мне о том, кто я есть на самом деле.

- Сохранишь ли ты мне жизнь, мой прекрасный? - засмеялся синеглазый афинянин.

Вместо ответа Александр крепко обнял друга и закрыл глаза, слушая безумство кузнечиков и цикад и созерцая перед внутренним взором покрытые маками поля, смежающиеся с небом на горизонте.