ТВ-анонс 24-30 сентября

[КаМея]

Кто не успел посмотреть в воскресенье "Геркулеса", может сделать это в понедельник, 24 сентября, в 14-45 на канале РенТВ.

25 сентября, вторник, 12-45, Петербург-5 канал - Ганнибал: человек, миф, тайна.

среда, 26 сентября, 19-55 и 2-10, Культура - Ступени цивилизации: Атлантида.

пятница, 28 сентября, 12-35, Петербург-5 канал - Вечный Египет: поиски пропавших могил.
1-50, Первый - шедевр С. Кубрика "Спартак"

А в субботу, 29 сентября, 14-20 и в воскресенье, 30 сентября, 12-35, ТНТ - не пропустите нашего любимого "АЛЕКСАНДРА"!!!

@настроение: Посмотрим-с...

@темы: История, Александр Македонский

---

Ленеи

[DeeLatener]

Ленеи (Λη ' ναια ) — у греков так называется празднество, следовавшее за сельскими дионисиями и установленное по случаю прессования винограда (ληνός, виноградные тиски), т. е. по случаю получения свежего вина. В противоположность вольным фаллическим песням дионисий на праздн. Ленеи пелись серьезные и торжественные дифирамбы, исполнявшиеся хором в 15 человек. Из них развилась впоследствии греч. драма. В цветущее время афинской жизни праздник был временем драматических представлений, устройство которых составляло повинность богатых граждан.

http://www.psylib.ukrweb.net/books/eliad02/txt15.htm - интересная статья о Дионисе и вакханках, и празднествах в целом.

Как я понимаю, Ленеи - это зимний праздник, февраль.

@темы: историческая справка, Древняя Греция

---

ТВ-анонс 17-23 сентября

[КаМея]

Эта неделя передачами об Античности не слишком богата.

18 сентября, вторник, 8-00, канал Россия - "Пусть всегда буду я" - передача об авторе "Воды бессмертия" Льве Ошанине.

19 сентября, среда, 19-55 и 2-10, канал Культура - "Миссия в Константинополь" из цикла "Метрополии"

21 сентября, пятница, 11-35, Петербург-5 канал - Египет: внутри великих пирамид.

23 сентября, воскресенье, 16-30, РегТВ - "Геракл (Гекулес)" Фэнтези 2004 г. по мотиам греческой мифологии.

@настроение: Посмотрим-с...

@темы: Объявление, История

---

Шифман на Озоне

[КаМея]

Кому нужен Шифман в бумажном варианте?



Только дорогущий, подлец - 411 р. (((

@настроение: у мну уже есть

@темы: История, Александр Македонский

---

Чаши весов. Четвертая серия.

[DeeLatener]

Название: «Чаши весов». Четвертая серия.
Авторы: DeeLatener, Masudi
Жанр: PWP, angst, non-con
Тема: Античный ориджинал
Рейтинг: NC-21
Warnings: насилие, изнасилование
В общих чертах: история-вирт, написанная на сообществе «Тайные мистерии ХХХкроликов»
Предыстория: Афины во власти тиранов. Люди победнее и разорившиеся борются за жизнь, и ради этого идут на многое.
Юноша Кирон после казни тиранами главы семьи и смерти от болезни родственников сталкивается на улице с торговцем мясом, Псиафом, который делает ему непристойное предложение. Юноша сперва оскорбляет торговца, унизившего его перед всеми, но в итоге решается принять приглашение.
Он отправляется в дом Псиафа.
Первая серия здесь
Вторая серия здесь
Третья серия здесь

Амикл вышел от Кирона мрачным. Вся эта возня становилась его рутиной. Хорошо хоть у Псиафа были рабы, которые занимались окровавленными тряпками и кормлением мальчишки. "Гость" почти все время спал, пока его не будил болью лекарь.
Псиаф вернулся под утро, пьяный и довольный. Он любил рассказать о своих похождениях, о своем "весельи" Амиклу. И мужчине даже приходилось выражать восторг от "умелости и способностей" торговца.
В этот раз в красках было описано, как он заполучил таки девственника, специально оставленного ему Ламием. Юноша был с темными волосами и синими глазами, чуть светлее, чем у Кирона. "Весьма недурственный". Его подготовил раб, а Псиаф сорвал цветок пыхтя и сопя, удерживая парня за лодыжки. Даже посетовал, что "его Ганимед" ему таким тугим не достался.
Он заплатил Ламию за "порчу игрушки", пообещал подумать на счет покупки.
А Клистарх! Псиаф потребовал от Амикла угадать что тот делал. И в мыслях управляющий почти угадал, но внешне изобразил удивление и интерес. Этого хотелось Псиафу, чтобы насладиться еще раз, посмаковать детали.
- Он, - захохотал мясник, - велел Ламию привести своих драгоценных собак. Ты же помнишь фараоновых собак, которых тому специально привезли из Египта, и Ламий отдал за них целое состояние? Огромные черные псы, которых держали только египетские цари?
Псиаф сделал паузу, отпивая родниковой воды, которую ему поднес слуга, и оживленно продолжил:
- В общем, по жесту старины Клистарха этих рабов расставили кругом, опустили на четвереньки и.. - он опять захохотал, -
и собаки с ними такое устроили, ты себе не представляешь это представление... Ламий правда ворчал, что собаки исцарапали его рабам спины, пытаясь удержаться, но такое зрелище было... - он пьяно и довольно икнул. - Клистарх, Клистарх, затейник... Потом, он, правда, испортил Ламию пару парней. Один был очень даже славный мальчик, с пшеничными волосами. Не знаю-не знаю, будет ли наш бедняга тратиться на лекарей. Сомневаюсь я. А из того светловолосого вырос бы неплохой юноша, красавец. И Ламий мог бы на нем заработать. Но, с другой стороны, Клистарх заплатил за убытки двойную цену. Нечего жаловаться.
Амикл деланно весело покачал головой, а про себя подумал: "Афины не ждет ничего хорошего, пока у власти стоят такие мерзавцы как твой любимый друг". Он хорошо помнил юного раба, которого по настоянию олигарха Псиаф подарил Клистарху. Амикл, как-то встретившись на рынке с управляющим фесмофета, поинтересовался, доволен ли его хозяин рабом. Тот отвел глаза и сказал, что мальчишка долго болел и умер. Амикл даже не стал уточнять, от чего умер тот мальчик из Милета, смуглокожий, с прозрачными изумрудами глаз. Он просто просидел вечер в своей комнате, медленно потягивая вино, и вспоминая горячее дыхание Диона, - так его звали, но мало кто об этом знал... - , и его кожу, шелковистую как у всех ионийцев.
- Да, кстати, ты бы взглянул на него. Может, он пригодится в хозяйстве. Или лично тебе, - Псиаф шлепнул по плечу управляющего и густо захохотал.
Амикл криво усмехнулся.
"Нет, спасибо! - подумал он. - Могу себе представить, как выглядит сейчас раб после вечеринки у этого Ламия".
- Как там мой..? - вспомнил перед тем, как сладко уснуть, удобно укладываясь и потягиваясь на ложе, Псиаф.
Мужчина поднял брови и, поняв, что речь идет о том несчастном мальчишке, которого едва живим и перемотанного грязными окровавленными тряпками, принесли слуги работорговца, помолчав, кивнул.
- Нормально, господин. Хрисий уже здесь.
Псиаф зевнул и махнул своей короткопалой рукой, отправляя Амикла прочь.
- Хорошо. Отвечаешь за него головой, - буркнул он, погружаясь в сон.
"Ты развлекаешься, а я отвечай", - зло подумал Амикл, выходя из покоев мясника.
День обещал быть трудным.

Конечно, все опасения подтвердились. У мальчишки начался жар, он метался по кровати, рабы еле успевали менять на нем мокрые простыни.
Лекарь был хладнокровен, - ему платили за то, что Псиаф портил юношей, - и лишь важно заявил, что рану обработали не сразу, успела попасть зараза.
А вот Амиклу не поздоровится, ведь предстоит объяснить хозяину, у которого наверняка болит с утра голова, что парень, скорее всего, не протянет больше нескольких дней.
Амикл уже представлял как примет самое расстроенное лицо и спросит у "лучшего из хозяев", как же ему быть с "гостем". Он рисковал. Но не сказать хозяину вовремя могло означать еще худшие для него последствия...
А потому он осторожно заглянул в покои Псиафа.
Псиаф полулежал с мокрой тряпкой на лбу, которую периодически смачивал в винном уксусе старый раб, молча стоящий рядом с веером, и обмахивающий мясника от надоедливых насекомых. Торговцу было нехорошо, голова трещала от малейшего звука извне.
"Славно погуляли", - презрительно подумал Амикл.
- Ну, - недовольно простонал Псиаф, завидев заглядывающего мужчину. - Что еще?
Тот зашел в покои и, почтительно поклонившись, коротко изложил последние новости.
Псиаф побагровел.
Он замер, затем с трудом сел на постели и досадливо сплюнул:
"Клистарх, - зло подумал Псиаф. - Говорил же я ему... Тоже мне, старый друг... Кто ж знал, что мальчишка такой слабый..."
Он жестом приказал Амиклу, чтобы тот налил ему воды из гидрии, сохраняющей прохладу влаги даже в жаркий афинский полдень, жадно отпил и, тяжело дыша, задумался.
- Кто еще из лекарей сейчас в Афинах? Лаомедонт? Клеомен? Позови их. Скажи им, чтобы они держали язык за зубами. Заплати им, - начал он коротко отдавать распоряжения, - поспрашивай, кто еще из знахарей может помочь. Держи меня в курсе.
Амикл, поклонившись, вышел. Псиаф посидел немного и вдруг бросил чашу с водой, которую до сих пор держал в руках, на пол.
"Вот морока с этим жеребенком, - недовольно подумал он, пнув черепки разбившейся чашки, - помрет еще, и правда".

Амикл метался по Агоре в поисках лекаря. Жара доконала его, и он присел у Девятиструйного источника, чтобы напиться и передохнуть.
- Я слышал, ты ищешь немого лекаря, - услышал муж и обернулся.
Позади стоял закутанный в гиматий человек с аккуратной бородой.
- Да, гражданин, - кивнул Амикл.
- Я и есть. Но беру я недешево.

Лекарь Аристокл вышел из комнаты, заполнившейся густым дымом от курений и тяжелым запахом мази. Он, словно хозяин в доме, смело направился к Псиафу. Пару раз уточнив дорогу у рабов он наконец вошел.
- Привет тебе, Псиаф, - лекарь поднял руку. - Я присматриваю за твоим мальчиком, можешь не беспокоиться за него, он поправится через пару дней. Я вижу, ты любитель особенно... утонченных развлечений. У меня есть занятное средство, способное сделать любого покорным на некоторое время. Тебе его хватит, чтобы насладиться любым строптивцем. Но это очень дорогое средство.
Псиаф, недовольно оторвался от сметы расходов по лавке, которую ему принес Амикл, и подозрительно покосился на вошедшего. Судя по его говору, тот не был афинянином. Псиаф прищурился. Из варваров? Нет, он явно из эллинов... Скорее всего, из греческих колоний в Малой Азии...
Псиаф недовольно нахмурился, он не любил, когда в его комнату заходили так неожиданно, без разрешения. Но этот человек принес хорошие новости о "его Ганимеде". Амикл рассказывал о нем: как неожиданно наткнулся на лекаря посреди Афин, и как мальчишке стало заметно лучше после его притираний, - и Псиаф смягчился.
- И тебе привет, добрый человек. Откуда ты? - торговец откинулся назад, поманив лекаря рукой, подзывая к себе и указывая на дифрос с плетеным сидением. - И о каком средстве ты говоришь?
Аристокл уселся и закинул край сползшего гиматия за плечо, а затем положил ногу на ногу и обхватил колено сложенными ладонями.
- Среди моих предков была та самая Медея, которая помогла Ясону добыть Золотое руно. Многие знания переданы и мне. Среди них - средство, способное вызвать яростную страсть, нестерпимое желание. Стоит подмешать его в питье - и ты получишь любого. Не любовь, конечно, но всю страсть, на которую способен человек.
Псиаф ненадолго замер, переваривая услышанное и раздумывая. Он знал о таких средствах, слухи о них ему рассказывали купцы, побывавшие на Востоке. Такими "лекарствами" пользовались персидские цари в своих гаремах.
"Лекарства" стоили огромных денег, и секрет их приготовления хранился под страхом смертной казни.
Средство, способное сделать покорным и вызвать страсть, хм...
Пока, заключив сделку с Кироном, он терпел убытки, а не испытывал удовольствие от общения с мальчишкой как рассчитывал. Псиаф был торговец, потраченные деньги считать умел. И ему не хотелось вновь, потребовав от Кирона выполнения условий сделки, наткнуться на это упрямое бешенство, и опять избить его до полусмерти. Хотелось иного удовольствия.
Псиаф прикусил ноготь на большом пальце. Хм, заманчивое предложение.
- А не обманешь? - он цепко взглянул на сидящего лекаря.
Тот склонил голову.
- Нет, Псиаф, на что мне это? Ты всегда можешь найти меня, я слышал о тебе и твоих... друзьях, - он лукаво улыбнулся.
Псиаф, все еще сомневаясь, кивнул:
- Как им пользоваться? Что за средство? Оно у тебя с собой? Надолго ли хватает? - посыпались деловые вопросы торговца.
Аристокл удовлетворенно хмыкнул.
- Нет, это средство сохраняет свою силу не долго, когда я передам его тебе, нужно воспользоваться им в течение двух суток, иначе состав станет бесполезным. Средство стоит размешать в вине или воде. Оно совершенно безвредно, никаких ядовитых растений. Его действие будет длиться около пяти часов. Когда начнет действовать в полную силу - зависит от организма. Но, думаю, твой мальчик будет полностью готов через половину солнечного шага. Я приготовлю одну порцию, чтобы ты мог попробовать и оценить по достоинству.
Псиаф покусал толстые губы, подумал и решительно рубанул рукой воздух.
Предложение было заманчивое. Очень. Пусть и дорогое.
И отказаться от него мог только последний идиот.
- А когда мальчишка может…? - Псиаф судорожно подбирал слова.
Губы Аристокла тронули понимающая улыбка.
- Дай мне дней пять, Псиаф, я поставлю его на ноги и он станет опять гладким.
Псиаф, сопя, плеснул темного душистого вина в цветной килик и нетерпеливо предложил его лекарю:
- Я заплачу тебе, я отблагодарю тебя, ты не пожалеешь, если не обманешь меня. Но если… - он нахмурился, его ноздри раздулись, а рука непроизвольно сжалась в кулак.
Аристокл склонил голову и поднял килик с вином.
- За нашу удачную сделку, хозяин дома, - мягко улыбнулся он, - ты не пожалеешь о потраченных деньгах.

Все эти дни Псиаф нетерпеливо справлялся о здоровье Кирона у Амикла. Тот, немного удивляясь про себя такому любопытству хозяина, отвечал, что, да, все хорошо, сегодня Кирон пришел в себя, а сегодня его покормили, а сегодня он смог самостоятельно сесть, сегодня он поднимался с ложа и немного ходил… Псиаф, получая такие хорошие новости, удовлетворенно качал головой, думая про себя «Аристокл не обманул»…
«Пока не обманул», хмурясь, добавлял. «Посмотрим, посмотрим».
К исходу дня, назначенного Аристоклом, в кабинет Псиафа, который начал письмо своему брату в Беотию, постучали, и в дверь вошел лекарь.
- Ну? Ну что? - нетерпеливо помахал Псиаф короткими руками. - Что ты мне скажешь?
- Все готово, Псиаф, - согнулся в легком поклоне лекарь, - я могу дать снадобье твоему мальчишке словно это лекарство хоть сейчас. Он выпьет его, и через некоторое время ты убедишься, что я не обманул.
Псиаф прищурился, потом он вскочил, колыхая своим животом, и увлек за собой Аристокла.
- Ну что ж, пойдем, я хочу видеть, как он выпьет твое зелье, волшебник из Колхиды, - сострил торговец, направляясь в комнату Кирона.

Кирон поднялся с ложа, одетый в один короткий набедренник.
Увидев Псиафа, замершего за спиной лекаря, юноша сделал было шаг назад, но нога уперлась в преграду, давая понять, что бежать ему в любом случае некуда.
Аристокл приблизился и протянул подопечному фиал с прозрачной жидкостью.
- Немного горчит, - сказал лекарь, - но тебе необходимо это выпить.
Кирон переводил взгляд с Псиафа на Аристокла и обратно. Он почуял очередную жестокую затею: уж больно выжидательный вид был у торговца - но все же выпил все, поморщившись после.
- Моя работа окончена, Псиаф, - прошелестел Аристокл. - Если понадоблюсь еще, - тут он сделал многозначительную паузу, - Амикл знает, где найти меня.
И лекарь ушел, оставив пленника и хозяина наедине.
Кирон вопросительно посмотрел на Псиафа.
Псиаф, пыхтя, опустился на стоящий табурет, обитый мягкой крашеной кожей. Он, поймав взгляд Кирона, сделал жест рукой, чтобы мальчишка тоже сел.
-Хм, - прочистил горло: он даже не знал, с чего начать разговор. Мысли лихорадочно крутились вокруг действия зелья. Но говорить что-то следовало, а не просто сидеть и таращится друг на друга, подобно двум совам.
Мальчишка глядит загнанным волчонком. А если Аристокл обманул и зелье не сработает? "Убью, - подумал Псиаф. - Сделаю с ним тоже, что Клистарх не успел завершить с моим Ганимедом".
Он уставился на мальчишку, не мигая. "Определенно, искусный Аристокл поднял его на ноги - румяный какой, цветущий, и ссадин и царапин уже не видно", - подумал он, скользнув взглядом по юному телу и вспоминая то беспомощно вздрагивающее создание в окровавленных полосах от пальцев Клистарха.
- Как ты себя чувствуешь, Кирон? - осведомился мясник, похлопывая рукой по коленке.
Юноша почувствовал себя крайне неуютно.
- Я... все хорошо, Псиаф. Аристокл был очень внимателен. Лучше, чем Хрисий.
Он отвечал спокойно, даже слишком.
Некоторое время они вяло переговаривались. Псиаф задавал незначительные вопросы, например, что именно делал Аристокл, и какие ощущения вызывало то или иное лекарство. Кирон отвечал, а Псиаф метался между необходимостью как-то потянуть разговор и нетерпением поскорее увидеть действие. Он уже начинал злиться и раздражаться, мысленно костеря нерадивого шарлатана, когда Кирон вдруг распахнул глаза и нервно сглотнул.
Он беспокойно поерзал на месте, прислушиваясь к себе, прикусил губу.
- Что, Псиаф..? - переспросил он, поднял глаза на торговца - и залился краской. Он выглядел изумленным, глубоко потрясенным, напуганным самим собой.
Лекарство набирало силу. Юноша тяжело вдохнул, стараясь смотреть в одну точку, на лбу выступили капельки испарины. Пальцы заскребли о ложе.
Псиаф машинально, злясь про себя на лекаря, повторил очередной незначительный вопрос, и вдруг встретил неожиданно-удивленный взгляд своего Ганимеда.
Сначала он подумал, что Кирону стало нехорошо - румянец ярко вспыхнул на скулах, испарина на лице, тяжелое дыхание.
"Оно? Неужели оно?" - задал себе вопрос торговец и, не веря своей догадке, замолчал, молча наблюдал за юношей...
Лицо Кирона менялось. Он начал едва заметно содрогаться всем телом. Замер, стиснув колени. Юноша стал похож на беспокойного жеребенка, почуявшего опасность. Ноздри раздувались, дыхание едва выбиралось наружу сквозь стиснутые зубы. Взгляд метался по комнате и наконец вперился в пол.
Юноша старался смотреть в одну точку, но вдруг охнул и прижал ладонь к паху. Он поднял взгляд на Псиафа, облизнул губы.
- Что со мной... - хрипло прошептал Кирон.
Его голова чуть запрокинулась, глаза сузились. Юноша дышал сквозь приоткрытые губы, искусанные, ставшие яркими...
Псиаф не отвечал, он смотрел - и не мог поверить. Глаза Кирона потемнели, губы стали совсем пунцовыми.
Не обманул! Не обманул! Озолочу! - возликовал Псиаф, который ждал этого момента несколько дней.
Он еле удержался, чтобы не сесть рядом, не протянуть руку и не дотронуться до этого точеного тела, начинающего извиваться прямо на его глазах. Но он остановил себя, решив понаблюдать еще. А вдруг это сейчас быстро пройдет? - говорил в нем вечно подозрительный торговец.
И он выпрямился на табурете и стал смотреть дальше.
- Псиаф... - голос Кирона дрожал. Он уже не мог скрыть эрекцию, поднявшую белоснежный шатер повязки.
Его бедра двинулись вперед-назад. Юноша прервал движения, казавшиеся его телу сейчас такими естественными. Это далось ему невероятным усилием, оставившим кровавые полудужья на ладонях. Он сидел словно окаменевший под взглядом мифической Горгоны, лишь скулы ходили от внутренней борьбы.
Даже соски его реагировали, став четче, проступив тугими каплями на загорелой коже.
Голова Кирона дернулась в сторону, затем в другую, он начал задыхаться. На набедреннике, натянутом фаллосом, появилось мокрое пятно предсеменной жидкости.
Юноша в отчаянии посмотрел на Псиафа. Во взгляде было все: смущение, боль, мольба и страх...
А потом ноги юноши разъехались, рука скользнула под тонкую ткань. Кирон всхлипнул удовлетворенно, когда его фаллос оказался в теплой родной ладони, надежной, умело ласкающей...
Псиаф почувствовал, как кровь прилила к лицу.
Вид возбужденного Кирона, который, сидя напротив Псиафа, откровенно ласкал себя, глядя в глаза торговцу, ясно говорил об эффективности зелья Аристокла.
Но Псиаф заставил себя просто смотреть.
Что этот мальчишка будет вытворять дальше?
Лекарь говорил обо всей страсти, на которую только будет способен его Ганимед.
И Псиафу захотелось сначала это увидеть.
Юноша был вполне доволен по началу, но движения его становились все яростнее, а стоны все мучительнее. Он то и дело бросал страдающий томный взгляд на Псиафа и, заливаясь краской, отворачивался.
Запрокинувшись назад, едва не становясь на лопатки, Кирон мял свой фаллос и мошонку, пытаясь закончить охватившее его безумие. Он был в отчаянии: желание, окатившее его с ног до головы, не просто не убывало. Оно все нарастало, готовое затопить, уничтожить всю его сущность, оставив лишь жажду совокупления. Кирон громко стонал, катаясь по ложу, стискивая руку ногами, чтобы усилить воздействие на фаллос, но ничего не помогало. Тогда он погрузил в рот палец. Выдернул его, сопротивляясь самому себе, вцепился рукой в простынь. Костяшки пальцев подрагивали...
Издав громкий судорожный всхлип, юноша медленно отпустил руку. Пальцы скользнули в рот. Язык приласкал их как добрых друзей.
Изогнувшись на ложе, подняв бедра, Кирон провел пальцами между ягодиц и протолкнул в себя один. Ему показалось, что стало чуть легче, но уже через мгновение ему пришлось двигать внутри прохода с силой, чтобы трение чуть успокоило его беснующееся желание.
Псиаф просто обомлел от наблюдаемой картины.
Он на самом деле не ожидал что в мальчишке столько страсти, которая прорывалась наружу в этих яростных движениях пальцев, изломах рук и откровенных ласк своего изнывающего тела.
И что мальчишка, оказывается, может вытворять такое, призывно глядя на Псиафа и откровенно и главное, охотно, предлагая себя ему.
И даже не заметил, что, увлекшись этим извивающимся гибким телом, катающимся по ложу, он, запустив руку под домашний хитон, ласкает свой поднимающийся и твердеющий жезл.
Кирон всхлипывал. Он желал лишь одного: чтобы это закончилось. Ему казалось, что вот-вот он изольется фонтаном, который разорвет его фаллос. Но это было бы лучше, чем выносить ужасное, сводящее с ума, лишающее гордости желание.
Глянув мельком на Псиафа юноша замер, посмотрел внимательнее. Тело изломала судорога, перебросила на живот. Кирон двинулся вверх, выгибаясь, проводя с силой фаллосом по щекочущей ткани, не переставая вталкивать в себя пальцы.
С яростным стоном вытащил их и встал на колени. Он оттолкнулся рукой, чтобы подняться на ноги, но они не слушались, и некогда гордый аристократ упал на пол.
Кирон скорчился, сжался в эмбрион, но настойчивая ошеломляющая похоть высосала его всего. Он поднял лицо, синие глаза стали безумными из-за сузившихся зрачков. Он всхлипнул, молча взывая, а потом вытянул вперед руку с раскрытой ладонью. Другая рука вернулась к покинутому фаллосу, вновь принялась теребить его, сжимая у основания и с силой продираясь вверх по стволу.
Юноша даже не мог выпрямиться. Изогнутый, сломленный, он простонал:
- Псиаф..! помоги мне..!
Голова уткнулась в пол, по спине двигались мышцы, обозначая работу рук.
Псиаф, раздувая ноздри, встал было с табуретки, но остановил себя.
Ему хотелось подойти, схватить мальчишку за загривок и швырнуть на ложе, а потом коснуться своими пересохшими губами и нетерпеливыми руками этого горячего тела, которое изнывало от желания.
Его Ганимед стоял на коленях и тянул к нему дрожащую от нетерпения руку. И он так смотрел, своими бешеными синими глазищами...
Наверное, боги дарят ему еще один подарок. Как же иначе.
Торговец сглотнул и, наслаждаясь видом изломленного и дрожащего тела с перекатывающимися под кожей упругими мускулами, молча поманил к себе Кирона.
Юноша увидел жест торговца. Его лицо стало сердитым, а следом глубоко несчастным. Несколько мгновений он пытался справиться с собой, но все было бессмысленно. В его голове не осталось мыслей кроме одной: закончить страдания любым способом. Это было хуже боли, хуже голода без пищи. Это был самый ужасающий голод, который только можно себе вообразить. И, казалось, даже Псиаф не сможет утолить его, но надежда заставила юношу дернуться вперед. Он не смог встать на ноги, они тряслись и не слушались. И тогда, не переставая тереть себе промежность, Кирон двинулся вперед, подтягивая себя рукой, проезжая всем телом по полу, отталкиваясь коленями, оставляя ссадины на коже.
Когда он, медленно двигаясь, постепенно приблизился к торговцу, Псиаф, не дожидаясь больше, выбросил вперед руку и схватил своими сильными пальцами мальчишку, подтягивая к себе. Крепко обхватив за затылок и вглядываясь в эти синие колючие осколки, он обхватил шею Кирона, чувствуя, как движется его кадык...
И, зарычав от нетерпения, впился своими губами в этот желанный дрожащий мягкий рот, обдающий горячим дыханием и издающий хриплые стоны.
Кирон всхлипнул в рот мужчине, отвечая на поцелуй. Скорее, это было похоже на борьбу, сражение языков и губ. В воздухе раздалось громкое чмоканье и тихие вздохи.
Юноша вжимался в Псиафа всем телом, терся о него, поскуливая. Его пах коснулся бедра торговца, тихонько подталкивая его пульсацией.
Кирон поймал руку мужчины и, задыхаясь от поцелуев, потянул ее себе за спину, пытаясь уложить на ягодицу.
Проникая языком в рот мальчишки, Псиаф, покусывая его сладкие губы, поддаваясь его руке, обхватил пятерней упругую ягодицу, сжал ее и проникнул пальцами между, начиная настойчивые поглаживания горячей плоти. Он прижал юношу крепче к своему паху, к своему поднявшемуся члену, чувствуя бедром подрагивания фаллоса Кирона.
Оттянув голову мальчишки назад, держа за затылок, с трудом отрываясь от горячего рта и игры языков, торговец вновь посмотрел в затуманенную синеву.
- Сладкий, ты сладкий, мой Ганимед, - пробормотал он тому в ухо, обводя языком мочку и спускаясь ниже к шее, оставляя на ней красные пятна жестких поцелуев, больше похожих на нетерпеливые укусы.
Кирон извивался в руках мужчины. Когда большая тяжелая ладонь легла ему на ягодицу, то поясница сама собой прогнулась, приподнимая полушария выше, словно он был животным, инстинктивно задирающим хвост, демонстрируя готовность к случке.
Тело Псиафа позволило немного утешиться. Руки, - мнущие, властные, проникающие повсюду, и жалящий рот, - они заставляли Кирона тихонько вскрикивать и прижиматься сильнее.
Юноша чуть сместился, так, чтобы почувствовать фаллос мужчины своим. Он заторопился, сдирая с себя повязку, оставаясь полностью обнаженным. А потом обвил бедро Псиафа ногой, цепляясь за плечи мужчины, как за последнюю возможность спастись.
- Псиаф... я не могу больше терпеть, - голос с надрывом звенел. - Прошу тебя, прошу, прошу...
Кирон уткнулся лицом в плечо торговца, прячась от пробудившегося чудовища внутри. Его бедра подергивались вперед-назад.
Псиаф, одной рукой прижав к себе трущегося мальчишку, опустил это гибкое восхитительное тело, которое нетерпеливо обвивало его, и умоляло продолжить эти движения и прикосновения, на теплый пол.
Раскладывая Кирона прямо здесь, на мозаике с грифонами, встав на колени между его широко разведенных бедер, он, ворча, скинул с себя хитон, и продолжил ласкать извивающееся в его руках тело - пощипывать и посасывать твердые соски, поглаживать судорожно поднимающийся и опускающийся живот, худые бедра...
Проникнув в пах мальчишки рукой, он обхватил твердый фаллос, проведя большим пальцем по каменной головке, чувствуя ее естественную влажность. А затем Псиаф захватил губами эту головку, немного поиграл с ней языком, ощущая нежную кожицу; провел по подрагивающему стволу языком, сжимая губами и чувствуя, как тугая кровь пульсом приливает от основания.
Торговец мягко сжал мошонку Кирона, начиная массировать ее, то усиливая свои движения, то отпуская.
Юноша жарко стонал, двигая бедрами, как безумный шепча имя того, кого презирал. Его рука бессознательно гладила голову Псиафа, его волосы, тянула вниз, прижимала плотнее... а когда мужчина нарочно отстранялся, Кирон умолял его, почти кричал, извивался, ловил его руки, прижимая их к себе.
Он обхватил ногами бока мужчины, вцепился ему в спину. Его губы шарили по бледной коже, порой слегка покусывая. Он растворялся в бьющейся в нем - словно огромное сердце - страсти. Он был ее рабом и делал все, чтобы умилостивить свою госпожу.
Кирон изогнулся, прижавшись животом к Псиафу. Голова моталась из стороны в сторону. Казалось, даже прикосновение воздуха мучает юношу возбуждением.
- Войди в меня! - взмолился он. - Прошу тебя, Псиаф!
Пятки стиснули бока торговца, словно жеребца, который может скинуть с себя.
Псиаф часто задышал.
Он, сопя, поднял голову, ища глазами то, что могло бы послужить смазкой. Хотя бы каким-то ее подобием. И, не найдя ничего, он набрал полный рот слюны и щедро обсосал свои пальцы.
"И правда гладкий", - машинально подумал он, раздвигая рукой ягодицы и приникая мокрыми пальцами к плоти, медленно растягивая и разминая судорожно сжимающийся вход.
Приставив свой член к подготовленному отверстию, он медленно запихнул толстую головку и, на мгновенье замерев, постарался войти одним движением полностью. Придвинувшись ближе, и насаживая юношу на свой ствол, вцепившись ногтями в бедра Кирона, с громким хрипом он начал свои движения внутри. Сначала медленно, наслаждаясь и ощущая как его фаллос, крепко охваченный сильным кольцом, трется о стенки этого узкого, сжавшегося и ставшего вновь тугим стараниями Аристокла прохода...
Кирон застонал сквозь зубы и рывком опустился на фаллос Псиафа, крутнул бедрами, пропуская его всего, прогнулся. Ему казалось, что этой горячей тугой плоти внутри мало, что она недостаточна для утоления его безумия, но стоило мужчине начать двигаться, сомнения рассеялись.
Юноша задыхался от полноты ощущений. Большой, горячий, крепкий фаллос двигался внутри, втыкаясь в простату, заставляя видеть расплывающиеся кляксами черные пятна.
Кирон не замечал, что раздирает торговцу спину, желая еще. Он стискивал мышцы, боясь потерять лекарство, не выпуская его, и Псиафу приходилось прилагать немалые усилия, чтобы двигаться, но трение, восхитительно тягучее, поглощающее, растворяющее в своей интенсивности, стоило любых трудностей.
Юноша слышал шлепки, с которыми встречались их тела. Сейчас ему не казалось мерзким их действо. Он стал чем-то иным, перестал быть собой, желая с каждым мгновением все больше этих глухих ударов, заставляющих вскрикивать и кусать губы. Он умолял "ещё", задыхаясь, растянутый, насаженный на багровый кол.
Их тела покрыла испарина. Капли пота с тела Псиафа сбегали на золотистую кожу Кирона, чуть щекоча, смешиваясь с его собственными.
В какой-то момент Кирон решил, что умирает. Тьма засасывала его быстро, жадными глотками. Удары фаллоса вызывали эхо в его теле, оно становилось все громче, пока не превратилось в гул в ушах, в бешеную пульсацию и опустошение.
Псиаф ощутил, как мальчишка содрогается на нем всем телом, распахивая рот, издавая хриплые животные стоны. Влага размазалась по его животу, руки на плечах ослабли, а потом отпустили вовсе.
Раскрасневшийся Псиаф вцепился в начинающее обмякать тело, еще крепче подтягивая его к себе.
Сейчас он ясно чувствовал только одно. Как тяжелый комок сладко раскручивается в паху спиралью, просясь наружу, отдается гулким стуком сердца, от него закладывает в уши и немеют конечности.
Псиаф лишь хрипло стонал. С наслаждением. Громко. Не задумываясь о том, что его могут услышать слуги, рабы, все в доме.
Движения участились. Мужчина напрягся, вбиваясь в своего Ганимеда. Наконец он захрипел, чувствуя, как заливает мальчишку своим семенем и, тяжело дыша, опускаясь на него, облапил своими ручищами это вздрагивающее и покорное тело.
Кирон тяжело дышал. Румянец разливался по всему переносью, ресницы чуть дрожали.
Он облизнул губы и попытался прикрыть лицо ладонью.
Испуганно вздрогнул, а в следующее мгновение жалобно заскулил, чувствуя, как волна вновь растет. В его широко распахнувшихся глазах застыл ужас. Кирон боялся, что Псиаф оставит его, получив единожды. Оставит одного в царстве Гадеса, поработившего Эрота.
Кирон вцепился в руки тяжело дышащего торговца.
Псиаф посмотрел в его лицо - лоб, покрытый капельками пота, туманный взгляд, запекшиеся губы...
Он пытался отдышаться, почувствовав, как в его руки снова вцепились просящие и в то же время требовательные пальцы Кирона.
"Ну, Ганимед, да ты оказывается даже не подарок судьбы. Ты просто клад", - промелькнуло у него в голове.
Он взял скулящего мальчишку за подбородок, приникая к его губам, опять возобновляя требовательную и искусную игру языками.
Кирон был еще яростнее, чем в первый раз. Повиснув на шее торговца, обвив его ногами, он исступленно целовал его, терся всем телом, вжимаясь так, что и воздух, казалось, не мог просочиться меж ними.
- Пусти, - выдохнул юноша, пытаясь уложить Псиафа и забраться на него верхом.
Псиаф дал себя перевернуть на спину, добродушно посмеиваясь над мальчишеской нетерпеливостью, и оглаживая пальцами горячие бедра. Ему стало интересно: что на этот раз покажет Кирон, какой сюрприз он преподнесет.
Когда мужчина растянулся на мозаичном полу, подоткнув под себя одежду, чтобы не мерзнуть, Кирон уселся на его бедра. Он действовал торопливо, словно от того, как быстро он сможет сесть на член зависела его жизнь.
Пару раз погладив ладонью фаллос Псиафа сверху донизу, он взял его пониже головки и направил в себя, проталкивая, чувствуя, как тот снова крепнет, растягивает проход. Кирон осторожно опустился, чувствуя сквозь неутихающее желание болезненное жжение растертых стенок. Затем откинулся назад, уперевшись ладонями в пол, чувствуя округлые камешки, и задвигался, медленно поднимая бедра вверх, а затем с силой опуская.
Псиаф приподнял свои бедра, чувствуя это восхитительное ощущение, когда медленно скользишь в горячий проход, ощущая стволом гладкие стенки.
И, обхватив одной рукой вставший фаллос "Ганимеда", двигая пальцами по всей длине, он крепко облапил мальчишечью ягодицу, направляя движения и задавая их общий ритм.

Когда огонь вытек до остатка - Кирон не помнил; это произошло незаметно, словно кто-то задул свечу.
Он засыпал, пока голова его опускалась на предплечье Псиафа, вздрагивая всем телом от гаснущих всполохов финальной вспышки, ощущая сладкую опустошенность, от которой хотелось урчать, саднение в заднице и что-то теплое рядом, к чему он и прижался, проваливаясь в объятия Морфея.
Псиаф, чувствуя как дыхание его Ганимеда в плечо становится ровным, проваливаясь в густой вязкий сон, ощущая как прижимается это сопящее теплое тело, радостно и довольно думал: "Озолочу, и правда озолочу этого Аристокла. Всех озолочу. Ну, Кирон, ах ты... Кто бы мог подумать..."

@темы: все на пашню, Афины, NC-21, Слэш, Фанфики

---

ТВ-анонс

[КаМея]

Эта неделя будет богатой на фильмы и передачи об Античности.

По "Культуре" в 20-10 и 02-10 пойдет док.сериал "Метрополии"
11-го, вторник - Александрия.
12-го, среда - Карфаген.
13-го, четверг - Рим.
Также:
15-го, суббота, 19-35 и 01-55 - "У истории на кухне" (речь пойдет о римской кухне)
16-го, воскресенье, 22-10 Игры в честь богов (об Олимпийских играх)


14-го, пятница, Петербург-5 канал, 11-35 - Египет:внутри великих пирамид.

12-е, среда, 02-30 и 13-е, 02-20, Первый - "Спартак"
Провальная малобюджетная экранизация одноименного романа Говарда Фаста со звездой "Скорой помощи" Гораном Вишничем в заглавной роли выглядит особенно жалко рядом с шедевром С. Кубрика

Не Античность, но пусть будет:
15-е, суббота, Петербург-5 канал, 19-00 - "Апокалипсис" Мела Гибсона

И поклонникам Колина Фаррелла:
11-е, вторник, 01-50, Первый - "Обыкновенный преступник"
14е, пятница, 03-55, СТС - "Спроси у пыли"

@настроение: Посмотрим-с...

@темы: Объявление, Древняя Греция, История, Обычаи

---

Картинка С обложки "Дороги славы"

[КаМея]

С обложки "Дороги славы". Полная версия. Автора зовут Donato Giancola.

@темы: Александр Македонский, Рисунки

---

Колосс Родосский

[DeeLatener]

Вот так выглядело это чудо. Не кислое было сооружение. Интересно, его только как маяк использовали?

или так

@темы: исторические памятники и изображения, Древняя Греция

---

Измерение времени в древности

[DeeLatener]

Отсюда - n-t.ru/ri/mh/ch132.htm

Солнечные часы с передвижным по высоте «полюсом», компасом и шкалами с минутным делением были простым и надежным указателем солнечного времени, но страдали и некоторыми серьезными недостатками. Их работа была связана с солнечной погодой и с ограниченным периодом работы – между восходом и заходом Солнца. Нет сомнений, что это было одной из причин того, что уже древние культурные народы стали изыскивать иные пути измерения времени, не связанные с наблюдением небесных тел. Поэтому новые приборы для измерения времени принципиально отличались от солнечных часов. В то время как единица времени по солнечным часам выводилась из вращения Земли и ее движения вокруг Солнца, а для звездных – из видимого движения звезд, для хронометрических приборов (жидкостных, песочных, воздушных, огневых и др.) надо было создать искусственный эталон единицы времени, например, в виде интервала времени, необходимого для вытекания или сгорания определенного количества вещества в хронометрическом устройстве.

Подобно солнечным часам, и эта группа простейших часов прошла долгий путь развития, сопровождавшийся возникновением интересных принципов действия и конструктивных элементов. Некоторые из них, например зубчатые передачи, ролики, цепные подвески и гири, нашли применение в последующей эре хронометрии – эре механических часов. Это относится главным образом к водяным часам, которые после солнечных часов занимали второе место по количеству и были самыми важными в этой группе простейших часов.

В литературе часто говорится о водяных часах как о «клепсидрах». Это наименование происходит от сочетания двух греческих слов klepto – брать и udor – вода. Судя по греческому наименованию этих часов, можно было бы ошибочно считать, что именно Греция является колыбелью водяных часов. Однако дело обстоит вовсе не так. В значительно более примитивном виде водяные часы были известны уже египтянам и некоторым культурным народам Дальнего Востока. Греческое происхождение наименования водяных часов свидетельствует о том, что в Древней Греции они как бы «обжились», стали считаться сугубо греческим предметом и что именно греки сделали многое для усовершенствования этих часов.

Представляется, что простейшими водяными часами были китайские и индийские часы этого рода. Они имели форму полусферической чаши с небольшим отверстием в дне, через которое медленно вытекала вода. Эти водяные часы, способные измерять продолжительность интервалов времени между моментом помещения чаши на водную поверхность и ее погружением в воду, были, собственно говоря, аналогией одного типа песочных часов, о которых мы упомянем ниже. В Индии водяные часы под названием «яла-янтра» были известны по меньшей мере за 300 лет до нашей эры. Это были преимущественно часы «истечения» с небольшим отверстием в дне. Сначала при восходе Солнца заполняли эти часы водой, которая затем вытекала, так что до вечера процесс заполнения и истечения воды повторялся пять-шесть раз. Первыми, кто пользовался водяными часами, были египтяне, и у них сохранились, по всей вероятности, самые старые водяные часы в мире. Это были» часы «истечения», относящиеся к эпохе владычества Аменхотепа III (1414...1375 гг. до н.э.), хранящиеся в музейных коллекциях в Каире. Они были обнаружены в 1940 г. в храме Аммона в восточных Фебах. На внутренней поверхности их алебастрового корпуса наколами обозначено 12 часовых шкал для измерения времени в соответствующих месяцах. Сосуд заполняли до самого верха водой, которая затем вытекала через небольшое придонное отверстие.

Египтянам были известны разновидности таких часов с поступлением и с вытеканием воды. Об этом сохранились довольно детальные сообщения в обнаруженных папирусах. В них имеются и данные о шкалах, выгравированных на корпусах таких часов. Основной единицей для шкал была мера в палец (палец равен 1/4 ладони или 1/28 локтя, т.е. 18,75 мм). Шкала обычно имела 12 пальцев. Отсюда можно сравнительно легко судить об общем размере таких часов. Египетские «приточные» водяные часы были несколько сложнее аналогичных часов восточного происхождения. Обычно они имели форму цилиндра с 12-часовой шкалой на внутренней поверхности. Часовой сосуд заполнялся водой, поступающей по каплям из специального сопла. Некоторые подобные часы имели поплавок, который после повышения уровня воды до определенной степени открывал выпускной кран. У большинства античных культур длина дневных и ночных часов изменялась в зависимости от сезонов года. Напомним, что вавилоняне делили день на 12 часов, и длина этих часов зависела от времени между восходом и заходом Солнца. Измерение часов неодинаковой длины с помощью часов «втечения» или «истечения» было довольно трудным делом. Эти часы должны были иметь много шкал или специальные устройства для регулирования поступления или истечения воды. Один из таких возможных способов несколько лет назад описал в своей книге «Histoire de l'astronomie moderne» («История современной астрономии») Бэйлли. Основой этого способа было использование конического корректирующего элемента, задвигаемого в полость конического конуса «часов истечения». Изменением положения корректировочного элемента изменяли уровень воды в полости, а этим – и скорости течения жидкости и понижения уровня жидкости на часовой шкале.

Арабские, индийские и китайские водяные часы, созданные до нашей эры, были весьма примитивны. И все же древние египетские астрономы сумели с помощью таких часов измерить с приемлемой точностью диаметр Солнца. Их измерение исходило из простого метода – сравнения количества воды, истекшей из водяных часов за период одного оборота Земли, с водой, истекшей за время прохождения кажущегося диаметра Солнца через горизонт. Для полноты нужно добавить, что указанный метод приемлем лишь в тех местах, где Солнце заходит перпендикулярно горизонту, что относится к территории Египта, находящейся к югу от тропика Рака, но не относится к европейским странам.

Наличие водяных часов, не связанное с египетским влиянием, известно и у других древних культур. Примерно около 650 г. до н.э. ассирийцы строили конические водяные часы с круглыми концентрическими временными шкалами, с диапазоном от 2 до 24 ч. Эмпедокл из Акраганта упомянул примерно в 450 г. до н.э. о водяных часах, предназначенных для измерения времени, представляемого ораторам во время судебных процессов. Водяные часы древних ораторов были, по существу, большими амфорами, внутренняя поверхность которых имела форму, образованную вращением параболы или эллипсоида. В такой амфоре высотой около 1 м и шириной несколько более 40 см находилось при ее заполнении около 1 гл воды. При диаметре отверстия истечения в 1,4 мм требовалось почти 10 ч на полное опорожнение сосуда. Время, истекшее после начала истечения воды, указывалось на шкале, имевшейся на поплавке. Поплавок опускался в амфоре равномерно, поскольку уменьшение скорости истечения компенсировалось уменьшающимся внутренним диаметром сосуда.

Роль водяных часов бывала различной. Военный историк Айнаяс, писавший около 360 г. до н.э., упоминает о том, что с помощью водяных часов измерялась продолжительность ночных дозоров.

Простая форма первых водяных часов постепенно обогащалась новыми элементами. То, что «клепсидра» не зависела от света Солнца, сделало из водяных часов прибор, пригодный для непрерывного измерения времени и днем, и ночью. Отсюда вытекали и различные стремления к изобретению остроумных гидравлико-пневматических механизмов для звуковой сигнализации о времени, для освещения часов ночью и т.д. Такие элементы можно найти у целого ряда водяных часов арабского происхождения, о проникновении которых в Китай есть упоминание уже от 202 г. до н.э. в труде Чау-ли.

Самая интересная эра водяных часов связана с Грецией, куда они попали сравнительно поздно, лишь около 400 г. до н.э., и это произошло, по всей вероятности, благодаря Платону. Поистине легендарной фигурой в области изготовления «клепсидр» стал известный греческий механик Ктезибий Александрийский, живший примерно 150 лет до н.э. Тогда в Греции измеряли время планетными часами (день и ночь имели одинаковое количество часов, длина которых измерялась применительно к сезону года). Римский архитектор Витрувий даже называет Ктезибия в своей девятой книге об архитектуре изобретателем водяных часов. Хотя это утверждение неправильно, все же нельзя отрицать, что Ктезибию принадлежит решающая роль в техническом усовершенствовании водяных часов.

Сохранились сообщения о двух приборах – часах Ктезибия, которые ввиду своих особых достоинств заслуживают хотя бы краткого описания. В часах, приводимых водяным колесом, Ктезибий осуществил идею передачи сил и движения зубчатым механизмом, проект которого еще в IV в. до н.э. теоретически наметил Аристотель, но практически использовал лишь Ктезибий. Зубчатая передача соединяла ведущий механизм со шкалой времени, расположенной на цилиндрической поверхности поворотной колонны и разделенной вертикальными прямыми на четыре основных поля. Система из 24 наклонных линий образовывала, собственно говоря, часовую шкалу для измерения планетных часов. Колонна со шкалой, приводимая водяным колесом, вращаясь вокруг своей оси, совершала один оборот в год. Поэтому и камеры водяного колеса в нижней части часов заполнялись водой медленно, причем вода подавалась в небольшом количестве по особому трубопроводу. Статуэтка со стрелкой двигалась с помощью специального поплавкового механизма, управляемого другой статуэткой, находящейся на другой стороне часов. Слезы – водяные капли, – капающие из глаз статуэтки, накапливались в сборники-подставки, откуда через трубопровод текли в поплавковую камеру стрелочного механизма. Кроме того, эти часы имели еще специальное устройство, которое через определенные интервалы выбрасывало на чашку мелкие камешки (это было звуковой сигнализацией ночных часов).

Вторые часы Ктезибия усовершенствованы. Они отличаются от первых тем, что их стрелка в верхней части с циферблатом управлялась поплавком, подвешенным на цепи, навернутой вокруг вала стрелочного указателя. Лунный календарь с зодиаком в нижней части часов тоже приводился в движение водяным колесом, камеры которого были закреплены непосредственно на задней стороне зодиаковой плиты.

@темы: историческая справка, Обычаи

---

Греческая мебель

[Masudi]

Мебель в Греции делали из дерева, бронзы и мрамора. Подлинных образцов деревянной мебели не сохранилось. Наиболее употребительным и важнейшим типом домашней мебели был ларь - особого вида ящик для хранения разных вещей.
Хотя таких ларей до нас не дошло, но довольно точное представление о них дают относящиеся к IV в. до н. э. деревянные саркофаги, найденные в Крыму, представляющие собою продолговатые ящики на ножках или стойках с седлообразной крышкой. Стенки ларя соединены между собою шпунтами и шпониками, как это делалось и в Египте. Стенки таких ларей (и саркофагов) покрыты росписью разных цветов. По яркому синему фону изображаются меандры, пальметты и другие мотивы греческого орнамента.
Кроме ларей, в обиходе древних греков были очень распространены небольшие столы на трех опорах в виде мускулистых ног крупных жвачных или хищных животных. Часто такие ножки оканчиваются вверху листьями аканта; из них высовывается шея гуся, над изгибом которой утверждается доска стола.
О мебели для сидения дают представление живописные изображения табуретов и стульев на вазах и рельефные - на мраморных стеллах (надгробных плитах греков). В VI в. до н. э., судя по изображениям, такая мебель имела жесткую конструкцию, изобилующую прямыми углами, близкую по своим формам к мебели, изготовлявшейся в Египте.
В V в. до н. э., считающемся золотым веком всех искусств Греции, в формах мебели произошли некоторые изменения в сторону их улучшения и придания им большего изящества. Наиболее часто встречающейся формой античной мебели этого времени был табурет с четырьмя круглыми точеными ножками, утоняющимися книзу. Такой табурет изображен на барельефах Парфенона и на многих вазах и стеллах, относящихся к этой же эпохе; он назывался "дифрос". Его ножки делались или совершенно вертикальными или же слегка расходящимися книзу и были гладкими. Иногда их поверхность обрабатывалась небольшими ложчатыми выемками наподобие каннелюр. Сохранились также изображения стульев с изящно изогнутыми передними ножками, круглого или четырехгранного сечения, с довольно широкой доской для сидения и полукруглой спинкой на таких же слегка изогнутых подпорах. Спинка этих стульев делалась иногда совершенно прямой и имела с задними ножками одну общую вертикальную ось. Металлические скобы или деревянные накладки скрепляли отдельные части такого стула, носившего название "клисмос". Его изображение имеется на стелле V в. до н. э. На фотографии изображен проект реконструкции такого греческого стула, с теми вариантами спинки, которые существовали в греческой мебели.
Для путешествия по гористым тропинкам Греции на спину мула или лошади ставили небольшой диванчик, на который седоки садились с двух сторон. Туловище лошади зажималось его ножками, что обеспечивало устойчивость сиденья. Этот диванчик с двумя спинками по бокам по своей конструкции является как бы переходом к кровати - "клинэ", состоявшей из неглубокого ящика, расписанного пальметтами и меандрами, утвержденного горизонтально на вертикальных стойках-ножках.
Разнообразие форм клинэ заключается только в различных видах и способах обработки ее ножек.
На античных барельефах V в. до н. э. встречаются изображения таких кроватей и приготовленных для сна и без постелей. Влияние Ассиро-Вавилонии с ее громоздкой мебелью и ножками, имеющими сильную и очень выразительную профилировку, заметно в изображении кровати, сохранившемся на барельефе одной из гробниц в Эритрее.
Низкие столы, так называемые "трапедза", по большей части делались переносными. Известны такие столы и прямоугольной и круглой формы. Во время еды люди возлежали на клинэ, поставленных вокруг стола. По миновании надобности столик задвигался под кровать, имевшую довольно высокие ножки, примерно в один метр.
Из дошедших до нас предметов обстановки греческого жилища следует отметить бронзовую кровать из Приены (греческого города в Малой Азии IV в. до н. э.), с ее изящными и спокойными профилями, а также несколько отдельных ножек, бронзовых и мраморных, дающих ясное представление о характере и типе подобного рода изделий. Для хранения вещей употреблялись деревянные ларчики и сундуки, а также "писты" - большие, цилиндрической формы банки, делавшиеся из бронзы. Из бронзы же делались курительницы - "трилигатерии", канделябры и треножники.
(с) Н.Н.СОболев

Тык

Тык

Тык

Тык

@темы: историческая справка, Древняя Греция

---

ВОСЬМОЕ ЧУДО СВЕТА — ОНО ТАК И НЕ БЫЛО ДОСТРОЕНО

[Masudi]

Напомним, что так называемые семь чудес света уже в древности изумляли людей. Слава о них обошла все тогдашние страны, а название — “семь чудес света” — появилось в эллинской литературе, видимо, в III веке до н. э. Однако есть основание полагать, что мир мог бы получить еще и восьмое чудо — храм Аполлона близ Милета, если бы он был достроен. Любопытно, но замысел грандиозной стройки созрел не в греческой метрополии, где культура веками оттачивала свое удивительное понимание гармонии и красоты в искусстве, а на заморских территориях Греции, в малоазиатских ее колониях. Но прежде чем рассказать о строительстве храма Аполлона, сделаем небольшой экскурс в еще более далекую историю, чтобы напомнить, как возникали греческие территории в Малой Азии.
В поисках новых земель

В начале второго тысячелетия до нашей эры греческие племена, известные в истории как ахейцы, двинулись с севера на юг Балканского полуострова и заселили полуостров Пелопонес и некоторые острова Эгейского моря. За ними на юг, как морские волны, следовали на протяжении веков другие племена.
Одними из последних в южную Грецию пришли в XII веке до н. э. племена дорийцев. Перенаселение делало жизнь греков и без того все труднее, но приход этих воинствен ных племен, захвативших власть и навязавших свои порядки, отвечавшие отношениям родового строя, уже отмершего в ахейском обществе, стал почти катастрофой. озвращение к условиям прошлой жизни для многих означало ущемление их в правах свободного гражданина, а подчас и простое закабаление. Все это родило тягу к поиску новых земель.
Греки — опытные мореходы — стали селиться на западном побережье Малой Азии. Началось переселение издавна — после распада хеттского царства и падения Трои эти земли никто не защищал. Эгейское море, отделявшее их от Греции, не было препятстви ем даже для легких судов. К XII веку до н. э. на Малоазиатском берегу уже стоял греческий город-государство Милет — центр провинции Ионии, крупный по тем временам порт и производитель ремесленных изделий. Город был основным торговым партнером Греции, через него она обменивалась товарами и с остальными землями Малой Азии.
В VII и VI веках до н. э. Милет в своем экономическом развитии стоял впереди городов самой Греции. В историю он вошел как крупный культурный центр Древнего мира. Здесь зародилась так называемая милетская школа натур-философии, трудились Фалес, Анаксимандр, Анаксимен. Отцом исторической науки называют Геродота, жившего в Ионии, прославлен в веках Пифагор, родившийся в этой провинции.
В Милете, видимо, были условия для того, чтобы человеческий ум не бился в тупике повседневных забот о выживании, а мог широко смотреть вперед. Там родились первые гипотезы, относящиеся к астрономии, математике, физике, биологии. Там были созданы первые научные приборы: солнечные часы, модель небесной сферы, гномон — устройство для определения географической широты места. И циркуль был изобретен там.
По своей планировке Милет стал первым в истории человечества городом, в котором осуществилась идея рационального размещения частей города по их назначению и с учетом удобства горожан. В этом проявились демократические основы жизни полиса. Прямоуголь ная сеть улиц, жилые кварталы, застраиваемые равновеликими домами, а вне жилой части располагались торговые площади, святилища и храмы. Архитектура эллинистических полисов наряду с сооружением храмов включала и такие необходимые обществу постройки, как театры, гимнасии (так назывались школы физического развития, а потом и места, где собирались философы и ученые), булевтерии (общественно-административные здания), дворцы.
Мысль упорядочить таким образом жизнь города принадлежала Гипподаму милетскому. По примеру Милета еще в древности стали строить города с регулярной планировкой в Малой Азии и на Ближнем Востоке. И сегодня в городах, построенных после феодализма, преобладает прямоугольная схема.
У Милета есть еще одна заслуга: его мореходы были единственными среди греков, кто постоянно водил суда с людьми, искавшими новое место для поселения. Жители материковой и островной Греции, если они решились покинуть родину, собирались вначале в Милете, оттуда отплывали корабли с переселенцами. Греческие колонии во множестве основывались на берегах Средиземного и Черного морей — всего их было более 80.

Храм для оракула
Возросшая роль Милета и всей Ионии в жизни греческого народа натолкнула отцов города на мысль: не нуждаются ли земли на берегах Малой Азии в своем оракуле, и тогда ее жители при решении важных дел не будут каждый раз добираться до материка, где в Дельфах при храме Аполлона находилась прорицательница, пифия, вещавшая волю бога. Эта мысль подкреплялась и мифом, говорящим, что Аполлон родился в Ионии. Милетяне отправились в Дельфы и получили от пифии своего рода благословение, облеченное в слова: “Вам нужен свой оракул”.

Строительство храма Аполлона, где должен обитать оракул, взял на себя город Милет — его граждане испытывали гордость, чувствуя себя победителями в соперничестве с прародиной, с материковой Грецией. Правда, это было время, когда держава Александра Македонского уже распалась, однако греческое влияние в восточных государствах — наследниках империи оставалось еще сильным, что дало основание назвать этот период развития культуры эллинизмом. Со своей стороны, Греция тоже восприняла идущие с Востока идеи и черты своеобразной культуры. Может быть, больше всего они коснулись искусства и зодчества.

Эллинисская архитектура отличается стремлением к освоению огромных открытых пространств (так работали и зодчие Востока, строившие на равнинах), достигая тем эффекта грандиозности, впечатляя человека величием и смелостью замысла. Из семи чудес света четыре созданы греками.

Храм Аполлона должен был стоять в местечке Дидиме и мыслился как нечто грандиозное , во много раз превосход ящее величественный храм Зевса в Олимпии. По длине святилище Аполлона достигало 108 метров, а по ширине — 50, в то время как главный храм Греции, храм Зевса, имел в длину лишь 64 метра. У храма Зевса было только 34 колонны, а у храма в Дидиме — 120, причем диаметр их составлял 2,3 метра, а высота равнялась 20 метрам. По расчетам нынешних археологов, одну такую колонну тогдашние строители могли сделать лишь за год.

С начала строительства (в 300 году до н. э.) прошло два века, а храм не был готов и наполовину. Как говорят записи тех времен, Аполлон, кому посвящался храм, “высказал ” через дельфийскую пифию свое неодобрение медленным ходом работ. Но Милет теперь переживал кризис и уже не был так богат, как прежде. Надо полагать, власти Милета образовали комиссию (как часто делают и в наши дни), которой надлежало ознакомиться с положением дел на стройке. На эту мысль наводит странный факт: все готовые колонны были выставлены по фасаду так, что создавалось впечатление о скором завершении дел.

Древнегреческий географ Страбон писал о задержке строительства и объяснил ее тем, что не хватало материала для крыши, да и тогдашние инженеры не знали, как перекрыть столь огромный храм. Строительство окончательно прекратилось в I веке н. э., когда христианство изгнало с этих земель олимпийских богов. Спустя еще два века полчища готов вторглись в Малую Азию, и мрамор храма сгодился местному населению для оборонительных сооружений. Другим разрушителем стройки в Дидиме стало землетрясение 1446 года.

Теперь туристы любуются циклопическими развалинами, дающими представление о том, как величественно могло выглядеть восьмое чудо света, если бы оно было завершено. Есть и практическая польза от того, что нам досталось незавершенное здание. На мраморных стенах, еще не получивших окончательную шлифовку, тогдашние архитекторы и механики начертили различные узлы здания. Нигде, кажется, историки не могут столь детально, как здесь, узнать о технологии строительного дела в те давние времена.
(с) Г. Николаев. "Наука и жизнь"

Милет — крупнейший город-государство застраивался, как показали раскопки, строго по плану. На рисунке — центральная часть города и окружающие ее жилые кварталы

Руины храма Аполлона в Дидиме, близ Милета (Малая Азия), который мог бы стать восьмым чудом света, будь он в свое время достроен

Пример технологии древнегреческих строителей. Каннелюры (желобки) на теле колонны делались после того, как мраморные блоки-барабаны ставили один на другой и получали гладкую колонну. Лишь потом по отвесу прочерчивали риски, размечавшие желобки.


Таким способом рабы спускали мраморные блоки с горы, где находилась каменоломня.

Так выглядит в наши дни дорога, по которой из каменоломен спускали мраморные блоки.

@темы: исторические памятники и изображения, Археология, Древняя Греция, История

---

Календарь на сентябрь

[Lintra]

Продолжаем серию календарей с героями фильма "Александр"
Сентябрь у нас посвящен Птолемею - прошу любить и жаловать
Маленький календарь, 214 кБ:
Маленький

Большой календарь, 1,4 Мб:
Большой

@темы: Александр Македонский

---

Чаши весов. Третья серия

[DeeLatener]

Название: «Чаши весов». Третья серия.
Авторы: DeeLatener, Masudi
Жанр: PWP, angst, non-con
Тема: Античный ориджинал
Рейтинг: NC-21
Warnings: насилие, изнасилование
В общих чертах: история-вирт, написанная на сообществе «Тайные мистерии ХХХкроликов»
Предыстория: Афины во власти тиранов. Люди победнее и разорившиеся борются за жизнь, и ради этого идут на многое.
Юноша Кирон после казни тиранами главы семьи и смерти от болезни родственников сталкивается на улице с торговцем мясом, Псиафом, который делает ему непристойное предложение. Юноша сперва оскорбляет торговца, унизившего его перед всеми, но в итоге решается принять приглашение.
Он отправляется в дом Псиафа.
Первая серия здесь
Вторая серия здесь


Кирон лежал в чистой постели в небольшой скромной комнате.
Открыв глаза он долго смотрел в потолок. До него доносились звуки, он слышал их давно... как давно - он не смог бы сказать. Его собственный голос, кричащий что-то, громкие натужные выдохи над ним, шлепки и чавканье... Что-то влажное и липкое в заднице, когда его отпустили и ноги легли на пол ровно...
"Это было со мной", - заторможенно подумал он.
Кирон не мог понять, почему еще жив, после всего, что сделали с ним, - он просто не имел права жить дальше, а Псиаф... издевается над ним! он не убил его, заметая следы... чтобы продолжить...
Взгляд юноши заметался вокруг - ничего, даже кувшина с водой, который можно расколоть и...
Он попробовал подняться, боль пронзила его от копчика до лопаток. Но он все равно пытался двигаться и в итоге свалился с ложа.
Удар успокоил его на короткое время, а потом, выпрастав руку вперед, он вцепился ногтями в пол. Понял, что не сдвинет тело с места.
Выдохнув громко, перевернулся на бок, - казалось, что так боль перестанет долбить его.
На шум прибежал молодой раб. Он попытался было молча поднять юношу и уложить обратно в постель, но Кирон стал сопротивляться.
- Хозяин, не рад будет, - на ломаном языке, умоляюще, сказал раб.
Кирон затих, уступая мольбе раба. Давно ли он сам был с таким же взглядом...
Раб поправил покрывало, и быстро вышел. За дверью раздался шум и в комнату вошел сморщенный человек с бегающим взглядом. Это оказался лекарь, который назвался Хрисием. Он бесцеремонно осмотрел Кирона, поменял повязки, и напоил какими-то вонючими тягучими отварами.
Потом Хрисий заходил каждый день, менял пропитанные мазями тряпки, поил своим мерзким зельем. Кирону не нравились эти холодные и цепкие прикосновения, но после прихода лекаря ему становилось лучше, боль уходила, и чувство антипатии уступало нормальному желанию избежать нового приступа боли, а потому Кирон терпел.
Иногда заходил Амикл. Управляющий коротко здоровался с юношей, кивал врачу, интересовался состоянием "больного" и уходил. Ни один мускул не выдавал на невозмутимом лице того, что он был свидетелем событий, приведших юношу в столь печальное состояние.
Мази быстро помогали. Ссадины зажили, синяки рассосались. Кормили "гостя" хорошо - вкусные сытные блюда, которые сейчас, в нынешних Афинах, считались редкостью. Сначала юноша, чувствуя подвох, решил было отказаться от пищи, но пряный аромат блюд, вызывающий слюнотечение и делавший воздержание невыносимым, заставил оголодавшего Кирона изменить решение .
Так прошло еще несколько дней.
Кирон порозовел, лицо заиграло румянцем. Молодое тело и желание жить брали свое и юноша поправлялся быстро.
Он стал подумывать о том, как бы сбежать из этой комнаты, из этого проклятого дома, где стены впитали его позор.
Пока как-то вечером, услышав скрип открывающейся двери, он не поднял глаза и ... похолодел изнутри.
Зашел толстый Псиаф. Он оглядел комнату, и повернулся к юноше, удовлетворенно оглядывая его поздоровевший вид и скользя масленно по оголенному телу.
Кирон, зло смотря в глаза торговцу, натянул на себя покрывало. "Если он попытается хоть прикоснуться ко мне, я ему зубами кадык вырву", - твердо решил он.
Псиаф ухмыльнулся, кивая юноше, и сел рядом. Кирон немного отодвинулся.
- Амикл сказал мне, что ты чувствуешь себя лучше. Намного. После того печального случая, когда ты меня не понял, - его лицо отобразило деланную печаль.
Кирон угрюмо молчал, глядя на мясника исподлобья. Псиаф, не обращая внимания, откинулся назад и продолжил:
- Давай поговорим о нас с тобой.
"Гость" от неожиданности истерически рассмеялся:
-Да ты в своем уме, Псиаф, что ты несешь? Я заплатил за все. И даже больше.
Псиаф махнул рукой, приказывая замолчать. Кирон, на всякий случай, прикусил язык. Ему на самом деле не хотелось опять ощутить на своем теле тяжелые удары вспыльчивого мясника.
- Видишь ли, мой прекрасный… Врач, который мне постоянно докладывает о твоем здоровье, - видишь, как я волнуюсь о тебе...Так вот, врач сказал, что ты вполне уже можешь самостоятельно передвигаться. Поэтому, возвращаясь к твоей просьбе отпустить тебя, я держу слово, я обещал вернуться к этому разговору, я могу тебя отпустить. Хотя не хочу, признаюсь тебе. Пока, во всяком случае, - пожал он плечами. -
Так вот, выслушай мое предложение.
Если ты покинешь этот дом против моей воли, я подам на тебя жалобу фесмофету Клистарху, - он мой друг, как ты знаешь, - что ты обокрал меня. Тебя присудят к тюремному заключению и огромному денежному штрафу, я постараюсь, поверь мне. Если ты надумаешь сбежать, сикофанты найдут тебя. И передадут Клистарху. Мне. Но тогда… Пощады не жди. Ты, наверное, слышал о жестокости фесмофета: его врагов часто находили мертвыми в Пирейской гавани. Да и я не останусь в стороне от этого дела, - он посмотрел на свои волосатые красные руки.
И что тебе останется? Гнить в тюрьме, - хотя я, конечно же, постараюсь, чтобы тебя сослали на рудники. Ты быстро не сдохнешь, нет, не надейся. Ты быстро постареешь. Тебя изувечат. И та боль, которую ты испытывал недавно, покажется тебе просто ничем по сравнению с той, что тебя ждет в этом случае.
Либо, если очень повезет, тебя по решению приговорят к публичному позору, привяжут к столбу на центральной площади и дадут в руки кофин. Ты будешь рассказывать всем, что ты вор, и тебя приговорили к огромному штрафу. Ты будешь просить сжалиться над собой и бросить милостыню. Но много ты не насобираешь, мой прекрасный, сам знаешь, какое сейчас время.
Либо, - Псиаф усмехнулся, глядя на побледневшее лицо юноши, - тебе придется начать торговать собой, чтобы погасить долг. Другому ремеслу ты не обучен. А предлагать себя ты уже научился. Какой позор будет для твоего рода, для твоих предков. И не все твои клиенты будут добры к тебе, как я.
Он помолчал, наслаждаясь повисшей в комнате тишиной.
- У меня же ты будешь жить как Ганимед на Олимпе. Вдоволь еды, вина, дорогих нарядов, денег, специально обученный раб-массажист, ты по прежнему будешь посещать гимнасии, я ни в чем не буду тебе отказывать, мой дорогой. И всего-то тебе надо иногда радовать меня, твоего доброго благодетеля, иногда удовлетворять небольшие невинные прихоти почтенного и уважаемого человека. Ты это умеешь, ты доказывал это, пока не стал взбрыкивать, как глупый жеребенок. Это на самом деле очень мало, очень, по сравнению с тем, что дам тебе я. И в этом нет ничего постыдного. Сейчас многие так живут. Время и так тяжелое - и мы, сограждане афинские, должны помогать друг другу. А гордость… Это только слово из философии. Гордость не накормит тебя, не обогреет, не защитит от несправедливого суда, и позора на всем твоем роду. Ведь мы уже немного узнали друг друга, и думаю, что привыкнем. Да, и думаю, нет смысла думать о смерти, когда жизнь впереди. Я не предлагаю тебе обслуживать меня всю жизнь. Лишь некоторое время, - он обнажил желтые зубы. -
Я скажу Амиклу, чтобы он принес тебе хороший ужин. Ешь, спи, думай. Завтра я приду к тебе опять, - торговец степенно встал и, колыхая большим телом, вышел, оставив юношу одного.

Кирон потрясенно смотрел в след Псиафу. Он не мог поверить, что этот мерзкий человек просто поговорил с ним. Да, его деловое предложение было более чем сомнительным, но... подумать стоило.
Псиаф сказал, что Кирон будет обслуживать его, станет его собственностью - за право жить. Камушек гулко упал в белую чашу весов, пробежал по кромке, позвякивая, словно смеясь над унижением.
"На время", - прозвучало в голове.
А что потом? торговец убьет его? избавится? зачем? Псиаф действительно легко мог бы сделать это - и не раз. А захочет изощренной мести, так его друг Клистарх с удовольствием разделит веселье... Убьет, когда натешится? Тогда зачем сейчас терпеть, если исход один...
Черная чаша весов уравняла белую.
Псиаф жесток и своенравен. Наверняка он, поняв, что пленник согласен на условия, станет вести себя еще более отвратительно... Но он ведь сказал, что позволит ему быть "свободным": бывать в городе, даже брать уроки..! А Кирон так давно не мог себе ничего позволить! он, возможно, сможет учиться у Тимандра... Раньше отец говорил, что его реакция может сделать из него отличного бойца при должных навыках, но всеми нанимаемыми учителями был недоволен, а на что-то стоящее у них уже тогда не было средств...
Собрат стукнулся жестким боком с уже лежащим в белой чаше камнем.
Кирон махнул рукой, разгоняя иллюзию. Он принял решение. Убить себя или довести Псиафа до его умерщвления он успеет всегда. Юноша мрачно хмыкнул.
Но так и не сомкнул глаз, сидя в углу ложа, вслушиваясь в шорохи.
Он промучался все утро и полдень, желая поскорее поговорить с Псиафом. Но тот словно испытывал его и как нарочно все не шел.
Ближе к вечеру, когда над городом небо окрасилось в нежные оттенки, кажущиеся насмешкой над охватившим его бедствием, наконец раздались шаги.
Кирон заставил себя выглядеть хладнокровным, но все же заговорил первым.
Едва фигура торговца появилась темным силуэтом в проходе, как юноша произнес:
- Я принял решение. Я согласен на твои условия. На некоторое время. Но ответь мне, Псиаф, почему я? Я ведь знаю, многие юноши были твоими. Ты многим предлагал... свое покровительство. И ты не царь Мидас, чтобы содержать их всех. Почему ты предлагаешь мне так много...
Псиаф не удивился. Он ждал именно этого ответа. И даже вчера приказал Амиклу приготовить комнату для Кирона рядом со своей спальней. Псиаф был талантливым дельцом, и умел предложить сделку, чувствуя настроение покупателя по глазам.
Он удовлетворенно кивнул и сел рядом с юношей, покровительственно положив тому руку на бедро. Кирон еле сдержался, чтобы не отодвинутся.
«Да потому, что ты, гордец, наконец-то приполз ко мне. Да потому что я долго ждал этого момента, глядя, как ты, проходя мимо, надменно смотришь сквозь меня.
Да потому что многие знатные люди города хотели бы оказаться на моем месте. Но судьба распорядилась так, что ты оказался у меня в доме.
А сейчас я хочу, чтобы все Афины говорили: вон идет Псиаф, покровитель того самого красавца Кирона, который сначала отверг его, а сейчас добровольно ублажает его прихоти.
Я еще не все получил от тебя.
Хоть ты и горд, и постоянно этим бравируешь, но ты вырос в неге и тепле. И сейчас тебе невыносимо страдать от голода, холода и нужды, иначе ты бы не пришел в этот дом и так легко не согласился бы отсосать человеку, которому несколько дней назад рассмеялся в лицо. И не просто сосать, а проявлять истинное мастерство в этом деле.
Ты не те многие, Кирон, что приходили сюда, выполняли мои прихоти и уползали. Нет, ты - подарок судьбы Пиафу. И я от него не откажусь просто так».
Вслух мужчина произнес:
- Видишь ли, мой Ганимед. Я хочу заботиться о тебе. Я вижу, в каком ты бедственном положении. Я помню тебя еще маленьким мальчиком, которого вел за руку отец. А сейчас ты стал таким взрослым… - он откинул покрывало и огладил теплые бедра юноши, прошелся круговым движением по мерно вздымающемуся животу, тронул ладонью мягкий член. - Я знаю: ты привык к роскоши, к хорошей еде, теплой чистой постели, участливому вниманию к своей судьбе. Ты был по прихоти богов лишен этого, но я верну тебе все сполна.
Ты быстро учишься урокам. Наверное, уже понял мои нехитрые желания. Я всего-то хочу, чтобы и меня любили и благодарили в ответ.
И я надеюсь, - его правый глаз задергался, - что рано или поздно ты оценишь то, что я делаю ради тебя. И я хочу, чтобы ты понял, что я не враг тебе.
Кирон смотрел перед собой в пол, где свет заигрывал с тенью.
- Мой отец, - произнес он, - никогда не потешался над тобой. Он говорил: Афинам нужны всякие люди. Я тогда не понимал толком, что он хочет сказать. Теперь вижу...
Пальцы юноши теребили простынь, больше не скрывающую тело.
- И я не так избалован, как тебе, возможно, кажется.
С этими словами Кирон повернулся к Псиафу. Его лицо подалось вперед, рука легла на бок мужчины, скользнула на спину.
Глаза юноши были закрыты с самого начала, чтобы не видеть, но губы нашли путь, а следом язык, своими мягкими ласками просящийся внутрь.
Псиаф был удивлен такой реакцией.
"Не замышляет ли этот сосунок что-нибудь? Уж больно быстро шелковым стал," - пронеслось в голове у вечно подозрительного торговца, но он быстро прогнал эти мысли. Близость молодого красивого тела, игра языка, и нарастающее сладкое ощущение в паху усыпили осторожность.
Громко сопя, он проник теплым языком внутрь, жадно накрывая слюнявым ртом мягкие губы, шаря волосатыми руками по спине юноши и прижимая его к себе.
Ладонь юноши прогулялась по макушке торговца, погладив того по волосам. Затем другая рука уперлась в дряблую грудь. Теперь Кирон стал достаточно сильным, чтобы немного отстраниться, прерывая поцелуй. Он сделал это решительно, открыл глаза и испытующе посмотрел на Псиафа.
Тяжелые руки сместились с его спины на бока.
Кирон ждал. Он думал о том, что сейчас, возможно, Псиаф свернет этими ручищами его шею. А может позовет Амикла, велит принести хлыст и будет стегать, пока не натрет на пальцах мазоли.
"Опять началось, - поглядев в сверкающие непокорством глаза, недовольно подумал Псиаф, - нет, ничему гаденыш не учится.."
И, ни слова не говоря, отвесив тяжелую оплеуху юноше, он встряхнул его, схватил за шею, опять на мгновение впился большим ртом в Кирона, укусив тому до крови губу. Оторвавшись, он оттолкнул его от себя, тяжело дыша, встал и выходя бросил через плечо:
- Завтра Амикл покажет твою комнату.
И, семеня по коридору, зло подумал: "Мне будет недостаточно одного хлыста для этого жеребца".
Кирон выпрямился, провожая взглядом разозленного Псиафа. Затем ухмыльнулся и, проведя тыльной стороной ладони по губе, скрестил руки на груди, оставляя красное пятно на хитоне.
"Уже чуть лучше, - подумал он. - Раньше он бы избил меня до полусмерти, а потом снова присылал этого старика, Хрисия... Но, похоже, он не собирается щадить меня. Как я и предполагал, вероятно, Псиаф будет от души резвиться с новой куклой... Не стоило мне его проверять..."
Но представив себя раболепствующим, ползающим в ногах у мясника, Кирон содрогнулся.
"Нет, - решил он. - Главное остаться человеком, что бы он ни делал со мной..."

Наутро в комнату зашел Амикл. Он невозмутимо поздоровался с юношей, сидящим на ложе, и произнес:
- Мне следует показать твою комнату. Господин приказал.
Кирон пристально взглянул на мужчину. Тот спокойно глядел ему в глаза, ничем не выдавая своих мыслей или каких либо эмоций.
"Наверное, он слишком многое видел в этом доме, если так искусно научился владеть своим лицом", - подумал юноша.
Кирон медлил. Вчерашнее опять посеяло сомнения в правильности его решения.
"Может стоит действительно сбежать, пока не поздно, ударю Амикла, тихо выберусь из комнаты, и как-нибудь проберусь на улицу" - размышлял он.
Амикл посмотрел на юношу и как бы невзначай произнес:
- Поторопись, пожалуйста. Мне еще необходимо успеть похоронить раба-финикийца. Господин впал в гнев, и сначала повредил ему руку, а вчера, когда тот случайно попался ему на глаза он забил его до смерти. После того, как вышел от тебя, - как можно равнодушней произнес он. - Господин не любит каких-либо неожиданностей, - он помолчал, и быстро и тихо добавил. - Иногда стоит притвориться.
Кирон нахмурился - он принял решение развлекать хозяина Амикла, вероятно, лучше бы ему было опередить раба-финикийца.
- Не тебе упрекать меня, - горько произнес он. - Я не актер, чтобы еще и этим развлекать твоего господина.
Но история, рассказанная Амиклом, все же задела сердце юноши. Осознание того, что по его вине, пусть косвенной, кто-то погиб, давлело хуже, чем несправедливое обвинение.

В кабинет Псиафа на втором этаже его разросшейся лавки постучал подручный, метек, и сообщил, что к нему рвется его знакомый Полидект, как всегда во власти Диониса. Из-за спины метека уже доносился пьяный голос пробирающегося на второй этаж гостя.
- Псиаф!!! - вопил брат Клистарха. - Да где же ты! Куда делся мой любимый друг Псиаф!
Оттеснив в сторону слугу, в комнату ввалился муж лет сорока в перепачканом хитоне, всклокоченный. Глаза его были красными и при этом жадно шарили по сторонам.
- Вот и ты!
Он почти упал на стол из янтарной сосны.
- У меня новости. Предстоит большое веселье у Ламия! Он вернулся с Киклад и привез щедрый урожай рабов. Чтобы побыстрее их продать он собирается устроить для возможных покупателей небольшое представление. Я их не видел, - Полидект схватил чашу с вином, стоящую рядом с Псиафом, и выхлебал ее всю, - но говорят, будет из чего выбрать.
Сделав хитрое лицо, мужчина почти нежно похлопал торговца по животу.
Псиаф довольно хмыкнул и приобнял друга.
- И правда, хорошие новости.. - он почесал подбородок, - на днях я потерял раба, - он сделал печальное лицо, - ты же знаешь, как тяжело найти хорошего раба...
- Знаю, знаю, - Полидект икнул, и вытер вино с подбородка, - ну так что?
- Не знаю, не знаю. Пожалуй надо мне в хозяйство парочку...
- В хозяйство? - затрясся от хохота Полидект. - Для хозяйства, - он шутливо шлепнул друга по паху.
Псиаф сдержал довольную улыбку, рвущуюся на губы, и многозначительно посмотрел на мужчину.
- Для моего хозяйства у меня всегда найдется...
Полдилект слегка удивленно посмотрел на друга и опять захохотал:
- Ах ты старая развалина! И, главное, молчит! Кто эта очередная игрушка моего друга, - возопил пьяно Полидект, - как всегда красивый юноша с пухлыми губами. Помнишь твоего .. как его, ну этот.... а, не важно, - рыгнул брат Клистарха, - какой у него был жаркий рот, - он довольно закатил свои красные глаза и театрально схватился за пах.
- Ну вспомнил... - довольно и медленно, словно смакуя слова, произнес Псиаф, - нашел с чем сравнивать..
- Что, - Полидект даже высунул от любопытсва кончик языка, - кто, кто он? Раб?
- Какой раб, друг... Это юноша, я ему помогаю в его тяжелом положении...
- Знаю я твою помощь, Псиаф, - опять зашелся в приступе веселья Полидект, - про свое благородство рассказывай людям на улице. Ну кто он? - мужчина вытер рот и шутливо потряс Псиафа за плечи.
- Кирон, - наблюдая на реакцией, как можно более спокойно ответил мясник.
- Кирон? Какой?
- Сын Аристонима, - довольно припечатал последними словами мясник.
Полидект так и упал на скамеечку.
- Кирон? Сын Аристонима? - казалось, он протрезвел от удивления.
Псиаф кивнул, наслаждаясь реакцией друга.
- Ах ты, старый пузатый развратник, - довольно захохотал Полидект, - это тот самый аристократ? Ах ты! Ах ты! И как тебе это удалось? Да тебя сейчас все Афины ненавидеть будут!
Псиаф довольно пожал плечами и напустил таинственность на свое мясистое лицо.
- Так, и когда ты его представишь нам, своим близким и дорогим друзьям?
Псиаф задумался: он не был против, такие "встречи-представления" были в правиле их круга, но вот возможная реакция Кирона, этого непредсказуемого и еще необъеженного юнца, его беспокоила. Ему не хотелось опозорится перед друзьями, если эта дрянь опять начнет выкобениваться.
- Слушай, - Полидект придвинулся и жарко зашептал на ухо, - а давай, приводи его к Ламию. Мы посмотрим на него, может даже, если ты не будешь против, познакомимся с ним поближе.
Псиаф похлопал друга по плечу:
- Я подумаю... Хотя там наверняка будет много народу, ты же знаешь Ламия. Вечно наприглашает кого-нибудь со стороны. Но я подумаю, - и помолчав, добавил, - а вот у себя дома я бы вас принял, своих близких и дорогих друзей, - он обнял и чмокнул брата фесмофета в щеку, - давно мы не собирались вместе...
- Ловлю на слове! - Полидект оттолкнулся от стола, ложась на обратный курс. - Дела, друг, дела. Встретимся у Ламия!
Спустя пару мгновений с лестницы раздался грохот и недовольная ругань гостя.

После того, как Кирон дал согласие на условия, ему было разрешено бывать во многих местах большого дома успешного торговца. Только выходить за его пределы Псиаф пока не разрешил. Сам он со вчерашнего дня не говорил с пленником, передал свои "пожелания" через Амикла.
К своему удивлению Кирон нашел многое в хозяйстве Псиафа весьма тонким. Возможно, его управляющий, Амикл, обладал хорошим вкусом, а может быть у него был советчик. Но в доме было много свободного пространства; везде, где хотелось задержаться, стояли удобные скамейки или кресла. Вдоль анфилады тек искусственный ручей, даже в самый жаркий день дающий прохладу, с двумя мостками, ведущими в сад.
Юноше сразу понравилось это место. Здесь появлялась иллюзия покоя, свободы... Он прогуливался меж кустов гардении, еще не цветущих, но дающих тень, рассматривал статуи и чувствовал себя неплохо. Пока не наткнулся на статую Деметры с колосьями в руках. Она была из его дома, любимица матери, так похожей на нее.
Кирон протянул руку и коснулся изящно вырезанной из розоватого мрамора руки женщины. Прожилки были подобны сосудам, оплетавшим все тело.
Рука опустилась.
"Прости, мама".
Он едва ее помнил, но все лучшие воспоминания детства были связаны именно с ней.
Кирон удивился, что эта статуя оказалась здесь. После торгов она должна была быть в доме какого-то родственника фесмофета Клистарха, чье имя он никак не мог вспомнить...
Позади, под аркой из кустов жимолости, нашлась скамейка, на которую Кирон присел, чтобы побыть хотя бы немного рядом со счастливым прошлым.
Из раздумий и воспоминаний о счастливом дестве его вывели звуки тяжелых шагов. Кирон обернулся: по дорожке, выложенной цветной галькой, вышагивал Псиаф, его... благодетель. От неожиданного появления мясника он даже немного привстал.
Псиаф махнул рукой, приказывая оставаться на скамейке.
- Сиди, сиди, мой мальчик.
Он опустился рядям, громко дыша. Одышка очень мучала его в эти жаркие дни.
- Нравится сад? Он не мало мне стоил. К сожалению, я редко бываю здесь, ведь я очень занятой человек, - он сделал скорбное лицо. - Я всего добился сам. Я не могу похвалиться знатностью своего рода, как ты...
Он дружески похлопал по коленке Кирона. Тот молчал. Умом юноша понимал, что надо поддерживать разговор, но пока никак не мог заставить себя открыть рот, чтобы сказать Псиафу что-либо незначительное, просто для беседы. Да и непредсказуемость торговца отчасти пугала. "Пока, - подумал Кирон, - это пока. Мне надо время, чтобы изучить тебя".
Псиаф не обратил внимания на молчаливость соседа по скамейке и сипел дальше:
- Ну как ты? Хрисий говорит, что практически здоров. Да я и сам вижу, румяный стал... - он благодушно похлопал по щеке Кирона. Тот неопределенно кивнул.
- Так, юноша, - деловито продолжил Псиаф. - Завтра намечается небольшое собрание у Ламия. Ты должен был слышать об этом человеке раньше, он торговец рабами, - Псиаф помолчал, рассматривая точеное лицо юноши, и опустив руку на плечи Кирона, привлек его к себе. - Я бы хотел взять тебя с собой. Заодно ты увидишь, как обычно обращаются с такими как.., - он многозначительно помолчал. - И я хочу, чтобы ты понял, насколько тебе повезло.
Неожиданно он запустил пальцы в густые волосы Кирона, больно сжал в кулак, медленно приблизил свое лицо к юношескому и спокойно сказал:
- И если ты вздумаешь хоть как-то дернуться, хоть как-то опозорить меня перед моими друзьями, я просто убью тебя.
Кирон поднял брови.
- В роли кого я там буду? Твоего друга? или их общего друга?
Он не делал попыток освободиться, просто смотрел в глаза торговцу.
- К тому же, ты не боишься никаких последствий?
Псиаф, сжав волосы крепче и просипел:
- Ты мне угрожаешь? Опять решил повыкобениваться? По плетке соскучился? Или опять в подвал захотелось? - он начал впадать в бешенство, капая слюной. - А может, тебя сразу отдать Клистарху, чем возится каждый раз, трепя себе нервы. Я и посговорчивей себе найду: руки мне будут целовать, а не глупыми угрозами сыпать. А Клистарх не такой добрый как я. Полагаю, ты о нем наслышан.
Твою роль я определю сам. И советоваться с тобой я буду в самую последнюю очередь.
Кирон улыбнулся уголком рта. В его глазах легко было прочесть: "Так вот твоя дружба..." Но промолчал.
- Что ж, Псиаф, когда мне быть готовым? И как мне вести себя с твоими... друзьями?
Псиаф отпустил волосы и пригладил их коротким движением руки. Опять помолчал, тяжело дыша и глядя вглубь тенистого сада.
- Я сам тебе все скажу. Главное, молчи там. И не вздумай выкобениваться, - повысил он голос.
Опять замолчал. Кирон вцепился в скамейку руками так, что кончики пальцев побелели.
- Да ладно, - вставая со скамейки, похлопал мясник по плечу юношу, - я не дам тебя в обиду. Я же тебе обещал, что если будешь слушаться, у тебя все будет хорошо.
И колыхая своим телом, пошел к дому.

Чтобы попасть в усадьбу Ламия, следовало пройти около пяти стадий (километр) на северо-запад от Панафинейской дороги. Дом работорговца находился в престижном районе, в отдалении от городской суеты. Вокруг было достаточно пространства, чтобы соседи, влиятельные люди, не мешали забавам друг друга, и те, кто вели достаточно порядочный образ жизни даже в трудное время, могли продолжать жить в счастливом неведении.
Можно было пойти коротким путем, даже не пересекая оскудневший торговый путь, но Псиаф, заявив, что у него есть дела на Агоре, направился прямяком туда. Кирон молча сопровождал его. Они шли вдвоем. Псиаф не волновался за возможность побега. Все последствия он растолковал мальчишке еще до того, как тот на все согласился.
Торговец шел немного впереди, покручивая на пальце мешочек с благовониями. В городе из всех щелей сочились смерть и нищета.
Он был одет в белый с темной вышивкой по канту гиматий, не самый дорогой, но подчеркивающий его умеренность.
Он покосился на свою собственную одежду - синий хитон, который ему принес Амикл вместе с парой сандалий.
"Он идет к твоим глазам", - шутливо ущипнул Псиаф за щеку юношу, когда тот оделся и вышел во двор. Мясник пока держал слово о том, что "друга" ждет роскошь. И хитон, и кожаные сандалии с причудливыми узорами были изготовлены искусными мастерами, Кирон знал толк в таких вещах.
Он догадывался, для чего они идут именно этим путем. Некоторые оборачивались. Женщины, закутывая лица в накидки, тихо перешептывались, отойдя в сторонку.
Юноша начинал злиться. Похоже, народ Афин и про нужду позабудет, дай ему новую сплетню, герои которой и отношения-то к ним никакого не имеют.
- Друг Псиаф! - раздался крик.
К ним направлялся нетвердой походкой Полидект, держа под мышкой амфору.
Псиаф обернулся и расплылся в улыбке
- Полидект, друг мой, - он раскрыл свои объятия.
Обменявшись формальными фразами, Псиаф повернулся к Кирону.
- Кирон, мой юный друг.
- Ааааа, - пошатываясь, протянул Полидект, - юноша... Прекрасный Кирон. Хмельной брат Клистарха попытался обнять его за плечи.
Кирон молча смотрел не отстраняясь, и не делая никаких встречных движений.
- Но-но, - шутливо оттолкнул повесу Псиаф, - не смущай моего юного друга.
Полидект ворчливо отстал:
- Старый развратник, нельзя и потрогать твоего друга, что ли?
- Нельзя, нельзя, - в тон ответил ему Псиаф.
Полидект повис на мяснике всем телом, оживленно шепча на ухо.
«Он уже рассказал всем", - неприязненно подумал Кирон.
Они двинулись к своей цели. Полидект обнял Псиафа и то и дело оглядывался на юношу, пьяно подмигивал ему. А тот угрюмо шагал позади.
Псиаф захохотал в ответ на какую-то остроту и Кирон с удивлением подумал, что торговец, оказывается, может быть искренне веселым.

У большого дома, куда они неспешно подошли, сопровождаемые рабом-охранником, стоял невысокий, сухопарый мужчина в красивом венке из петрушки на голове и яркой праздничной одежде. Он немного пошатывался, было видно, что он уже начал праздновать.
"Ламий", - узнал этого мужчину Кирон.
-Полидект! Оооо! Псиаф! Мой друг! Приветствую тебя! Я рад, что ты посетил мой дом! - чуть ли не упал на мясника торговец живым товаром.
Псиаф сдержанно улыбнулся, хлопая того по плечам.
-Проходите, проходите. Да вы не одни, - он с интересом скользнул глазами по подошедшему последним.
-Это мой юный друг, Кирон, - степенно представил Псиаф своего спутника.
-Ах да, Кирон, - Ламий похлопал юношу по плечу в знак приветствия. - Пойдемте, пойдемте, мои дорогое, я провожу вас, - нетерпеливо проговорил Ламий, увлекая Псиафа и Полидекта за собой.
Надев пышные венки, которые им предложил молчаливый раб, они зашли в дом.
Кирон молча шел позади. Ламий с трудом обнял торговца за талию и что-то рассказывал, то жалуясь на какого Феофила, то хвастаясь, что он выиграл у Гермия в кости прелестную игрушку.
Пройдя тенистую галерею, они вышли в огромный зал, приготовленном для празднества.
Ложа были расставлены полукругом, и покрыты дорогими покрывалами. Все было украшено гирляндами цветов.
- Мои дорогие, вот ваши места, для вас и… друга, по правую руку от меня. И поближе к Клистарху. Устраивайтесь, а меня извините: нужно встречать остальных гостей, сами понимаете, я хозяин гостеприимный, - он развел руками. - Я хочу показать вам кое-что любопытное… Полидект, собака языкастая, наверное, уже разболтал, у него вода в заднице никогда не держится, - работорговец подмигнул Полидекту, который икнул и попытался сделать невинное лицо, как будто он ни при делах.
"Как почетных гостей, по правую руку от хозяина", - промелькнуло в голове у Кирона, когда они подходили к отведенным для них местам.
Полидект рухнул на ложе, не затрудняя себя приветсвиями и тут же громко приказал принести ему вина и побольше.
На ложе по соседству, опираясь на пестрые подушки, лежал мужчина. Внешне он был похож на сопровождавшего их пропойцу.
"Клистарх, брат Полидекта", - узнал Кирон.
Мужчина повернул голову и потянулся с ложа, приветствуя Псиафа. Обнявшись с фесмофетом, торговец повернулся к Кирону.
- Кирон, мой юный друг.
Юноша встретился взглядом с глазами Клистарха, холодными, цепкими, немигающими и изучающими. И даже немного поежился.
- Приветсвую, Кирон, - надтреснутым голосом сказал тот, - я знал твоего отца.
«Говорят, что ты сыграл не последнюю роль в его судьбе", - подумал Кирон, и с трудом сглотнув, кивнул.
Псиаф подтолкнул Кирона к ложу.
- Располагайся, мой прекрасный.
Они легли на ложа рядом, юный раб снял сандалии и вымыл запылившиеся ноги. Подошел еще один раб, и Кирон опустил пальцы в подставленную воду для омовения.
Он тоскливо вспомнил,что такие же пиры устраивал его отец... когда был жив...
- О, Псиаф, можно тебя поздравить? - к ним приблизилась небольшая компания молодых людей, в среднем лет на пять старше Кирона. Заговорил юноша с темными кудрями, уложенными в модную прическу. - Я всегда знал, что ты отменный торговец, но не знал, что настолько!
Он расцеловался с Псиафом, а затем повернулся к Кирону.
- Не вставай, - рассмеялся он, - я знаю, как трудно избавиться от привычного образа жизни. Ты наверняка меня не знаешь. Я - Теллий, сын Полидекта.
Кирон представился не изменившись в лице.
- Да, да, я знаю печальную историю. Но сегодня, - он подмигнул своим спутникам, - нам не до грусти! Ламий - мастер роскошно убивать время.
Спутники весело рассмеялись, перебрасываясь впечатлениями, как понял Кирон, от последней затеи Ламия. Прислушавшись, он понял, что речь шла о каком -то представлении, в котором участвовали рабы, выставленные Ламием для продажи.
Теллий кивнул Кирону:
-Ты еще не присутствовал на затеях Ламия? Я думаю, что наш добрый Псиаф постарается, и мы будем видеть тебя чаще.
Псиаф добродушно махнул рукой и отправил в рот виноградинку.
Кирон склонил голову. Ему еще никогда не было так стыдно. Даже тогда, в подвале когда неожиданно зашел Амикл, в тот момент когда он стоял на коленях и отсасывал Псиафу.
Все здесь смотрели на него, перешептывались, тыкали в его сторону пальцами.
И этот взгляд Клистарха, который изучал его подобно мелкой букашке.
Теллий стоял рядом, бесцеремонно осматривая Кирона и огрызаясь на пьяные замечания отца. Полидект попытался отвесить отпрыску затрещину, и чудом разве не свалился на пол.
Клистарх, небрежно покачивая чашей, понемногу отпивая вино, повернул голову, коротко сказал что-то брату, и тот сразу успокоился, притих.
Псиаф внимательно наблюдал за Кироном. Пока все шло хорошо: "Ганимед" вел себя спокойно, приветствовал гостей, когда следовало. Хотя Гермес его знает, что этот юнец может выкинуть в ближайшем будущем.
Его грело, что появление Кирона в качестве его юного друга навело такой шум. К нему подходили, подмигивали, хлопали по плечу, поздравляли.
Он встретился взглядом с Клистархом, с кем его связывали и тесная дружба и темные дела, которые они проворачивали вместе. Тот едва заметно кивнул и улыбка тронула его тонкие губы. Псиаф наклонил голову в знак согласия.
В центр пиршественного зала вышел шатающийся хозяин дома, с венком набекрень. Он хлопнул в ладоши, привлекая внимание.
Все затихли: и уже хмельные гости, и мальчики-флейтисты, одетые как эроты, если за одежду можно было считать маки в волосах и маленькие золоченные крылья.
-Мои дорогие гости! Я рад, что вы почтили меня. Мой дом - ваш дом, - все захлопали. - Но! - перекрывая поднявшийся шум, замахал руками и заорал Ламий. - Вы же знаете меня! Я всегда готовлю своим друзьям нечто большее, чем вкусный ужин и хмельное вино, - все радостно закричали...
Рабы еле успевали подливать гостям, сбивались с ног. Полидект подобрался к Кирону с амфорой, предлагая выпить. Юноша бросил настороженный взгляд на Псиафа, что не осталось незамеченным захмелевшим гулякой.
- Псиаф, ему можно? - и не дождавшись ответа, уверил Кирона. - Тебе можно.
Налил в чашу неразбавленного. После чего плюхнулся рядом.
- Этот Ламий - тот еще стервец, - принялся он вещать. - Как-то по его приказу привели трех нубийцев и они так отделали какого-то паренька, что мы едва дотерпели до конца. И приглашенные гетеры очень пригодились. Я потом целые сутки не мог отлить! - и он прижался к юноше теснее.
- Отец, отец! - прокричал расположившийся с друзьями в некотором отдалении Теллий, салютуя кубком, - мне уже пора называть этого мальчика матерью? ты снова взялся за старое! спрячь его под гиматием!
Только Полидект открыл рот, чтобы обругать сына, как раздались звуки кимвал и пение. В зал ворвались девушки и юноши, раскрашенные золотой и алой краской, обнаженные, кажущиеся настоящими сатирами и нимфами, резвящимися весной. Одетые на девушек, покачивались золоченые фаллосы из полированного кедра. Они разыгрывали сценку о том, что весной всё сходит с ума. С удивлением на лицах они протягивали руки к фаллосам друг друга и словно говорили юношам: "Смотрите, мы почти ничем не отличаемся от вас!"
Но это было только начало спектакля. "Актеры" разделились на группы. Две из них, стостоящие из двух девушек и юноши, замерли в центре, трепеща, изображая тела, сплетшиеся так тесно, что превратились в стволы лесных деревьев. Кирон смотрел с удивлением и восторгом. Никогда он не видел такой пластики, таких движений. Ему казалось, что они вытворяют нечто невозможное.
Остальные же, извиваясь и кружась заскользили по залу меж лож. Они взмахивали руками, рассыпая в воздухе белый порошок.
Кирон вдохнул, в носу защипало, он сжал ноздри пальцами. Когда глаза перестали слезиться и он открыл их, то поразился тому, насколько ярче стало все вокруг. Голоса метались звонким эхом, вокруг было много золота и обнаженных тел, манящих, сладких.
Одна девушка, двигаясь мимо, замерла прямо перед Кироном и, глянув на него карими глазами, поддала бедрами, словно направляя свой олисб ему в рот, громко засмеялась, и ее тут же подхватил один из гостей.
Захмелевший Псиаф веселился со всеми, крича и подбадривая выступающих. Но краем глаза он внимательно следил за Кироном, и за тем, как Полидект трется о его Ганимеда, предлагая неразбавленное вино.
"Может и правда, пусть выпьет неразбавленного. Может станет сговорчивее", - подумал Псиаф.
Но все же толкнул Клистарха в бок и показал подбородком на брата. Тот лишь сморщился и махнул рукой.
- Пусть развлекается, раз уж опять набрался, - холодно сказал он, - или остановить его? - он посмотрел на друга.
Псиаф подумал: "Да, наверное, тогда он точно станет сговорчивее" и покачал головой:
- Пожалуй, не надо. И правда, пусть развлекается.
К ним подбежал юноша, извиваясь, словно дразня. Изловчившись, Псиаф хлопнул того по золотой ягодице. Юноша сверкнув улыбкой, убежал в центр зала, продолжая свой дивный танец, от которого у гостей кружилась голова и шумело в ушах.
Псиаф заметил как Кирон порозовел, его синие глаза заблестели, он даже стал улыбаться шуткам Полидекта, который черезчур близко стал прижиматься к нему.
"Оооо, мой Ганимед, - усмехнулся про себя торговец, - так вот как легко тебя успокоить..."
Полидект навалился на Кирона, сопя ему в шею. Вечно хмельной брат Клистарха тем не менее на многое был способен. И уж конечно мог оценить свое соседство, особенно теперь, когда все вокруг развлекались вовсю. Из темных углов, а то и прямо с лож доносились жаркие стоны, заводящие даже сильнее, чем зрелище. Сквозь ароматы явств и вина начали проступать запахи плоти.
Полидект положил ладонь на бедро Кирону и повел её вверх, продолжая что-то рассказывать, обдавая винными парами. Юноша вздрогнул, резко посерьезнел и посмотрел на Псиафа, распахнув глаза.
Клистарх пошептался с Ламием, изучающе посмотрел на танцующих, сузив глаза. Затем указал пальцем на двоих юношей и девушку. И Ламий немедленно пригласил их. Слуги притащили высокий табурет с прибитой сверху мягкой подушкой. Юноша помоложе улегся животом на табурет, широко расставив ноги. Стало заметно, что его промежность лоснится от масла, Ламий позаботился о том, чтоб гостям не приходилось тратить время попусту. Девушка улыбнулась Клистарху, но тот холодно смотрел на заказанное представление, и она приступила к делу, погрузив золотистый олисб до половины. Бедра юноши чуть вздрогнули, когда он принимал его. Второй встал спереди, погрузив свой живой фаллос тому в рот.
Псиаф посмотрел в глаза Кирону нарочно невыразительным взглядом, скользнул им по Полидекту, и перебросился несколькими словами с Клистархом, который неохотно оторвался от разыгрываемой занятной сценки, посмотрел в их сторону, задержавшись взглядом на юноше. Он что-то ответил торговцу, тот пожал плечами, и повернул голову к единому телу, которое двигалось, сверкая и переливаясь яркими красками.
«Будешь выкобениваться - убью», - прозвучал в голове юноши голос торговца.
Кирон еле вздохнул, и судорожно сделал большой глоток. Вино теплотой разливалось по телу, мысли начинали путаться, горечь от происходящего с ним уже не ощущалась так пронзительно.
Он твердо решил напиться.
Псиаф, сказав Клистарху, что Полидект, кажется готов, и получив ответ, что его брат готов всегда, был бы предмет для готовки, подумал, что, пожалуй, он не зря взял Кирона этим вечером в дом Ламия. Пока все шло гладко, и если дело пойдет также и дальше, вечер обещает быть удачным…
Разыгрываемое для Клистраха представление пока занимало больше соседнего ложа.
Сплетение тел казалось эфемерно неестественным. «Артисты» взяли единый ритм в феерии золота и пурпура, блеска олисба и мокрого фаллоса, погружающихся в юношу с обеих сторон. Единое красивое тело жило и двигалось - "артисты" явно хорошо знали свое дело. Девушка погружала искусственный фаллос в розовую плоть, то вынимая целиком, давая всем возможность рассмотреть хорошо разработанный ее движениями проход, то опять проникала нещадно, вызывая у партнера сдавленное мычание, раздвигая своими красивыми тонкими руками со звенящими браслетами ягодицы юноши и то приминая их, то подзадоривающе шлепая. Стоящий юноша, держа за затылок своего товарища, вталкивал блестящий фаллос тому в рот. Было видно, как он направлял его в разные стороны, то ускоряя темп, то его замедляя, давая возможность обсосать и пройтись языком по всему стволу.
А младший юноша, закрыв глаза, играл пальцами с похлопывающей по подбородку мошонкой старшего, постанывая от движения его напарников в нем.
Не смолкала и эта ритмичная музыка, которая, казалось, задавала общий темп не только происходящему перед фесмофетом, но всему залу.
Псиаф, чувствуя как у него участилось дыхание, опустил руку на свой пах.
И даже у невозмутимого Клистарха на бледных скулах показался слабый румянец.
Кирон заворожено смотрел на это волшебное представление, и лишь тяжелое дыхание Полидекта, уже откровенно лапающего его, настойчиво поглаживающего внутреннюю сторону бедер, то и дело возвращало к неприятным мыслям.
Ламий похлопал в ладоши, вновь привлекая внимание гостей. Действо же вокруг не прекратилось.
Кирон отодвинулся подальше от соседа и всунул в повисшую в воздухе ладонь чашу с вином. Тот сжал ее и принялся пригублять, позабыв о юноше рядом.
- Это лишь начало, друзья мои, - провозгласил работорговец. - Теперь я покажу вам то, ради чего и пригласил!
В зал вошли одетые в покрывала фигуры. Из-за плотной ткани невозмождно было понять, кто там, юноша или девушка. Гости немного поразвлекались играя в отгадки. Ткань ярких цветов устлала весь пол зала, когда все покрывала были сдернуты Ламием, а гости смеялись, когда удавалось угадать, или улюлюкали, когда ошибались.
Все юноши и девушки выглядели крайне смущенными. Они были полностью обнажены и лишены какой-либо краски. Даже их гениталии были начисто выбриты. В целом они являли весьма эстетическое зрелище.
- Вы можете осмотреть их, но прошу вас быть осторожными, это очень дорогой товар. То, чем они обладают, исчезнет после первого же вторжения. Не сомневайтесь: все они девственны, как воды Касталии.
Здесь были совсем юные. Кирон с ужасом смотрел на рабов. Один, совсем мальчик лет двенадцати с пшеничными волосами, стоял рядом с юношей постарше, они были похожи, возможно, братья...
- Вы можете испробовать их прямо сейчас. А заплатите позже, - весело произнес Ламий. - Вы - мои дорогие друзья, но в первую очередь, любимые клиенты.
Многие мужи поднялись со своих лож, чтобы осмотреть поближе.
Теллий направился уверенным шагом к самому юному.
- Как тебя зовут? - он протянул руку и погладил по пушистым волосам.
Взгляд Кирона остекленел. Ему не хотелось смотреть на это торжище. Хотелось уйти, заплатить любую цену за временную слепоту и глухоту.
Он почувствовал как кто-то тяжелый, с громким дыханием сел рядом. Кирон повернул голову и встретился взглядом с Псиафом. Мясник, казалось, немного протрезвел. Он положил руку на шею юноши, мягко, но настойчиво поворачивая его голову к намечающемуся действию и кивнул:
- Смотри, смотри... я обещал показать тебе, что обычно бывает с попавшими в беду...
Сбоку послышалось невнятное бормотание Полидекта, который силился выговорить "Присядь друг, выпьем". А затем почтенный муж таки свалился с ложа, уступив таким образом место Псиафу.
- Это мерзко, - глухо произнес Кирон, позволяя руке торговца удерживать себя.
Между тем Теллий приподнял лицо мальчика за подбородок. Стоящий рядом пленник напрягся, было видно, как заходили желваки на его резко очерченных скулах.
- О! - аристократ рассмеялся. - Эгей, Ламий, а пару ты не продашь подешевле?
- Мы обсудим это, - был ответ.
Работорговец получал огромное удовольствие от впечатления, которое произвел его подарок.
Мужи ощупывали девушек, дергали их из рук друг у друга, обсуждали их прелести, бесцеремонно наклоняли, вертели.
Юношам приходилось не легче. Одного из них пожилой муж обнял за плечи и повел к себе на ложе, через слугу передав хозяину вечера полталанта.
- Псиаф... - Кирон умоляюще посмотрел на мясника.
Тот усмехнулся, глядя в побледневшее лицо юноши, в эти умоляющие глаза. Он погладил его пальцами по затылку, перебирая волосы.
И опять уставился на происходящее в зале, заставляя Кирона смотреть на этот отвратительный торг.
Мясник наслаждался уроком. Он видел дрожащие губы, судорожно двигающийся кадык и вспыхивающие льдом глаза.
"Довольно, - подумал он. - Наверное, если не дурак, все поймет".
Он молча кивнул Клистарху, который наблюл своим пронизывающим змеиным взглядом за Кироном. Фесмофет молча поманил рукой Ламия, что -то негромко сказал ему. Хозяин вечера бросил быcтрый взгляд на Псиафа, который тоже едва заметно кивнул, - и подозвал раба, почтительно поклонившегося.
- Пошли, - Псиаф тяжело встал и потянул за локоть юношу.
Кирон с облегчением чуть ли не вскочил следом.
Подальше! Подальше от этого ужасного места!
Хоть куда! Хоть в объятия Гадеса!

Выйдя следом за рабом из зала, откуда уже доносились крики боли, шум сопротивления и пьяный смех наслаждающихся затеей гостей, невозмутимый Клистарх и важный Псиаф, ведущий за локоть Кирона, последовали по коридору, украшенному цветной мозаикой.
Отведя гостей хозяина в дальние покои, раб с поклоном удалился, плотно затворив высокие двери.
Кирон огляделся. Богатая комната, дорогая обстановка, вот ложе, накрытое тонким шерстяным одеялом, вот домашнее святилище Гермесу.
Клитарх прилег на ложе, и похлопал рукой рядом с собой:
- Псиаф, - так же скрипуче произнес он, - ты не будешь против, если я попрошу твоего юного друга присесть рядом. Я хочу рассмотреть его получше.
Кирон взглянул на мясника, тот, наливая вино, пожал плечами:
- Нет, друг мой. Кирон, - посмотрел он на юношу, - ты слышал? Клистарх хотел бы немного поговорить с тобой. Что ты застыл как герм на дороге?
Глаза торговца настороженно наблюдали за реакцией мальчишки.
"Ну, сын суки, только дернись..."
От Клистарха разило волком. Волком изнутри. Снаружи он казался средоточием спокойствия и хладнокровности, но в его взгляде жил убийца. В его движениях было что-то от тигра, который мог лениво лежать на ветви дерева, а мог в мгновение свернуть шею быку.
Он был сильным, - широкие плечи, руки перевитые мышцами, гармоничное тело - не таким, как остальные изнежившиеся олигархи Афин. И потому он был самым опасным из них.
Кирон бросил взгляд на Псиафа, сжав губы в тонкую линию. Подчинился, сев рядом с фесмофетом. Но посмотреть тому в глаза не решался...
Клистарх потянулся вперед носом. Кирон внутренне поежился, чувствуя себя обнюхиваемой добычей.
- Ты ведь не девственник? - спросил муж. - Псиаф поработал над тобой?
- Нет, - ответил Кирон.
- Нет, - повторил Клистарх с некоторой долей удовлетворения в голосе и глянул на торговца, сидящего рядом. - Вот и хорошо.
Крепко взяв Кирона за волосы, он притянул его к себе и принялся целовать. Это были жестокие злые поцелуи, больше похожие на вгрызающиеся укусы. Клистарх не щадил губ мальчишки, оставив их кровоточащими.
Кирон не вырывался. Лишь спина его была очень прямой, и порой вздрагивали плечи.
Насытившись губами юноши Клистарх взял его за горло и уложил на ложе, вдавив кадык, лишив дыхания. Подержал немного, наслаждаясь видом вздрагивающего тела, и одобрительно кивнул Псиафу.
- Отличная работа, друг мой.
Отпустил горло и принялся срывать одежду неровными полосами.
В какую-то секунду Кирон схватился за гиматий. Клестарх завис над ним, словно орел над дичью. И обрушился. Его удары были сильными, выбивали воздух из легких, оставляли синяки. Он не думал о том, может ли что-то сломать мальчишке. Он упивался своими действиями, своей всесильностью.
Наконец он оставил дышащего с хрипами Кирона и спокойно освободил от остатков одежды.
- Я поучу его, Псиаф, - он улыбнулся жутко, как палач.
Муж, подняв подбородок, не спеша созерцал тело перед ним, затем рывком перекинул на живот, вывернув предплечье. Псиаф различил отголосок стона сквозь стиснутые зубы.
Крепко взяв юношу за бедра, фесмофет вздернул его на колени. Раздвинув ягодицы так, что причинил боль, он проткнул внутрь палец. По телу жертвы прошла судорога, голова ткнулась в простыни лбом. Псиафу был виден приоткрытый рот и, на мгновение, сквозь пряди волос, глаза его мальчишки.
Клистарх подхватил лекиф с маслом, принесенный слугой, и полил на поясницу жертве, следя, как тяжелые дорожки пролегают по ягодицам и меж ними. Рука Клистарха скользнула по бедру, затерялась в паху. Судя по тому, как дернулся Кирон, как заскребли его пальцы, как тяжко он задышал, муж не нежничал с ним.
Ладонь принялась гладить крепкое тело, размазывая масло. Ногти глубоко вонзались в кожу, разрывая ее, оставляя вспухшие следы с капельками крови.
Кирон молчал, лишь вздрагивал, когда боль была особенно резкой.
Трудно было поверить, что юнец готов терпеть это все за данное слово и ни разу не взбрыкнуть.
Наконец Клистарх посчитал себя достаточно подготовленным - его фаллос поднялся и покачивался, касаясь кончиком ягодицы жертвы, словно даря мимолетные поцелуи. Мужчина, занятый делом, словно утерял связь с пространством, ничего не замечая вокруг.
Он сильно надавил на поясницу юноши, а когда тот замешкался схватил за волосы и воткнул лицом в простынь.
Клистарх оставался внешне спокойным, но на руке вздулись мышцы.
Сочтя урок достаточным, он отпустил подергивающуюся жертву.
Мясник увидел покрасневшее лицо юноши с распахнутым ртом, громко дышащего. Кирон открыл глаза, ставшие мокрыми от напряжения, увидел Псиафа и отвернулся в другую сторону.
Клистарх медленно намазал всю кисть. Просунув ладонь под живот юноши он сжал яички, поднял его за них повыше и, удерживая в таком положении, приставил к заду три пальца, сложенных пикой.
Словно умелые гоплиты, они протаранили вход и оказались в судорожно сжимающемся проходе. Выскользнули и ворвались внутрь с присоединенным четвертым.
Спустя пару протыкающих рывков Клистарх медленно, почти любовно, вытащил пальцы из юноши, сжал кулак, потер им приоткрывшийся вход и начал давить.
Псиаф, сопя, наблюдал за резкими движениями Клистарха. Он знал своего друга, и этот ледяной блеск в глазах ему был знаком - он помнил и чужих рабов и своих, которые выползали с их совместных бурных собраний после того, как над ними поработал Клистарх, оставляя кровавый след.
Но то были рабы, которых, если были сильно испорчены, всегда можно было продать, хотя и подешевле.
В этой ситуации все было по-другому.
Кирон не был рабом.
"Формально, конечно", - хмыкнул про себя Псиаф.
Способности Клистарха торговцу были знакомы. Мясник подумал, что ему бы не хотелось, чтобы Кирона изуродовали. На что ему искалеченный мальчишка? К тому же он заключил сделку. И пока выполнял условия.
Даже припарки искусного Хрисия мало помогут после Клистарха.
У Ламия мальчишка держал себя достойно, как и приказал ему Псиаф. Даже выше всяких похвал. Вот и сейчас только вздрагивает, и хоть бы крикнул.
Псиаф обещал ему, что в обмен на его послушное поведение не даст его в обиду.
А сделка есть сделка.
Он нервно постучал толстыми пальцами по чаше с вином, которую держал в руках.
Клистарх протолкнул кулак, он давил им сильно и неумолимо, пока не погрузил по запястье. Кирон беззвучно кричал в простынь, содрогались его лопатки, ноги были напряжены, на бедрах замерли скрученные мышцы.
Возбужденный ощущениями фесмофет наконец проявил эмоции. Его лицо раскрылось, из глаз посмотрел зверь, питающийся агонией жертвы, готовый разорвать на части, чтобы упиться кровью, вгрызться в плоть, вырывая куски и выплевывая чтобы посмотреть, что внутри у этой твари.
Псиафу даже показалось, что друг склонился к спине терзаемого мальчишки, чтобы вонзить в него зубы.
Кулак задвигался с чавканьем и хлюпаньем, выворачивая Кирона, разрывая его вход.
Тело юноши покрылось испариной, с искусанных губ сорвался первый различимый мучительный стон.
Клистарх запрокинул голову назад, закрыв глаза.
- Хватит, - недовольно и резко произнес Псиаф, - ты и так повредил мальчишку. На что он мне будет нужен? Что я с ним буду делать? Сидеть и зашивать ему зад? И потом, я же говорил тебе, чтобы ты поаккуратнее с ним был. В конце концов, это не раб.
Он встал с ложа и недовольно подпер толстые бока.
- Смотри, Клистарх, - он кивнул подбородком на беспомощное тело, покрытое тонкими кровавыми дорожками от ногтей и отметинами ударов, начинающими затекать синевой. - Он и так едва дышит. Я не хочу опять уложить его в постель, только за тем, чтобы долго лечить. Он мне нужен для другого, друг мой.
Клистарх бросил взгляд на Псиафа как на досадливую муху, что жужжит и мешает заниматься делом. Глядя на него в упор, скалясь, мужчина медленно протолкнул кулак еще глубже, заставив Кирона всхлипнуть и застонать.
- Ты, Псиаф, - голос излишне спокоен, уничижающ, - не смог обучить его быть мужчиной, стонет, как девка. Я возьму это на себя. И заплачу тебе за ущерб. Или, хочешь, подарю кого-нибудь на замену.
Псиаф резко подался вперед и крепко схватил руку, которая погружалась в Кирона.
- Клистарх, - процедил он сквозь зубы, - остынь, друг мой. Пока не поздно. Мужчиной ты его так не сделаешь, а изувеченный мальчишка мне не нужен, - он повысил голос и немного встряхнул друга. - Я его не за тем привел сюда, чтобы потом разорится на лекарей.
- Я же сказал, Псиаф, - взгляд Клистарха ожег льдом. - Я оплачу тебе и его и его задницу. Я настроен довести дело до конца. Ламий, старый негодник, своими представлениями вечно доводит меня, - мужчина рассмеялся так, словно услышал милую шутку.
- Давай отделаем его вместе, Псиаф. Я хочу ощутить его тесноту вместе с тобой. Его задница уже выдержит нас.
Псиаф, побагровев, разозленно покачал головой, крепче вцепившись одной рукой в запястье Клистарха, другой - в плечо мужчины, впившись ногтями.
- Клистарх, - он почувствовал, что начал впадать в гнев, - это мой мальчишка, и я решаю здесь, что ему делать. Помнишь наш старый уговор? Мы не портим вещи друг друга, если хозяину игрушки это не нравится. Ты хочешь нарушить наши правила? - он, тяжело дыша, потряс Клистарха за плечо.
Тот хмыкнул, но все же вынул кулак.
- Мы закончим с этим, когда ты будешь готов, Псиаф. Так даже слаще: потрогать его, понюхать, но не получить до конца.
Мужчина поднялся, вытер окровавленный кулак о тело юноши, оставив широкую размазанную полосу, потянулся как насытившаяся дикая кошка.
- Помнишь, как мы лет десять назад могли с неделю развлекаться с одним мальчишкой, растягивая его удовольствие..?
Псиаф вспомнил юношу, изогнутого на древке копья, погруженном в него и хохочущего Клистарха. "Он всего лишь раб! Мои собаки жаждут его мяса!"
- Идем, выпьем. Твоим мальчишкой займутся слуги, отнесут куда пожелаешь.
Псиаф похлопал по плечу друга, хотя он был немного разозлен, потому что вечер, который обещал был удачным так нелепо закончился из-за вечной тяги Клистарха к звериным забавам.
И опять Кирон проваляется в постели несколько дней, вместо того, чтобы... Только уже далеко не по своей глупости.
Псиаф пожал плечом, отвечая своим мыслям: зная Клистарха, можно было догадаться о его действиях.
Может Псиаф и не досадовал бы что все так вышло, если б не видел покорность мальчишки.
А то, что Кирон умел выкобениваться и сопротивляться, уж это Псиаф знал точно.
Пока Клистарх поправлял свои одежды, Псиаф, вполголоса, показывая пальцем на тело Кирона, лежащее навзничь, отдал вызванному из-за двери рабу распоряжение отнести в его дом, и передать на руки управляющему.

@темы: все на пашню, Афины, NC-21, Слэш, Фанфики

---

Поздравляем!!!

[Геммиона]

запись создана: 20.08.2007 в 20:19

@темы: Фест, Рисунки

---

Спарта глазами Аристотеля

[Masudi]

Надеюсь, что все уже поняли, что я не помню источников, откуда я это беру.

Могу сказать точно, что эта инфа взята с Хрестоматии. С какой , не помню.

АРИСТОТЕЛЬ

ПОЛИТИКА

Книга вторая (B)

VI, 1. При обсуждении лакедемонского и критского государственного устройства, равно как и почти всех остальных государственных устройств, подлежат рассмотрению две стороны: во-первых, соответствуют или не соответствуют их законоположения наилучшему государственному строю; во-вторых, заключается ли в этих законоположениях что-либо противоречащее духу и основному характеру самого их строя. 2. Общепризнано, что в том государстве, которое желает иметь прекрасный строй, граждане должны быть свободны от забот о предметах первой необходимости. Но нелегко уяснить, каким образом это осуществить. Ведь фессалийские пенесты нередко поднимали восстание против фессалийцев, точно так же как и илоты против спартиатов (они словно подстерегают, когда у них случится несчастье). 3. Зато у критян никогда ничего подобного не случалось. Может быть, это объясняется тем, что на Крите лежащие по соседству города, хотя и воевали между собой, никогда не вступали в союз с восставшими, так как это могло причинить вред им самим, имеющим своих периэков.

Напротив, для спартиатов все соседи были врагами: и аргосцы, и мессенцы, и аркадяне. Первоначальные восстания пенестов против фессалийцев происходили также вследствие того, что последние вели еще пограничные войны со своими соседями — ахейцами, перребами и магиетами. 4. Но помимо всего прочего самый надзор за подчиненными представляет, по-видимому, трудную задачу: как следует с ними обходиться? Если распустить их, они начинают проявлять наглость и требовать для себя равноправия со своими господами; если же держать их в угнетении, они начинают злоумышлять против господ и ненавидеть их. Таким образом, ясно, что те, у кого так обстоит дело с илотами, не придумали наилучшего способа обхождения с ними. 5. Слишком вольготное положение женщин оказывается вредоносным с точки зрения той главной цели, какую преследует [лакедемонский] государственный строй, и не служит благополучию государства вообще.

Ведь как мужчина и женщина являются частями семьи, так и государство необходимо следует считать разделенным на две части — на мужское и женское население. При том государственном строе, где плохо обстоит дело с положением женщин, половина государства неизбежно оказывается беззаконной. Это и случилось в Лакедемоне: законодатель, желая, чтобы все государство в его целом стало закаленным, вполне достиг своей цели по отношению к мужскому населению, но пренебрег сделать это по отношению к женскому населению: женщины в Лакедемоне в полном смысле слова ведут своевольный образ жизни и предаются роскоши. 6. При таком государственном строе богатство должно иметь большое значение, в особенности если мужчинами управляют женщины, что и наблюдается большей частью среди живущих по-военному воинственных племен, исключая кельтов и, может быть, некоторых других, у которых явным преимуществом пользуется сожительство с мужчинами.

Кажется, небезосновательно поступил первый мифолог, сочетав Ареса с Афродитой: вес упомянутые выше племена испытывают, по-видимому, большое влечение к любовному общению либо с мужчинами, либо с женщинами. 7. У лакедемонян было то же самое, и во время их гегемонии многое находилось у них в ведении женщины [1]. И действительно, в чем разница: правят ли женщины, или должностные лица управляются женщинами? Результат получается один и тот же. Дерзость в повседневной жизни ни в чем пользы не приносит, она нужна разве только на войне, но лакедемонские женщины и здесь принесли очень много вреда; это ясно проявилось при вторжении фиванцев: пользы тут, как в других государствах, женщины не принесли никакой, а произвели большее смятение, чем враги.

8. Первоначально свободный образ жизни лакедемонских женщин, по-видимому, имел основание, так как мужчины пребывали тогда долгое время вне родины в военных походах, ведя войны с аргосцами, затем с аркадянами и мессенцами [62]. Когда наступили спокойные времена, мужчины, с точки зрения законодателя, оказались прошедшими хорошую подготовку благодаря той воинской жизни, какую им пришлось вести (эта жизнь имеет много добродетельных сторон). Когда же Ликург, по преданию, попробовал распространить свои законы и на женщин, они стали сопротивляться, так что ему пришлось отступить.

9. Таковы причины происшедшего, а стало быть, и указанного выше недостатка. Впрочем, мы исследуем не то, кто прав, кто виноват, но что правильно и что неправильно. Ненормальное положение женщин не только вносит нечто неподобающее в самый государственный строй, как сказано раньше, но до некоторой степени содействует и развитию корыстолюбия.

10. После такого утверждения некоторые станут, пожалуй, с упреком указывать и на неравномерность распределения собственности: оказалось, что одна часть граждан владеет собственностью очень больших размеров, другая — совсем ничтожной. Поэтому дело дошло до того, что земельная собственность находится в руках немногих. Законоположения на этот счет также страдают недостатком: законодатель поступил правильно, заклеймив как нечто некрасивое покупку и продажу имеющейся собственности, но он предоставил право желающим дарить эту собственность и завещать ее в наследство, а ведь последствия в этом случае получились неизбежно такие же, как и при продаже.

11. Женщины владеют почти двумя пятыми всей земли, так как есть значительное число дочерей-наследниц [63], да и за дочерьми дают большое приданое. Было бы лучше установить, чтобы за дочерьми не давалось никакого приданого либо давалось приданое незначительное или умеренное... [64] Теперь отец волен выдать замуж дочь-наследницу за кого хочет. И если он умрет, не оставив завещания, то оставшийся после него наследник тоже может выдать [приданое] тому, кому пожелает. Вышло то, что, хотя государство в состоянии прокормить тысячу пятьсот всадников и тридцать тысяч тяжеловооруженных воинов, их не набралось и тысячи. 12. Сами факты свидетельствуют о том, как плохо были устроены в Лакедемоне все эти порядки: одного вражеского удара государство не могло вынести и погибло именно из-за малолюдства [65]. При первых царях, говорят, права гражданства давались и негражданам, так что в то время, несмотря на продолжительные войны, малолюдства не было, и у спартиатов некогда было до десяти тысяч человек; так ли это или не так, но лучше, когда государство благодаря равномерно распределенной собственности изобилует людьми.

13. Законоположения, касающиеся деторождения, также имеют целью противодействовать малолюдству; законодатель, стремясь 1С тому, чтобы спартиатов было как можно больше, побуждает граждан к возможно большему деторождению. У них существует даже закон, что отец трех сыновей освобождается от военной службы, а отец четырех сыновей свободен от всех повинностей. И тем не менее ясно, что даже при возрастании населения существующий порядок распределения земельной собственности неизбежно должен увеличивать число бедняков.

14. Плохо обстоит дело и с эфорией. Эта власть ведает у них важнейшими отраслями управления; пополняется же она из среды всего гражданского населения, так что в состав правительства попадают зачастую люди совсем бедные, которых вследствие их необеспеченности легко можно подкупить, и в прежнее время такие подкупы нередко случались, да и недавно они имели место в андросском деле, когда некоторые из эфоров, соблазненные деньгами, погубили все государство, по крайней мере насколько это от них зависело [66]. Так как власть эфоров чрезвычайно велика и подобна власти тиранов, то и сами цари бывали вынуждены прибегать к демагогическим приемам, отчего также получался вред для государственного строя: из аристократии возникала демократия. 15. Конечно, этот правительственный орган придает устойчивость государственному строю, потому что народ, имея доступ к высшей власти, остается спокойным; создалось ли такое положение благодаря случайности, оно оказывается полезным, ведь целью того государственного строя, который рассчитывает на долговечное существование, должно служить то, чтобы все части, составляющие государство, находили желательным сохранение существующих порядков. Цари желают этого благодаря оказываемому им почету, люди высокого общества — благодаря герусии (избрание на эту должность является как бы наградой за добродетель), народ — благодаря эфории и тому, что она пополняется из всех. 16. Однако избрание на эту должность следовало бы производить из всех граждан и не тем слишком уж ребяческим способом, каким это делается в настоящее время. Сверх того, эфоры выносят решения по важнейшим судебным делам, между тем как сами они оказываются случайными людьми; поэтому было бы правильнее, если бы они выносили свои приговоры не по собственному усмотрению, но следуя букве закона. Самый образ жизни эфоров не соответствует общему духу государства: они могут жить слишком вольготно, тогда как по отношению к остальным существует скорее излишняя строгость, так что они, не будучи в состоянии выдержать ее, тайно в обход закона предаются чувственным наслаждениям.

17. Неладно у них обстоит дело и с властью геронтов. Если они — люди порядочные и благодаря воспитанию обладают качествами, присущими совершенному человеку, то всякий немедленно признает их пользу для государства, хотя бы даже возникло сомнение, правильно ли то, что они являются пожизненными вершителями всех важных дел, ведь как у тела, так и у разума бывает старость. Но если геронты получают такого рода воспитание, что сам законодатель относится к ним с недоверием, не считая их совершенными мужами, то герусия не безопасна для государства. 18. Люди, занимающие эту должность, оказывается, бывают доступны подкупу и часто приносят в жертву государственные дела ради угождения. Поэтому было бы лучше, если бы они не были освобождены от всякого контроля, а теперь это именно так. Правда, на это можно возразить, что всех должностных лиц контролируют эфоры. Однако это обстоятельство и дает в руки эфории слишком большое преимущество, да и самый способ осуществления контроля, по нашему мнению, должен быть иным. Сверх того, и способ избрания геронтов в отношении оценки их достоинства тоже ребяческий; неправильно и то, что человек, стремящийся удостоиться избрания на эту должность, сам хлопочет об этом, тогда как следует, чтобы достойный занимал должность независимо от того, хочет он этого или не хочет. 19. Теперь же и в этом отношении, как равно и в остальных делах, касающихся государственного строя, законодателем руководило, по-видимому, одно соображение: он стремился вселить в граждан честолюбие и хочет играть на нем же в деле избрания геронтов. Ведь никто не станет добиваться должности, не будучи честолюбивым. Однако же и большая часть сознательных преступлений совершается людьми именно вследствие честолюбия и корыстолюбия.

20. О царской власти — лучше ли, чтобы она имелась в государстве, или нет — речь будет в другом месте [67]. Однако лучше с ней будет обстоять дело, во всяком случае лишь когда каждый из лакедемонских царей будет ставиться на царство по оценке его образа жизни [68]. Ясно, впрочем, что и сам законодатель не рассчитывал на то, чтобы можно было сделать царей людьми совершенными; во всяком случае он не верит в то, что они в достаточной степени доблестные мужи. Вот почему вместе с ними посылали, в качестве сопровождающих, их личных врагов и считали спасением для государства, когда между царями происходили распри.

21. Не могут считаться правильными и те законоположения, которые были введены при установлении сисситий, так называемых фидитий. Средства на устройство их должно давать скорее государство, как это имеет место на Крите. У лакедемонян же каждый обязан делать взносы, несмотря на то, что некоторые по причине крайней бедности не в состоянии нести такие издержки, так что получается результат, противоположный намерению законодателя. Последний желает, чтобы институт сисситий был демократическим, но при существующих законоположениях он оказывается менее всего демократическим. Ведь участвовать в сисситиях людям очень бедным нелегко, между тем как участие в них, по унаследованным представлениям, служит показателем принадлежности к гражданству, ибо тот, кто не в состоянии делать эти взносы, не пользуется правами гражданства.

22. Что касается закона о павархах, то его порицали уже и некоторые другие [69], и порицание это вполне основательно: он бывает причиной распрей; в самом деле, наряду с царями, которые являются несменяемыми полководцами, павархия оказалась чуть ли не второй царской властью.

Против основной мысли [спартанского] законодателя можно было бы сделать упрек, какой высказал Платон в «Законах»: вся совокупность законов рассчитана только на одну часть добродетели, именно па воинскую доблесть, так как она полезна для приобретения господства [70]. Поэтому они держались, пока вели войны, и стали гибнуть, достигнув гегемонии: они не умели пользоваться досугом и не могли заняться каким-либо другим делом, которое выше военного дела. 23. Не меньше и другая ошибка: по их мнению, блага, за которые бьются люди, достигаются скорее при помощи добродетели, чем порока, и в этом отношении они совершенно правы; но нехорошо то, что эти блага они ставят выше добродетели.

Плохо обстоит дело у спартиатов и с государственными финансами: когда государству приходится вести большие войны, его казна оказывается пустой и взносы в нее поступают туго; а так как большая часть земельной собственности сосредоточена в руках спартиатов, то они и не контролируют друг у друга внесение налогов. И получился результат, противоположный той пользе, какую имел в виду законодатель: государство он сделал бедным денежными средствами, а частных лиц — корыстолюбивыми. О лакедемонском государственном устройстве сказанного достаточно; мы отметили то, что может вызвать больше всего нареканий.

VII, 1. Критский государственный строй близок к лакеде-монскому. Некоторые его черты не хуже, в большей же своей части он все же оказывается менее искусно созданным. Вероятно,— да это подтверждается и преданием — лакедемонское государственное устройство во многих своих частях явилось подражанием критскому, а известно, что старинные учреждения бывают в большинстве случаев менее разработаны, чем более поздние. По преданию, Ликург, отправившись в путешествие, после того как он отказался от опеки над царем Хариллом, значительную часть времени провел тогда на Крите из-за племенного родства. Дело в том, что жители Ликта были лакедемонскими колонистами; когда они отправились основывать колонию, то восприняли у тамошних жителей существовавшую у них совокупность законов. Недаром и теперь еще периэки управляются по ним так, как было впервые установлено Миносом в его законах.

2. Остров Крит как бы предназначен природой к господству над Грецией, и географическое положение его прекрасно: он соприкасается с морем, вокруг которого почти все греки имеют свои места поселения; с одной стороны, он находится на небольшом расстоянии от Пелопоннеса, с другой — от Азии, именно от Триопийской местности и Родоса. Вот почему Минос и утвердил свою власть над морем, а из островов одни подчинил своей власти, другие населил, пока, наконец, напав на Сицилию, он не окончил там свою жизнь около Камика. 3. Сходство между критскими и лакедемонскими порядками заключается в следующем: для спартиатов земли обрабатывают илоты, для критян— периэки; у спартиатов и у критян существуют сисситий, которые в первоначальные времена назывались у лакедемонян не фидитиями, а, как у критян, андриями — явное доказательство, что они были заимствованы оттуда.

Далее, и политический строй: эфоры имеют ту же власть, какая на Крите принадлежит так называемым космам; разница лишь в том, что число эфоров— пять, число космов — десять. Геронты соответствуют тем геронтам, которых критяне называют советом. Прежде существовала и царская власть, но критяне ее отменили; предводительство же на войне у них принадлежит космам. 4. В народном собрании участвуют все, но права выносить самостоятельное решение народное собрание не имеет ни в чем, а только утверждает постановления геронтов и космов.

С сисситиями у критян дело обстоит лучше, чем у лакедемонян. В Лакедемоне каждый поголовно должен делать положенный взнос — в противном случае закон лишает его гражданских, прав, как об этом было сказано выше; на Крите сисситии имеют более общенародный характер: от всего урожая, от всего приплода, от всех доходов, получаемых государством, и... [71] взносов, платимых периэками, отчисляется одна часть, идущая на дела культа и на общегосударственные расходы, а другая часть идет на сисситии. Таким образом, все, и женщины, и дети, и мужчины, кормятся на государственный счет.

5. Законодатель придумал много мер к тому, чтобы критяне для своей же пользы ели мало; также в целях отделения женщин от мужчин, чтобы не рожали много детей, он ввел сожительство мужчин с мужчинами; дурное ли это дело или не дурное — обсудить это представится другой подходящий случай.

То, что сисситии поставлены у критян лучше, чем у лакедемонян, ясно. Напротив, с их космами дело обстоит еще хуже, чем со спартанскими эфорами. Отрицательные стороны, присущие институту эфоров, свойственны и космам, так как в их число попадают случайные люди. Но той пользы, какая получается там для государственного строя, мы здесь не находим: там эфоры избираются из всех, и народ, имея таким образом доступ к высшей власти, желает сохранения существующего государственного порядка; здесь же избирают космов не из всех, но из определенных родов. А геронтов — из тех, кто был раньше космами. 6. О них можно сказать то же самое, что и о геронтах в Лакедемоне: их безответственность и несменяемость — слишком высокая честь сравнительно с их достоинством, а то, что они управляют не на основании писаных законов, но самовластно, небезопасно. Спокойствие народа, лишенного участия в управлении, никоим образом не служит доказательством правильности такого порядка. Космов — в противоположность эфорам — нет никакой возможности подкупить, потому что они живут на острове, далеко от тех, кто мог бы их подкупить [72]. Средство же, которым критяне стараются исправить ошибку, нелепо и пригодно не для строя политии, а для династического строя. 7. Именно часто против космов соединяются некоторые из их сотоварищей или из частных лиц и изгоняют их; разрешается также и самим космам во время отправления ими должности отказаться от нее. Было бы, конечно, лучше, если бы все это совершалось на законном основании, а не по человеческому усмотрению, так как это последнее мерило небезопасно. Самое же печальное — возможность полной отмены порядка; это часто устраивается теми могущественными лицами, которые не желают подчиниться грозящему им суду. Отсюда ясно, что критский строй имеет нечто от политии, но это не полития, а скорее династия. В порядке вещей и то, что знать, присоединяя к себе народ и друзей, создает анархию, взаимные распри и междоусобную борьбу.

8. Чем отличается такое состояние от временного прекращения государственной жизни вообще? И разве не рушится при этом государственное общение? Когда государство находится в состоянии, подобном описанному, то возникает большая опасность, если кто пожелает и будет в состоянии напасть на него. Но, как сказано выше, строй этот спасается благодаря географическому положению государства; отдаленность приводит к тем же последствиям, что и меры, направленные к изгнанию иноземцев [73]. Поэтому у критян периэки остаются спокойными, между тем как илоты восстают часто. Критяне не имеют владений вне своего острова, и лишь в недавнее время до них дошла чужеземная война, которая ясно обнаружила слабость тамошних законов [74]. Будем считать, что сказанного о критском государственном устройстве достаточно.

VIII, 1. И карфагеняне, как полагают, пользуются прекрасным государственным устройством, которое во многих отношениях отличается от остальных; в некоторых частях оно сходно главным образом с лакедемонским. Вообще эти три государственных устройства — критское, лакедемонское и карфагенское — до известной степени очень близки друг к другу и значительно отличаются от остальных. Действительно, многие стороны государственной жизни устроены у карфагенян прекрасно. Доказательством слаженности государственного устройства служит уже то, что сам народ добровольно поддерживает существующие порядки и что там не бывало ни заслуживающих упоминания смут, ни тирании.

2. Сходство с лакедемонским государственным устройством в следующем: подобно лакедемонским фидитиям, в Карфагене существуют сисситии товариществ; эфорам соответствует должность ста четырех (отличие — и в положительную сторону — этих ста четырех от эфоров заключается в следующем: в то время как эфорами бывают первые попавшиеся, сто четыре избираются исключительно из людей благородного происхождения); цари и герусия соответствуют лакедемонским царям и геронтам, причем опять-таки преимущество заключается в том, что в Карфагене цари не должны ни непременно происходить из одного и того же рода, ни из какого попало, но должны принадлежать к выдающемуся род)... [75] избираются из числа этих [76], а не по возрасту. В самом деле, геронты, захватив главные должности, могут принести большой вред, если они окажутся людьми ничтожными, и уже принесли вред в Лакедемонском государстве.

3. Главное, в чем можно было бы упрекнуть этот государственный строй с точки зрения отклонения от безукоризненного строя, присуще в одинаковой мере всем указанным выше трем государствам. То, что по замыслу призвано служить власти лучших и политии, имеет элементы, склоняющиеся отчасти в сторону демократии, отчасти — в сторону олигархии. Цари вместе с геронтами в случае полного согласия между ними полномочны вносить или не вносить дела на решение народного собрания; если же согласия нет, то решающий голос принадлежит народному собранию. В тех делах, которые вносят на его решение цари и геронты, оно не только выслушивает постановления властей, но и имеет право обсуждать их, и каждый желающий может говорить против вносимых предложений, чего мы не находим при других государственных устройствах.

4. То же, что пентархии, обладающие многими важными полномочиями, кооптируются сами собой, что они избирают совет ста, что, сверх того, они остаются у власти более продолжительное время, чем остальные должностные лица (пентархии остаются у власти и после сложения с себя должности, и собираясь вступить в должность), —все это черты, свойственные олигархическому строю. Напротив, отсутствие вознаграждения должностным лицам за службу, назначение их не по жребию и другое подобное этому следует считать чертами, свойственными аристократическому строю; ему соответствует также и то, что в Карфагене все судебные дела разбираются определенными должностными лицами, а не так, как в Лакедемоне, где различные дела подлежат ведению различных судей.

5. Всего же более отклоняется от аристократического строя в сторону олигархии карфагенское государственное устройство в силу вот какого убеждения, разделяемого большинством. Они считают, что должностные лица должны избираться не только по признаку благородного происхождения, но и по признаку богатства, потому что необеспеченному человеку невозможно управлять хорошо и иметь для этого достаточно досуга. Но если избрание должностных лиц по признаку богатства свойственно олигархии, а по признаку добродетели — аристократии, то мы в силу этого могли бы рассматривать как третий тот вид государственного строя, в духе которого у карфагенян организованы государственные порядки. Ведь они избирают должностных лиц, и притом главнейших — царей и полководцев, принимая во внимание именно эти два условия.

6. Но в таком отклонении от аристократического строя следует усматривать ошибку законодателя. Ведь самое важное — и на это нужно прежде всего обращать внимание — заключается в том, чтобы лучшие люди в государстве могли иметь досуг и ни в чем не терпели неподобающего с собой обращения, будут ли они должностными лицами или частными. Хотя должно считаться и с тем, что богатство способствует досугу, однако плохо, когда высшие из должностей, именно царское достоинство и стратегия, могут покупаться за деньги. Такого рода закон ведет к тому, что богатство ценится выше добродетели и все государство становится корыстолюбивым. 7. Ведь то, что почитается ценным у власть имущих, неизбежно явится таковым и в представлении остальных граждан. А где добродетель не ценится выше всего, там не может быть прочного аристократического государственного устройства. Вполне естественно, что покупающие власть за деньги привыкают извлекать из нее прибыль, раз, получая должность, они поиздержатся; невероятно, чтобы человек бедный и порядочный пожелал извлекать выгоду, а человек похуже, поиздержавшись, не пожелал бы этого. Поэтому править должны те, кто в состоянии править наилучшим образом. Если законодатель не приложил старания к тому, чтобы порядочным людям дать возможность жить в достатке, то он должен был по крайней мере позаботиться о том, чтобы должностные лица имели необходимый досуг.

8. Отрицательной стороной можно считать и то, что одному человеку предоставлена возможность занимать одновременно несколько должностей; между тем в Карфагене такой порядок процветает. Однако всякое дело лучше всего исполняется одним человеком. С этим обязательно должен считаться законодатель; он не должен допускать, чтобы один и тот же человек и на флейте играл, и сапоги тачал. Таким образом, в государстве не слишком малых размеров чертой, более свойственной политии, а вместе с тем и демократии, являлось бы участие возможно большего числа граждан в управлении: тогда всякий будет делать свое дело, как мы сказали, и более сообразуясь с общественной пользой, и лучше, и скорее. Это ясно сказывается в военном и морском деле, где приказание и послушание как бы пронизывают все.

9. Хотя, таким образом, государственное [устройство Карфагена и является] олигархическим, карфагеняне, однако, удачно спасаются [от возмущений со стороны народа тем, что дают ему возможность] разбогатеть, а именно они постоянно высылают определенную часть народа в подвластные города. Этим они врачуют свой государственный строй и придают ему стойкость. Но здесь всё — дело случая, между тем как предупреждение волнений среди граждан вменяется в обязанность законодателя. При нынешнем же положении стоит случиться какой-нибудь беде, и масса подвластных перестанет повиноваться, а в законах не найдется средства для водворения спокойствия.

Так обстоит дело с государственным устройством Лакедемона, Крита и Карфагена, которые заслуженно пользуются хорошей славой.

IX, 1. Среди тех, которые высказались так или иначе о государственном устройстве, некоторые даже и в малой степени не принимали участия в государственных делах, но провели всю свою жизнь частными людьми; то, что было ими высказано более или менее замечательного в этом отношении, почти все уже упомянуто выше. Некоторые, напротив, были законодателями; одни из них издавали законы для своих государств, другие — для чужих, причем они и лично принимали участие в государственной деятельности. Из этих законодателей одни были только создателями законов, другие, как, например, Ликург и Солон, также создателями государственного строя; они создали и законы, и государственное устройство.

2. О лакедемонском государственном устройстве было сказано выше. Солона же некоторые считают превосходным законодателем: он упразднил крайнюю олигархию, положил конец рабству простого народа и установил прародительскую демократию, удачно смешав элементы разных государственных устройств; ареопаг представляет олигархический элемент, замещение должностей посредством избрания — элемент аристократический, а народный суд — демократический. Однако Солон, по-видимому, удержал то, что уже существовало прежде, а именно ареопаг и выборность должностных лиц, но демократию именно он установил тем, что ввел народный суд, где могут быть судьями все.

3. Некоторые упрекают Солона за это, указывая, что он свел на нет другие элементы государственного строя, передав всякую власть суду, члены которого назначаются по жребию. Когда народный суд усилился, то пред простым народом стали заискивать, как перед тираном, и государственный строй обратился в нынешнюю демократию. Значение ареопага уменьшил Эфиальт вместе с Периклом. Перикл ввел плату за участие в суде, и таким способом каждый из демагогов вел демократию все дальше — вплоть до нынешнего положения.

4. Произошло это, как представляется, не в соответствии с замыслом Солона, а скорее по стечению обстоятельств. Ведь во время Персидских войн простой народ, став причиной гегемонии на море, возгордился и, несмотря на противодействие порядочных людей, взял себе дурных руководителей. Между тем Солон, по-видимому, дал простому народу лишь самую необходимую власть — избирать должностных лиц и принимать от них отчеты (если бы он этими правами не обладал, то находился бы на положении раба и был бы враждебно настроен). Но все должности по замыслу Солона должны были замещаться людьми знатного происхождения и состоятельными— из пентакосиомедимнов, зевгитов и из третьего слоя — так называемого всадничества; четвертый слой составляли феты, не имевшие доступа ни к какой должности [77].

5. Законодателями были также Залевк из Покров Эпизефирских и Хароид из Катаны для своих сограждан, а также для остальных халкидских городов в Италии и Сицилии [78]. Некоторые пытаются включить в число законодателей и Ономакрита, который будто бы был первым отличившимся в деле законодательства; указывают, что он, локр по происхождению, получил выучку на Крите, где он жил, изучая искусство мантики; что его товарищем был Фалет; что слушателями Фалета были Ликург и Залевк, а слушателем Залевка — Харонд [79]. Но те, кто устанавливает такую преемственность, слишком мало считаются с хронологией.

6. У фиванцев законодателем был Филолай Коринфянин [80]. Филолай происходил из рода Бакхиадов; вступив в любовную связь с Диоклом, победителем на олимпийских состязаниях, он удалился в Фивы, когда тот, возненавидев преступную любовь к себе своей матери Алкионы, покинул Коринф. Там же оба и окончили свои дни. И теперь еще показывают их могилы, расположенные таким образом, что с одной из них можно хорошо видеть другую, но коринфская земля со стороны одной могилы видна, со стороны другой — нет.

7. По преданию, относительно погребения они распорядились сами: Диокл — из отвращения к тому, что с ним приключилось,— хотел, чтобы с его могильной насыпи не была видна Коринфская область, а Филолай, напротив,— чтобы она была видна. Оба они поселились у фиванцев по указанной выше причине. Филолай, между прочим, установил у них также законы, касающиеся деторождения (эти законы они называют законами об усыновлении); они были установлены им специально с целью сохранения одинакового числа земельных наделов.

8. В законодательстве Хароттда нет ничего своеобразного, за исключением закона о судебном преследовании за лжесвидетельства (он первый установил привлечение за них к ответственности). По точности формулировки своих законов Харонд выделяется даже среди нынешних законодателей. У Фалея своеобразен закон об уравнении собственности. У Платона — общность жен, детей и имущества, женские сисситии, а также закон о попойках, а именно то, что председательствовать на них должны люди трезвые, далее — закон о военных упражнениях, в силу которого упражняющиеся должны уметь одинаково владеть обеими руками, так как не следует, чтобы одна рука была полезной, а другая — бесполезной.

9. Есть законы Дракона, но он дал их для уже существовавшего государственного устройства. Своеобразного, заслуживающего упоминания в этих законах нет ничего, исключая только их суровость из-за размеров наказания. И Питтак [81] был творцом законов, но не государственного устройства. Своеобразен следующий закон Питтака: пьяные за совершенные ими проступки должны подвергаться большему наказанию, нежели трезвые; так как пьяные в большинстве случаев отличаются большей наглостью, чем трезвые, то он позаботился об общественной пользе и не пожелал оказывать снисхождение, какое должны были бы, пожалуй, вызывать к себе пьяные.

У фракийских халкидян был законодатель Андродамант, уроженец Регия [82]; ему принадлежат законы касательно убийств и о дочерях-наследницах; впрочем, едва ли кто-либо мог бы указать на какую-нибудь своеобразную черту в законодательстве Андродаманта.

Вот наши рассуждения о государственных устройствах, как существующих в действительности, так и оставшихся только в проектах.

@темы: Спарта, историческая справка, историческая статья, Древняя Греция, История

---

Чаши весов. Вторая серия

[DeeLatener]

Название: «Чаши весов». Вторая серия.
Авторы: DeeLatener, Masudi
Жанр: PWP, angst, non-con
Тема: Античный ориджинал
Рейтинг: NC-21
Warnings: насилие, изнасилование
В общих чертах: история-вирт, написанная на сообществе «Тайные мистерии ХХХкроликов»
Предыстория: Афины, разоренные тиранами, люди победнее и разорившиеся борются за жизнь, а ради этого идут на многое.
Юноша Кирон из разорившейся после казни тиранами главы семьи и смерти от болезни родственников семьи сталкивается на улице с торговцем мясом, Псиафом, который делает ему непристойное предложение. Юноша сперва оскорбляет торговца, унизившего его перед всеми, но в итоге решается принять приглашение.
Он отправляется в дом Псиафа.
Первая серия здесь


Амикл покашлял, сообщая о себе сидящему спиной ко входу Псиафу.
- Господин, - начал он. - Этот мальчишка... я боюсь, он умрет, если его и дальше не кормить. Совсем бледный. Почти не двигается... Цепи тяжелы для него.
Псиаф недовольно оторвался от подсчета дневной выручки в своей лавке. Голод и горе играли ему на руку. Продавалось даже гниющее мясо, которое испортилось за недоглядом дрянного раба-финикийца, которого Псиаф изувечил за проступок, перебив тому руку и поставив клеймо на щеку.
Торговец перебирал кругляшки монет, рассматривая их блики на солнце и довольно улыбался.
Он оглянулся на Амикла, постепенно осознавая его слова.
Точно! Кирон...Третий день в подвале. Темном, сыром, на цепи, как собака. Без еды. И воды.
Амикл говорил, что, мучимый жаждой, юноша приникал по ночам ртом к сырым стенам.
Надо посетить его, посмотреть на эту дрянь, которая в самый неподходящий момент решила проявить свою ненужную гордость. А от него всего то требовалось - слушаться мясника и выполнять его прихоти.
"Их род всегда был странным, с этими древними понятиями о чести", - скривился Псиаф.
И прям - вдруг мальчишка сдохнет. В планы Псиафа это не входило; мясник неосознанно опустил руку к паху.
Он покачал головой, как будто действительно был озабочен состоянием юноши.
- Да, Амикл, принеси мне хлеб, фруктов и вина.. Я пойду, поговорю с ним.
Через несколько мгновений Псиаф, сопровождаемый Амиклом, несущим в руках небольшое блюдо с душистым хлебом, спелыми фруктами и ароматным вином, тяжело шлепал по дорожке внутреннего сада, ведущей к подвалу, тюрьме Кирона.

Кирон стоял на коленях подрагивая, опираясь о стену в темном углу.
Это было его редкое путешествие из угла посветлее, где валялась солома, ставшая его ложем. Цепь позволяла немногое, сил едва хватало, чтобы волочить ее за собой.
Услышав шаги, он подумал, что это Амикл, но затем замутненный лишениями разум донес, что идут двое.
Юноша поскорее запахнул хитон и шатнулся в сторону лежанки.
Он чувствовал как колотится сердце.
Нагнув голову, чтобы не ударится о низкую притолоку, зашли Псиаф с Амиклом.
Мясник поморщился от затхлого запаха, ударившего ему в нос. Когда глаза привыкли к полумраку, он увидел скорчившуюся фигуру Кирона в углу.
Юноша был, как и приказал Псиаф, с цепью на шее, накрепко вмурованной в стену.
Амикл поставил по указанию пальца хозяина блюдо на пол. Ароматы быстро заполнили темное помещение.
Управляющий вышел и вернулся со скамеечкой, на которую уселся
Псиаф, осматривая подвал. В углу, пискнув, пробежала здоровая крыса. Торговец брезгливо поджал толстую нижнюю губу.
Он так же молча указал Амиклу на дверь. Тот почтительно поклонился и вышел, кинув украдкой сочувственный взгляд в сторону Кирона, который, сверкая блестящими глазами, смотрел на торговца.
Псиаф подпер кулаком мясистый подбородок и продолжал молча рассматривать своего пленника. Ссадины немного поджили, синяки потеряли красный оттенок, начиная обретать фиолетово-зеленую окраску.
- Ну что, неблагодарный пес? Как тебе в твоей вонючей конуре? - он протянул руку к блюду стоящему рядом, взял ароматный хлеб и нарочито медленно отправил кусок в рот, чавкая и рассматривая свою жертву.
Кирон, словно голодный волк, дернул головой, проследив траекторию руки Псиафа от блюда до рта; зашелестела цепь.
Из-за пересохших губ показался язык, коротко прошедшийся по ним.
- Отпусти... - едва слышный шёпот, - я лучше умру на свободе...
Кирон чуть подался вперед, тяжело опираясь на руку. Глаза лихорадочно блестели. Он больше не выглядел, как благородный юноша из аристократической семьи. В нем осталось больше от отчаявшегося, но рвущегося сердцем на волю животного. Что ждет его наверху? такая же смерть, как и здесь...
Псиаф рыгнул, вежливо прикрыв рот. Он театрально вздохнул и покачал головой.
- Глупый ты щенок, - произнес как можно степенней, - я же тебе добра желаю. Ведь я знал твоего отца, я хочу заботиться о тебе; я сделал тебе хорошее, просто отличное предложение, и тебе-то надо было всего лишь проявить хоть капельку уважения к твоему благодетелю, который желает тебе лишь добра, - он сложил руки на груди, поковырялся пальцем в зубе, и продолжил. - Да, ты и правда глуп, юноша. Глуп и невоспитан. Ты пришел в мой дом по моему приглашению. Хоть ты оскорбил меня сначала, но я принял тебя, как самый радушный хозяин, - он развел руками и вновь протяжно вздохнул,- и потом, уже в моем доме, ты опять обидел меня, хотя я был столь внимателен к тебе.
Он взял огромное наливное яблоко, посмотрел на него, нарочито медленно поиграл им в руке, наблюдая за взглядом Кирона, вытер его бок о хитон, и вонзился зубами.
Пока торговец говорил, плечи Кирона подергивались, словно он беззвучно смеялся, хотя это могло быть от слабости или промозглого воздуха подвала.
Псиаф долго жевал с самым глубокомысленным видом, затем вытер сок с подбородка, и, посмотрев на юношу, который неотрывно наблюдал, как бы между прочим спросил, показывая светящийся спелостью фрукт:
- Хочешь?
Юноша замер. Его голова поникла еще ниже, но он вполне различимо кивнул.
Получив ожидаемый ответ, Псиаф опять откусил от яблока и пожевал немного.
"Гордец наступил в капкан и тот начал медленно захлопываться", - подумал мясник и кинул остаток яблока юноше.
Пока тот, цепко поймав летящее в его сторону яблоко, жадно доедал его, Псиаф наблюдал, не скрывая своей усмешки, похотливо блуждающей на его толстых бесформенных губах.
- Видишь, - опять начал разглагольствовать он, - я делюсь с тобой своей трапезой. Хоть ты меня обидел, сильно обидел и оскорбил. Но я не держу зла, я благородный человек, и что такое честь я знаю не понаслышке.
Он отломил большой кусок мягкого белого хлеба, щедро обмакнул его в вино, откусил от него и жестом предложил его юноше.
Кирон посмотрел на хлеб, сглотнул, перевел взгляд на Псиафа.
Что бы ни сделал с ним этот человек, сейчас все уже было не важно.
Он поднялся, но пошатнулся, пришлось ухватиться за стену. Цепь зазвенела, спадая с плеча, юноша схватил ее, чтобы остановить звук, напоминающий о его положении.
Добравшись до сидящего на скамеечке Псиафа Кирон опустился на пол перед ним, потянулся вперед и вцепился зубами в кусок, который сжимали толстые пальцы в перстнях, два дня назад разрывавшие его вход.
Псиаф удовлетворенно разулыбался. Вид Кирона, сидящего у его ног, как верная собака, и покорно берущего еду из его рук привел торговца в еще более приподнятое расположение духа. Интересно, будет ли он дальше упрямиться и изображать из себя потомка царей афинских?
- Я смотрю, ты все понял. Я добрый и незлой человек и быстро забываю о нанесенном оскорблении, если вижу, что мой обидчик раскаялся и просит прощения. Я понимаю тебя: ты потерял близких, ты был огорчен и подавлен. Я хочу, чтобы мы были друзьями, - он похлопал Кирона по плечу, отщипывая мякиш хлеба и отправляя куски тому в рот.
Юноша заглатывал хлеб, стараясь не глядеть в глаза Псиафу. Едва ли в нем остались какие-то чувства, ничего кроме опустошенности, даже отвращения к себе он больше не испытывал.
- Я сделаю все, что ты скажешь, - произнес наконец Кирон. - А после... ты отпустишь меня?..
Он посмотрел на мужчину синими глазами с темной каймой вокруг радужки, и даже взял того за руку.
Псиаф погладил своей жесткой рукой лицо юноши, в ссадинах и синяках.
- Отпустить? Поговорим об этом позже, Кирон, - он провел пальцем по избитым губам и притворно вздохнул, - я не знаю, что и ответить тебе, когда ты говоришь так, словно я принуждаю к чему-то нехорошему. А ведь мы договорились, что мы друзья, - он неспешно налил вина, отпил сам, и дал сделать глоток юноше.
Помолчав, чувствуя как вино разливается в нем приятной теплой волной, он наставительно произнес:
- Я вот, например, знаю, чего ты хочешь на самом деле, - он помял в руке кусок хлеба, водя перед изможденным лицом юноши. - Ты тоже должен знать, чего в действительности хочу я, и предложить мне это. Сам. Это будет честный обмен. Это будут честные отношения. Мы же друзья? А друзья всегда честны друг перед другом.
Кирон качнул головой, горько усмехнувшись и тут же сморщившись: из трещинки на губе вновь засочилась кровь.
- Ты ведь не отпустишь меня? так зачем мне давать тебе то, что ты хочешь...
Однако он положил ладони на ноги Псиафа, подтянулся поближе, провел по правому колену языком, глядя мяснику в глаза.
- Я сделаю то, что ты хочешь. Всё. Но я хочу умереть на свободе.
Псиаф пошире расставил ноги, придвигаясь ближе. Пальцами, дрожащими от предвкушаемого удовольствия, он вытер нитку крови, размазав ее по подбородку, запустил руку в волосы юноши, потом спустился вниз, лапая теплое плечо... Ему нравилась такая покорность его пленника, этот взгляд снизу-вверх, просящий, умоляющий.... Совсем не тот взгляд, как тогда, на рынке...
И эти податливые ладони, еле вздрагивающие на его коленях, и этот язык, умелые движения которого Псиафу были уже хорошо знакомы...
В паху потянуло растущим комком...
- А зачем умирать, когда можно жить, - севшим голосом сказал он. - Я же сказал, мальчишка, о твоей свободе поговорим позже, - он кивнул головой, - обещаю тебе.
- Я не хочу жить твоим рабом или игрушкой, - пальцы вцепились в колени Псиафа, оставив белые отметины.
Одна рука двинулась вверх, ведя по белесой коже с проступающими голубоватыми сосудами. Она скользила все выше, увлекая край хитона за собой.
Кончики пальцев коснулись бедра, сместились внутрь и сплелись с темными волосками, слегка поглаживая кожу под ними.
- Всегда есть выбор, - хмыкнул Псиаф, тяжело задышав, - и у тебя он будет. Я же твой друг, я желаю тебе только добра.
Он отер лоб, покрывшийся испариной, схватил движущуюся руку Кирона и положил на свой фаллос, который начал твердеть, заставляя юношу обхватить его ладонью, немного сжать ствол.
И закрыв глаза, продолжая держать свою липкую руку на гладкой коже, он чувствовал, как тот заскользил теплой ладонью по всей длине его фаллоса, приминая и сжимая охотно оживающий член.
Псиаф схватился за затылок Кирона и приблизил к нему свое лицо.
- Ну давай же, я хочу услышать, что ты действительно хочешь это сделать, пососать его, потрогать его, облизать, поцеловать мои яички. Я хочу услышать, что ты действительно хочешь этого, что тебе нравится делать это со мной, я хочу, чтобы ты просил меня об этом, - хрипло проговорил он и выжидающе, не моргая своими водянистыми выпуклыми глазами, уставился в синие глаза юноши.
Рука сжалась на члене чуть сильнее дозволенного. Большой палец прошелся по головке, потер дырочку уретры. Ладонь продолжала мягкое движение вверх-вниз, оттягивая кожицу, разминая кончиками пальцев ствол.
- Тебе не достаточно того, что я делаю..? - макушка уперлась в тянущую вперед руку, сопротивляясь. Кирон почувствовал, как кулак Псиафа сжимается, натягивая волосы. Он посмотрел на торговца, чувствуя, что вот-вот иссякнет и попросту разрыдается.
Псиаф издевательски усмехнулся, наблюдая как сильно и напряженно бьется жилка на шее Кирона, он сильнее сжал руку на его затылке.
Он наслаждался этой легкой заминкой и потрясенной реакцией мальчишки, который тем не менее не останавливался и продолжал ласкать ставший совсем тугим член мясника.
- Нет, я хочу слышать, что ты сам хочешь этого.., - Псиаф медленно нахмурился и больно потянул за волосы. - Ну, я жду...
Кирон болезненно выдохнул, получилось что-то вроде жалобного стона. Несколько мгновений он все смотрел в глаза Псиафу, словно ждал и надеялся на спасение: что придет Амикл и отвлечет мясника чем-то или Посейдон в гневе сотрясет землю... Но вокруг было тихо. Свет кое-где находил себе путь и робкими полосками или небольшими пятнышками оставался на грязном полу, высвечивая в воздухе песчинки пыли.
Опустив лицо так, чтобы не было видно глаз, Кирон прошептал хрипло, срывающимся голосом:
- Я хочу твой фаллос, хозяин... в рот...
Движения его замедлились, он боролся с собой, с волной боли, накрывшей, грозящей разорвать на части.
Псиаф удовлетворенно крякнул, потянул за затылок юноши, поднимая его лицо к себе.
- Уже лучше, мой друг, но ты должен сказать так, как приказал я - не просто хочешь в рот, а хочешь ласкать его, сосать, лизать... В общем, все, что ты умеешь, - он гадливо подмигнул совершенно потерянному Кирону.
Торговец проник пальцами за железный ошейник на шее юноши, и потянул обруч на себя.
- Я жду, прекрасный...
Кирон подался вперед, влекомый пальцами Псиафа. Их лица оказались совсем близко, юноша опирался на колени торговца. Псиаф почувствовал, что он подрагивает от слабости.
Пленник облизнул губы, его дыхание коснулось лица Псиафа, когда он произнес:
- Я хочу твой фаллос... хочу погрузить поглубже в горло... и лизать его мощный ствол... обсасывать головку... ласкать твои яйца... чувствовать их тяжесть на своих.. губах...
Кирон уже ждал обжигающей влаги, но ее не было. Должно быть, вся вода в нем иссякла.
Псиаф издал удовлетворенное урчание, он обрадовано облапил юношу, ткнулся ему в рот своими мокрыми губами.
Дрожа от нетерпения всем своим большим телом, он придвинулся поближе, и притянул лицо Кирона, направляя тому в рот уже налитый силой, прямой фаллос.
- Хорошо, мой прекрасный, возьми же его, как ты хочешь... - он чуть не стонал, поглаживая затылок юноши.
Кирон, пока голова его опускалась на подставленный кол, глянул мельком в сторону - нет, никакого спасения не будет. Он растянул губы и поглотил фаллос мясника до половины, глотка содрогнулась от внушительного органа, заполнившего ее, стискивая крепче.
Псиаф чувствовал тугое кольцо вокруг ствола, мнущее его, мягкий влажный язык, обводящий головку, щекочущий, облизывающий со всех сторон. Каштанововолосая макушка двигалась вверх-вниз, прилежно выполняя урок. Рука юноши скользнула под стоящий торчком фаллос и принялась играть с яйцами в натянувшейся мошонке, поглаживая их, чуть теребя, сжимая, разминая...
Псиаф закрыл глаза, громко, с одышкой, сопя и выдыхая. Он поглаживал его затылок, потом отстегнул слабые застежки на одежде юноши и старый хитон упал грязной тканью, поддерживаемый на теле Кирона одним лишь поясом. Псиаф с удовольствием лапал его голые крепкие плечи, тер пятерней шею.
Сегодня мальчишка отсасывал даже лучше, чем тогда в мегароне, за куски еды.
Неужели на Кирона так подействовало наказание?
В сознании, опутанном страстью и похотью, опять промелькнула картина протестующего юноши, сверкающего бешенством пронзительных глаз.
Нельзя допустить этого снова… Сейчас торговец точно забьет эту игрушку, если подобное повторится. А терять такое сокровище, с таким податливым, умелым ртом и теплыми руками Псиаф не собирался. Тем более что мальчишка, кажется, начал осваивать уроки своего благодетеля и вроде как даже правильно разговаривать.
Он неожиданно остановил юношу, вынув свой фаллос из его рта. Кирон по инерции немного потянулся за ускользающим из его рта тугим членом, и вопросительно посмотрел на мясника, но Псиаф махнул короткопалой рукой:
- Погоди, я совсем забыл, мой прекрасный…
Торговец встал, придерживая свой тяжелый орган, которому сегодня уделили столько приятного внимания, проковылял к дубовой массивной двери, и, приоткрыв ее, спешно и раздраженно крикнул в глубь сада:
- Амикл! Амикл! Принеси порцию жаркОго!
Потом он вернулся и сел опять, кряхтя и сбрасывая с себя мешавший движениям хитон. Стало прохладно, но это было небольшое огорчение для разгоряченного Псиафа. Ведь перед ним, стоя на коленях, ждал Кирон.
- Продолжай, мой Адонис… Мой Ганимед… - он опять насадил жаркий юношеский рот на свой вздрагивающий ствол.
Кирон положил ладони на дряблые бледные бедра торговца, чуть подтягивая за них вперед, погрузил фаллос в рот и заработал языком и глоткой.
Хитон висел на его бедрах, обнажая иссеченное плеткой загорелое тело.
С правого бедра ладонь скользнула чуть дальше, стиснула ягодицу мужчины, потерла ее, слегка шлепнула, раззадоривая.
Кольцо пальцев немного сжало основание внушительного фаллоса, не давая надежды на разрядку, и задвигалось по стволу.
От обилия слюны звуки, раздававшиеся от паха Псиафа, стали все яснее, хлюпающие и чмокающие.
Псиаф шумно выдыхал от возбуждающих шлепков, от настойчивых пальцев на его фаллосе и старательной работы языка и губ. Он продолжал гладить юноше затылок, перебирать густые волосы, ощупывать плечи, тереть шею, спускаясь к лопаткам.
- Соси, мой прекрасный Ганимед, - бормотал он, - ты хороший юноша...
"Тоже мне, Зевс" - саркастично подумал Кирон, пытаясь протолкнуть фаллос подальше в свое горло, - но жезл и правда олимпийский".
Скрипнула дверь - в помещение зашел Амикл с блюдом.
Кирон инстинктивно дернулся, медленно заливаясь краской стыда, но рука удержала его голову, сжав затылок и тычком приказывая продолжать.
- Это всего лишь Амикл. Соси, мой прекрасный, ты так меня просил об этом, - выдохнул Псиаф сквозь зубы.
Юноша вынужденно продолжил свою работу.
"Какой позор, - подумал он, возобновляя свое громкое посасывание, и чувствуя как слюна потекла по уголкам губ, - а впрочем, имеет ли это значение для теряющего честь ради куска хлеба?"
Сначала Амикл остолбенел от увиденного: сотрясающееся большое и белое тело Псиафа, мокрого и хрипящего; тихое позвякивание цепи, блестящей в полумраке невольной тюрьмы; пленник, чья голова ритмично двигалась между широко расставленных ног хозяина, и громкое хлюпанье, однозначно говорящее о том, что делает полуодетый мальчишка, стоящий на коленях, гладящий и пошлепывающий толстые ягодицы мужчины, вцепившегося ему в волосы.
Но он быстро взял себя в руки. За эти годы службы сладострастному торговцу он и не такое видел.
Амикл тихо подошел и, отведя глаза, поставил рядом со скамеечкой блюдо с пряно пахнущим жареным мясом, аромат которого заполнил все мрачное помещение.
Псиаф нетерпеливо махнул рукой, отправляя его прочь.
- Надо будет, позову... - немного подмахивая белесыми бедрами, просипел Псиаф, - пока, как видишь, я очень занят с моим гостем.
- Да, господин, вижу, - пробормотал Амикл и поспешно вышел.
Псиаф отличался непредсказуемым характером. И если сейчас он в благодушном настроении только потому, что это несчастный голодный мальчишка усердно сосет у довольного хозяина, это не значит, что через мгновенье Псиаф не найдет причину сорвать вспыхнувший внезапно, без причины, гнев, отвесив оплеуху юноше, которого он называл прекрасным. «Оплеуха - это в самом лучшем случае», - подумал Амикл.
Амикл покачал головой. Сегодняшние Афины ему не нравились - голод и лишения толкали людей на крайности, управляющий на многое насмотрелся в последнее время. Но хозяин ему хорошо платил. Амикл привык и к нему и к некоторым его причудам, он научился вовремя закрывать глаза и делать невозмутимый вид, когда следовало.

Одной ладонью юноша скользнул меж ягодиц мясника и погладил его там, пробежавшись кончиками пальцев по расщелине, надавив средним на вход, чуть помассировав его.
Слюна, сбегая с губ, объединялась на подбородке и сбегала по дергающемуся кадыку, оставляя влажные дорожки на груди с бледно-розовыми сосками.
Когда Псиаф поддал вперед бедрами, вгоняя фаллос, Кирон закашлялся и немного выпустил изо рта, отстраняясь назад, сопротивляясь сильной руке на макушке.
Псиаф, почувствовав сопротивление, пусть и небольшое, от, казалось бы, уже покоренного, неожиданно вспылил, и, вцепившись короткими пальцами в железный обруч на шее, резко дернул юношу, немного приподнял. Кирон ощутил как холодное железо вонзилось острыми краями в шею и начал задыхаться...
- Опять, пес, вздумал лаять? Мне скоро надоест возиться с тобой, - обозленно шипел мясник, подтягивая вверх железный ошейник юноши сильной рукой, бешеными выпуклыми глазами глядя в сначала покрасневшее, а потом начавшее синеть лицо, на губы, ищущие запретный воздух.
Кирон, борясь за вдох, принялся вырываться, хрипя. Он был подобен обезумевшему жеребцу, способному переломать себе ноги, не понимая, что стоит остановиться - и боль пройдет. Он вцепился пальцами в руку Псиафа, раздирая кожу ногтями. Голова все больше запрокидывалась назад, с губ срывалось громкое сипение. Ноги юноши уперлись в пол: он из последних сил пытался освободиться и глотнуть воздуха. Одна нога скользнула по полу и впечаталась ступней в лодыжку торговца.
Псиаф неожиданно устал держать на весу задыхающегося юношу. Он отпустил его, резко толкнув на пол. Кирон, упав, схватился за горло, громко глотая, точно рыба, выброшенная на берег.
Псиаф немного успокоился. Он задумчиво потер ушибленную лодыжку...
Побить мальчишку? Слишком просто. Да и слабый он сейчас. Еще отправится к своим гордым праотцам.
Да и собственный член, который оставили без внимания, напомнил о себе резкой пульсацией.
Псиаф отер липкой рукой красное лицо, по которому струились мелкие капельки пота.
- Есть еще хочешь? - он нагнулся к блюду и обмакнул пальцы в маслянистую подливку жаркого.
Кирон вскинул на торговца глаза и шарахнулся в сторону, отталкиваясь от пола ногами, пока цепь не натянулась, дернув юношу за ошейник. Тогда он вспомнил, что теперь словно собака, словно раб...
Запрокинув голову Кирон издал звук, похожий на вой отчаяния, и ударил кулаками об пол, снова и снова. Затем замер, медленно посмотрел на цепь, на стоящего перед ним голого мясника с болтающимся опавшим фаллосом - и облизнул губы.
Псиаф отступил немного назад, услышав дикий звук, произведенный горлом пленника. "Он что, начал сходить с ума от голода? - подумал мясник, - Только этого мне не хватало".
Кирона, звенящего цепью и стоящего на четвереньках, медленно покачивало. Голод и унижения его окончательно доконали. Его мутило. И, кажется, он на мгновение перестал понимать, где находится.
Мясник, опять присев, взялся за цепь и притянул мальчишку к себе.
- Иди сюда, давай возобновим то, что мы с тобой так нелепо прервали. Смотри, я принес тебе еду: как только ты сделаешь то, что должен, я разрешу тебе еще поесть, - просипел он. л
Он хорошенько обмазал сникающий член, мошонку и внутренние стороны бедер жирной подливкой.
Кирон осмотрел бедра и промежность Псиафа со слипшимися от оливкового цвета подливки волосками с просвечивающей сквозь них кожей и громко истерически захохотал.
Неожиданно он затих.
- Ты, Псиаф, больше не прикоснешься ко мне. Я предпочту смерть таким унижениям. По своей воле я тебе сосать больше не буду...
Сказав последнее юноша застыл, пальцы сжались в кулаки - он почувствовал острие ножниц на своей нити.
Псиаф, сузив глаза и чувствуя как бешено забилось сердце, посмотрел на Кирона в упор и медленно встал.
- У тебя был выбор, щенок. И ты его сделал.
Дернув за цепь, он пнул пленника в живот. Тот согнулся пополам, схватившись за место удара.
Псиаф подцепил корчившегося в ногах юношу за обруч, швырнул на пол и навалился всей своей тяжестью на сопротивляющегося Кирона, стал ерзать по нему, потираясь членом, начавшим вновь наливаться кровью от близости молодого тела.
Дыша пленнику в ухо и пытаясь одной рукой обездвижить руки юноши, царапающегося и брыкающегося, другой он пытался раздвинуть его ягодицы и затолкать свой отросток. Ничего не получалось. Кирон черпал силы из отчаяния...
Псиаф с досадой схватил мальчишку за волосы, ударил головой об пол, поднялся, и просеменив к лестнице, истошно позвал Амикла.
Когда управляющий вошел, то, увидев, лежащего на полу юношу с кровью в волосах, он решил, что хозяин таки убил пленника. И теперь собирается взвалить на него обязанности выбросить мертвеца из дома так, чтобы соседи не догадались. Он этих мыслей стало мерзко и тошно, но такова была его работа - потворствовать во всем хозяину, который платит.
Хитон на юноше был задран, обнажая красивые ягодицы. Амикл подумал, уж не надругался ли хозяин над мертвецом. Мальчишка-то с норовом...
Рука, вытянутая вперед, чуть пошевелилась, царапая каменный пол.
- Господин, что случилось, ты не ранен? - проявил заботливость Амикл, косясь на пленника.
Псиаф тяжело дыша, ткнул в сторону тела грязным пальцем:
- Держи его ... Держи его за руки и плечи, - прохрипел он.
К горлу Амикла подступил комок тошноты. Он не хотел не то, чтобы участвовать, а даже смотреть на то, как его хозяин будет терзать это неподвижное тело, беспомощно лежавшее на полу.
- Господин, он не двигается, - робко возразил Амикл.
- Это он сейчас не двигается. Напыщенный щенок! - Псиаф плюнул на юношу. - Живучий, падаль.
Амикл осторожно приблизился и прижал руки и плечи незнакомого мальчишки посильнее к полу, проклиная тот день, когда он поступил в услужение к этому ненормальному, который даже любовь купить себе не может, - и отвернулся. Он не хотел ничего видеть.
Псиаф опять навалился на юношу.
- Сейчас, сейчас, - хрипло повторял он. - Игры закончились.
Мокрые от слюны пальцы раздвинули ягодицы, нащупали сжимающуюся плоть, и резко надавили на отверстие, которое, отозвавшись болью, нехотя пропустило палец.
Кирон дернулся, но с одной стороны на него навалился Псиаф, а с другой его руки крепко держал Амикл.
Псиаф быстро, насколько это позволяло тугое отверстие, просунул и второй палец. Он торопился. И эта торопливость не предвещала ничего хорошего для распластанного Кирона, забившегося в отчаянии.
Заворчав, Псиаф дрожащими руками приставил свой член и надавил. Вход, пропустивший пальцы, не хотел пускать нечто большее. Но Псиафа это не волновало. Он нажал посильнее, навалившись на Кирона, и мясистая головка протиснулась в проход юноши, заставив содрогнуться от разрывающей боли.
Кирон выгнулся дугой, ткнувшись макушкой в колено Амикла, накрепко вцепившегося в его предплечья, сведя их в замок, не давая пошевелиться, вдавливая в пол. Ноги дернулись, взбрыкнули.
Псиаф поймал их на изгиб локтя и подался вперед, складывая пленника пополам, делая его дырку доступной, наваливаясь на легкую добычу сверху. Свободной рукой он покрепче охватил фаллос, втискиваясь им в жаркий проход юноши, хрипло дышащего широко распахнутым ртом. Удерживая ноги мальчишки, Псиаф двинул бедрами, пристраиваясь поудобнее, и начал раскачиваться вверх-вниз. Пока внутри была только головка. Слюна быстро высохла, Псиаф понял, что глубже войти не удастся. Резко вытащив член из задницы пленника, заставив того громко охнуть, мясник зачерпнул подливки и как следует прошелся сжатой ладонью по стволу. Вернувшись, он глянул на Амикла:
- Держишь? Держи крепче.
И вновь задрал ноги Кирона.
Три пальца вошли с некоторым усилием. Псиаф следил за тем, как они медленно погружаются до основания, а затем быстро вынимал их. Его глаза светились торжеством, созерцая розовую кожицу, тянущуюся вслед, казалось, анус мальчишки выворачивался наизнанку.
- Аа, шлюха, отпускать не хочешь. Конечно, не хочешь, как иначе.
Наконец торговец вновь пристроился членом. Головка нырнула внутрь быстро.
Кирон вздрагивал и судорожно выдыхал воздух. Он закрыл глаза, словно пытался спрятаться внутри себя.
Амикл, сдерживая подступающую тошноту и рассматривая стену, чувствовал как силится освободиться из его рук юноша.
Он слышал и судорожные вздохи Кирона и прерывистую одышку хозяина, и размеренные шлепки одного тела о другое. Он ждал, когда это наконец закончится, и он сможет уйти. Подальше от этого места, от хозяина пыхтящего над беспомощным телом пленника; от Кирона, лишь вздрагивающего от нового толчка фаллоса мясника в его заднице.
Псиаф, сотрясаясь своим колышущимся от жира животом, то вынимал фаллос, заменяя его своими заскорузлыми толстыми пальцами, нарочно пытаясь протолкнуть их поглубже, вращая ими, и наблюдая, как растягивается насилуемое отверстие, то опять резко загонял ствол, стараясь погрузиться на всю длину багрового отростка, шлепая тяжелой мошонкой по растянутому заду мальчишки. Он с наслаждением чувствовал узкий горячий проход, который, казалось, не собирался растягиваться от таранящих ударов огромного фаллоса. Еще большее наслаждение ему доставляло распластанное под ним тело непокорного гаденыша, которому он наконец демонстрировал без прикрас какого обращения аристократишка в его положении достоин на самом деле.
Он вцепился ногтями в подрагивающие бедра юноши, притягивая его к себе, и впился зубами, оставляя на коже красные полукружья.
Псиаф опять быстро вытащил свой ствол, на котором, как и на вывернутой розовой плоти, стали видны смазанные следы крови. Показались, натягиваясь красным куполом, ее крупные капли.
Псиаф, возвращая напряженный член на место, почувствовал, что проникать стало легче, кровь служила дополнительной смазкой.
Мужчина резче задвигался, терзая измученный проход дальше...
Резко вынул. Кровь сочилась все сильнее. Паутиной она размазалась по органу торговца. Опустив ноги Кирона, мясник переместился к его голове, оказавшись рядом с Амиклом, обдав его запахом выделений, своей яростной животной похотью.
- Открывай рот, сученок, - процедил Псиаф, - и попробуй только укусить!
Кирон дернулся, сопротивляясь. Торговец ударил его по щеке и схватил за волосы, запрокидывая голову назад.
- Амикл! - прорычал Псиаф, не сводя глаз с мальчишки.
Управляющий вздрогнул.
- Держи зубы. Давай!
Амикл просунул пальцы в рот Кирона и почти без сопротивления разжал тому зубы.
- Давай, очисти меня своим язычком. А потом я верну твоей дырке то, о чем она мечтает. Потерпи, мальчик, я не забуду о ней.
С довольным утробным звуком расположившись над головой Кирона - ляжки по обе стороны от шеи, - и почти усевшись тому на грудь, Псиаф протолкнул фаллос в жар юношеского рта.
Бока его змея проехались по пальцам Амикла, заставив почувствовал тягучую влагу.
В уголках губ Кирона собиралась кровь с тыкающегося в рот члена. Фаллос скользил, очищаясь от следов насилия и продолжая мучить.
Псиаф захмелел от удовольствия. Он навалился на лицо юноши и принялся трахать его рот не останавливаясь, громко постанывая от судорожных испуганных и мучительных хрипов под ним.
- Давно надо было с тобой так, афинская неженка...
Он вколачивал еще, а когда отстранился, чтобы передохнуть, увидел, как глаза мальчишки закатились, и из горла доносятся булькающие звуки.
Псиаф отлупил Кирона по лицу, тот вздрогнул и, инстинктивно, выкручивая себе руки, повернулся на бок. Его вырвало скудной пищей, чудом попавшей в желудок, и кровью из растертой глотки.
Псиаф в отвращении отшатнулся. В нос ударил тошнотворный запах содержимого вывернутого желудка юноши.
- Грязная свинья, - брезгливо прошептал он и, словно огромный паук над своей полумертвой жертвой, переместился вниз, собираясь получить от истерзанного тела сполна, не взирая на побелевшее лицо, редкое тяжелое дыхание и затуманенный взгляд юноши.
Он опять затолкал свой член в кровоточащее растянутое отверстие, а Кирон лишь слабо вздрагивал он прикосновений к нему.
Псиаф натянул на свой готовый и уже сильно напряженный член вялое тело и, громко хрипя, задвигался жесткими, учащающимися толчками.
Его нисколько не волновало, насколько Кирон был поврежден его пальцами или фаллосом, но кровотечение усиливалось, и ритмичное хлюпанье от резких погружений мокрого отростка в кровоточащий проход, больше напоминающий открытую вывернутую окровавленную рану, становилось все громче.
- Оооо, - он вцепился зубами в Кирона, потянув закушенную кожу. Дряблое тело торговца наконец затряслось в долгожданных конвульсиях, выпуская порции семени в истерзанный проход.
Затем он замер, отдышавшись, вытащил обмякший член, за которым потянулась нитка крови и спермы, и вытер пах хитоном юноши, оставляя на грязной ткани розоватый след.
- Вот так, шлюха. Сам напросился, - поднимаясь, он пнул в бок полуживого Кирона.
Амикл встал рядом, вытирая пальцы, его бы тоже вырвало от происходящего. С другой стороны, эта мерзость наконец-то закончилась. И сейчас его мысли заработали в другом направлении.
- Господин, что сейчас делать? - он смотрел на вздрагивающее тело у ног, бледное лицо с закатившимися глазами со стекающей изо рта дорожкой рвоты смешанной с кровью и слюной, и вытекающей светло-бурой жидкостью из окровавленной задницы.
Псиаф задумался. Сейчас эйфория от полученного удовольствия спадала, уступая месту четкому осознанию присутствия на полу изнасилованного сына аристократа, и судорожных размышлений, что делать с Кироном дальше. Псиаф досадливо сплюнул: он возлагал на мальчишку большие надежды, а эта дрянь опять рушит их.
- В любом случае, господин, ему нужна помощь врача, - Амикл наклонился к лежащему телу и прикрыл хитоном окровавленные ягодицы, - его нельзя оставить здесь просто так. Он умрет, господин. А это означает дополнительные проблемы.
Амикл был умен, за что его и ценил Псиаф. Он управлял хозяйством уже не первый год, всегда давал ценные советы в сомнительных ситуациях и подозрительный торговец ему почти доверял.
- Ладно, - махнул толстой рукой Псиаф, облачаясь в хитон, - может ты и прав. Позови того, как его, ну из Эпидавра, - он щелкнул пальцами, вспоминая имя врача, низенького, сморщенного лекаря, который часто бывал у него дома тайком. - Пусть займется им, предупреди, чтобы молчал... хорошо заплати ему... как обычно, в общем...
"А когда эта дрянь придет в себя, тогда и подумаю, что с ним делать дальше", - подумал мясник, выходя в сад, жмурясь от солнца.
Амикл, следуя за господином, наклонил голову с облегчением. Он боялся, что Псиаф прикажет просто выкинуть мальчишку на улицу, где он в таком состоянии конечно же погибнет, а Амикл не хотел иметь на совести грех чужой смерти, даже не по своей прямой вине.
- И прикажи сделать ванну. Я, кажется, пропах его блевотиной. Пусть ее приготовит тот новенький, которого ты купил недавно...Откуда он? Кажется, откуда-то с Самоса?
"Надеюсь, я не понадоблюсь тебе больше сегодня", - с неприязнью подумал Амикл, и еще раз вытер пальцы о хитон.

@темы: все на пашню, Афины, Древняя Греция, NC-21, Слэш, Фанфики

---

Карта древних Афин

[DeeLatener]

Если у кого есть карты других городов или карта Афин, лучшая чем эта, киньте плиз

@темы: Афины

---

Клип по 300

[Tounezz]

http://www.sendspace.com/file/rg47n7

@темы: Стелиос/Астинос, 300, Творчество

---

Снова история Александра в графике.

[DeeLatener]

"Со своим войском"


И множество других иллюстраций к историческим моментам из жизни Александра здесь и на следующей странице. Советую полистать и дальше, будут карты Древней Греции и символика.

@темы: исторические памятники и изображения, Древняя Греция, Александр Македонский

---

"Чаши весов". Античный энгст. Первая серия

[DeeLatener]

Название: «Чаши весов». Первая серия.
Авторы: DeeLatener, Masudi
Жанр: PWP, angst, non-con
Тема: Античный ориджинал
Рейтинг: NC-21
Warnings: насилие, изнасилование
В общих чертах: история-вирт, написанная на сообществе «Тайные мистерии ХХХкроликов»
Предыстория: Афины, разоренные тиранами, люди победнее и разорившиеся борются за жизнь, а ради этого идут на многое.
Юноша Кирон из разорившейся после казни тиранами главы семьи и смерти от болезни родственников семьи сталкивается на улице с торговцем мясом, Псиафом, который делает ему непристойное предложение. Юноша сперва оскорбляет торговца, унизившего его перед всеми, но в итоге решается принять приглашение.
Он отправляется в дом Псиафа.

Псиаф сидел за богато накрытым столом - кролики, запеченные в меду, гусиные пупки в шафране, жареная на вертеле кабанина, отличное кеосское вино, свежий хлеб, сдобные булочки с изюмом, пряная рыба. Он знал, что гордый Кирон обязательно появится.
"Конечно, он откликнется на предложение, куда он денется, тоже мне, гордец нашелся", - думал он, откусывая огромный кусок духмяного мяса, искусно приготовленного домашним поваром, лично выписанным из Ионии.
Жир потек по дряблому подбородку, Псиаф вытер его подолом хитона.
Лениво почесав свою жирную грудь с редкой порослью курчавых черных волос, он вспомнил, как юноша оскорбил его, рассмеявшись прямо в лицо рядом с собственной лавкой, на глазах челяди соседей и рабов мясника. Водянистые глаза остекленели от неприятных воспоминаний, но мясник взял себя в руки и усмехнулся: "Посмотрим, аристократишка, насколько далеко ты способен зайти, и кто из нас будет смеяться сегодня".
Завидев из своих тихих уединенных покоев входящего во двор юношу, Псиаф довольно ухмыльнулся, вытер рукой с короткими толстыми пальцами, унизанными перстями с дорогими самоцветами, слюнявый рот, провел руками по цветному, богато вышитому хитону, оставляя маслянистые пятна.

Кирону казалось, что ласковое весеннее солнце умерло: каждый шаг давался с трудом, и вовсе не от голода, заострившего черты все ж оставшемуся привлекательным юноше.
Ему хотелось жить, так яростно и нестерпимо, и он стыдился себя за это.
Вот и дом Псиафа, после квартала Горшечников. Небольшой, но и не зияющий прорехами то тут, то там - его хозяину было чем топить.
Кирона встретил у дверей совсем мальчик, раб лет четырнадцати с пустыми глазами, он молча проводил его в покои мегарона, ни о чем не спрашивая и не проронив ни слова.
Кирон увидел печь с поленьями. У него дома топили старым тряпьем, в которое превратилась почти вся одежда.
На большом ложе боком возлежал хозяин дома, торговец Псиаф.
Юноша замер, боясь дышать, сердце колотилось. Он думал, что Псиаф, возможно прогонит его за насмешку на площади, и хотел этого - чтобы очиститься, - и... не хотел.
Псиаф снисходительно кивнул головой вошедшему, мнущемуся у входа, и, небрежно поманив его рукой, молча показал пальцем на место рядом.
Ему захотелось сначала поиграться со своей добычей, вдоволь насытится ответным унижением, увидеть в больших глазах юноши, окаймленных черной линией густых ресниц мольбу и страх...
То унижение, которое испытал он тогда, на улице... Псиафу тоже захотелось рассмеяться в лицо, глядя на заостренные черты юноши и его взгляд, брошенный на обильный стол, но торговец сдержался, растягивая себе удовольствие.
Кирон все не мог решиться, но когда запах жаркого заполнил все его сознание, то приблизился и сел на край ложа.
Здесь было теплее; голова все сильнее кружилась от запаха еды и ароматного масла. Невероятно! Даже его мог позволить себя Псиаф...
Кирон замер точеным изваянием: прекрасные линии, спрятанные под потертым посеревшим хитоном, даже нежно-голубой узор каймы, некогда радостный, истерся, как и сама жизнь...
Юноша лихорадочно думал, как потребовать оплату, как начать говорить о таком позорном деле… А еще о том, как давно он не был с мужчиной: с тех самых пор, как старший брат его мачехи разбил ему сердце.
Кирон съежился в холодном облаке: именно сейчас как на зло восстал из мертвых смех Деоклея: "А ты что думал - это навечно?!"
Юноша решил, что грязнее после того он не станет. Кирон поднял ресницы и выдавил ломкую улыбку.
Псиаф усмехнулся гнуснейшей из своих гримас, обнажив желтые зубы со слоем налета.
Он приподнялся, оторвал пятерней от грозди винограда ягоды и отправил пригоршню в рот.
- Что привело тебя в этот дом, мой прекрасный? - с набитым ртом, громко чавкая, спросил он, скользя откровенно похотливым взглядом по четко очерченным губам юноши, прямой линии плеч. Старенький хитон распахнулся, обнажая точеные бедра.
Псиаф протянул руку и дотронулся своими толстыми пальцами до каштановых волос юноши, играя прядями.
-Так что привело тебя сюда, Кирон? - он немного придвинулся ближе, чувствуя как от мальчишки пахнет хвоей и дымом уличных костров.
Мужчина злорадно подумал про себя: аристократ Кирон вынужден сидеть на ложе у ног мясника как дешевая авлетрида, и кто знает, что еще случится этим вечером в этой самой комнате...
Кирон подавил желание отстраниться, заставил себя усидеть на месте и позволил перепачканным пальцам, гладить его волосы. Вспыхнула и погасла шальная мысль облизать с них ароматный жир от мяса.
- Я... хотел извиниться за непочтительное поведение, - юноша прикусил губу.
- На самом деле, - глухо произнес он спустя мгновение, - мне нужны деньги. Я хотел попросить у тебя взаймы...
Псиаф приподнялся на ложе, и присел рядом, следя за взглядом юноши, скользящим по накрытому столу.
"Пригласить мальчишку присоединиться к трапезе? - мелькнула у него мысль, - Нееет, пусть поумоляет еще".
Нарочно громко он вздохнул:
-Дааа, тяжелое время, - опять потянулся к столу, и взяв килик с густым ароматным вином, сделал большой глоток, - покачав головой, продолжил. - А ведь я знал твоего отца... Какая потеря для всех нас...
"Старый гордый кретин, - подумал про себя Псиаф, - что стоило перейти на сторону тиранов, а не играть в патриота родины".
Он погладил горячее плечо Кирона, еле сдерживаясь от желания запустить руки в каштановые волосы и притянуть голову к себе.
- Но ты же понимаешь... Время тяжелое, и всем нелегко... Я тоже несу огромные убытки, а деньги... нужно... заслужить... - рука с растопыренной пятерней жадно облапила колено юноши.
Кирон уставился на колено. Сглотнул.
- Я готов выполнить всё, что в моих силах, чтобы... порадовать тебя...
Несколько нервно юноша бросил взгляд на пах Псиафа и тут же вперил взгляд в пол.
Говорить было все труднее, желание есть сводило с ума.
Псиаф без слов больно сжал шею юноши, поворачивая его лицо к себе, и своим слюнявым от вожделения ртом присосался к юношеским губам, залезая к тому в рот своим языком. Начиная жадно гладить покорное тело, он проник алчущими руками за хитон, бесстыдно шаря и ощупывая.
Задрав свой хитон, он придвинулся еще ближе, чувствуя, как его толстый темно-красный отросток на глазах начал оживать, увеличиваясь и поднимаясь. Псиаф, оторвался от желанных губ покорной жертвы, и, посмотрев в глаза юноши, с силой наклонил голову чуть сопротивляющегося Кирона вниз, к своему паху.
Юноша закрыл глаза. "Сейчас это произойдет", - бесчувственно подумал он, принимая меж губ внушительную, натянувшую кожицу головку. Немного пропустив внутрь, он лизнул самый кончик, сжимая губами ствол пониже. Двинул головой назад и вперед, осторожно пробуя.
Кирон обонял резкий запах тела Псиафа. Свою руку он положил тому на бедро.
Он старался: губы мягко сжимали фаллос и скользили вверх-вниз, горло принимало все глубже, язык облизывал головку. Благородный юноша усердно сосал член развалившемуся на ложе торговцу, запрятав гордость так глубоко, что та, возможно, не найдет дорогу обратно.
Кирон не отрываясь поднял глаза на Псиафа, чтобы посмотреть, доволен ли тот.
Псиаф тяжело дышал, чувствуя, как его толстая и упругая головка упирается тому в горло, и мальчишка умело сосет, пуская в дело свои губы и язык.
"Он явно знает толк в этом деле, - подумал мясник, - интересно, и где же научился этот аристократишка так сосать?"
Приоткрыв глаза он увидел вопросительный взгляд Кирона.
Псиаф осклабился. Он взял свой огромный и твердый член в дрожащую от нетерпения руку и провел им по лицу юноши, с удовлетворением наблюдая, как его естественная смазка и слюна Кирона оставляют влажные следы на красивом лице.
Больно схватив мальчишку за волосы, Псиаф опять притянул его голову к своему члену и придвинулся ближе.
Продолжая крепко держать голову юноши за волосы на затылке, он начал двигать бедрами, грубо пихая член в рот Кирона, пытаясь проникнуть им как можно глубже, не обращая внимание на слабое сопротивление в желании отодвинуться, хоть немного освободиться от органа, заполнившего рот и жесткими толчками проникавшего дальше.
Фаллос заполнил собой всю глотку, бил глубже, грозя растереть, словно змей, рвущийся в свою нору с бешеной силой. Юноша захлебнулся, дыхание перехватило, перед глазами расцвела чернота.
Нос кололи и щекотали черные волоски, росшие на животе Псиафа. Торговец так вколачивал в глотку своей жертве, что и забыл, что тому нужно дышать, навалился на лицо, протяжно двигая бедрами, думая лишь о том, чтобы фаллос был охвачен весь туго и жарко.
Промычав едва различимое "Не надо" Кирон почувствовал, что вот-вот захлебнется собственной слюной. Он стал неаккуратен и прикусил бока толстому змею, насилующему его рот.
Охнув от неожиданной боли и быстро вынув член, Псиаф размахнулся и ударил юношу по лицу наотмашь. Голова того мотнулась, Кирон хватился за горящую щеку - рука у мясника была тяжелая и била метко.
- Осторожней надо, сын собаки, выбью зубы поленом в следующий раз, если попытаешься повторить, - Псиаф немного погладил свой член и, поняв, что зубы не причиняли большого вреда его драгоценному органу, и увидев как покрасневшая щека юноши стала заливаться легкой синевой ушиба, он даже немного смягчился.
- Ты - хороший мальчик, вежливый и послушный, - удовлетворенно сказал мясник, - тебя хорошо воспитали. Ты должен быть вознагражден за свое усердие, - продолжал он, взяв опять голову юноши за макушку.
Он взял кусок душистого хлеба, обмакнул в вино, и поднес ко рту Кирона, предлагая его съесть.
Голодный юноша принял ломоть, быстро и жадно прожевав, и, когда он его проглотил, Псиаф засунул пальцы ему в рот, предлагая облизать их, что тот и сделал.
- Вкусно? - юноша, помедлив, кивнул головой.
- Хорошо, - удовлетворенно кивнул мясник головой. Он опять придвинул голову Кирона к своему члену и засунул его тому в рот, чувствуя, как вновь старательно и умело заскользили по его стволу язык и губы. Псиаф хрипло дышал, негромко говоря:
- Да, ты хороший юноша, да, вот так, вот так, соси лучше, и тебя ждет награда.
Он обломил ломоть опять, и, вытащив свой член изо рта, сунул в рот Китона хлеб. Дождавшись пока юноша проглотит этот кусок, мужчина проследил, чтобы тот облизал его пальцы, предварительно измазанные уже в простокваше...
Мяснику понравилась эта игра: он кормит юношу с рук, а тот за это благодарит его.
Он кормил Кирона то хлебом, то сладкими булочками, то небольшими кусками мяса.
Он обмакивал пальцы то в ароматное оливковое масло, то в сметану, то в жирную вкусную подливку... и с наслаждением смотрел, и чувствовал, как благодарно сосут его фаллос.
Кирон и правда почувствовал себя чуть лучше, правда, боялся, что если еды будет слишком много, он с голодухи попросту не удержит ее в желудке и вернет ее через рот обратно. А рот у него сейчас был занят фаллосом Псиафа, который наверняка убьет его за такое...
Однако пока он никак не мог наесться.
Когда Псиаф доставал свой член и заменял его чем-то вкусным, юноша так жадно хватал пищу, что порой прикусывал толстые пальцы, зубы задевали широкие кольца.
Кирон водил лицом следом за пальцами мужчины, с которых стекал мед или густые сливки, а тот то подносил их поближе, то поднимал так, чтобы дразнить запахом. Зато когда юноша наконец добирался до них, то вылизывал досуха, щекоча языком кожу, обсасывая каждый.
Его предки умерли бы со стыда еще с десяток раз, но их глаза уже и так были закрыты. А он хотел выжить.
Псиаф, забавляясь, полил медом прямо из лекифа на свой член, приглашая продолжить лакомство.
И Кирон прилежно вобрал в глотку, даже сглотнул пару раз, чтобы доставить удовольствие сильнее. Он думал, что, если понравится торговцу, тот будет кормить его снова. Пусть не бесплатно. Потом, когда голод кончится, никто не вспомнит: каждый выживает как может.
Псиаф чувствовал: еще чуть-чуть и его фаллос, ставшим вынужденным лакомством для этого красавца выпустит тугую струю семени прямо в рот Кирона.
Торговец подумал, что для юноши будет слишком легким наказанием, если он, Псиаф, просто зальет спермой глотку этого хама, оскорбившего его на глазах у всего народа.
В голове Псиафа зародился новый план.
- Хватит, достаточно, - он отпустил голову юноши, и вытянул свою коренастую ногу, - целуй ее и проси прощения у своего доброго хозяина, который кормит тебя с рук. Я ведь твой добрый хозяин?
Пока тот медлил, Псиаф скинул с себя дорогой хитон, который стал мокрым от пота, струящегося по спине, и уже сидел на ложе, голый, с волосатым толстым животом, держась за свой член, неспешно и легко лаская его и большие яйца, и улыбался, наблюдая на Кироном.
Юноша смотрел то на ногу, то на торговца. Он-то, глупец, надеялся, что на фаллосе во рту все и закончится. Затем, глядя Псиафу в глаза качнул головой, молча умоляя о пощаде.
Вид мужчины вызывал отвращение, тот был похож на поднявшееся сырое тесто с головой и конечностями.
Псиаф подался вперед и взял юношу за подбородок, больно сжал кость пальцами и встряхнул:
- Давай, сопляк, или прогоню, - и снова откинулся назад поигрывая змеем.
Кирон опустил голову так низко, что волосы скрыли его лицо. Он прикоснулся губами к пальцам ноги Псиафа и что-то едва слышно прошептал.
Псиаф недовольно ткнул резко пахнущей ногой в лицо Кирона и потребовал:
-Громче! Что ты там бормочешь, как старая бабка-попрошайка у входа на рыночную площадь? Или ты думаешь, что твое наглое поведение не заслуживает наказания? Плохо ты благодаришь своего благодетеля, ты лизать мне ноги должен, а не просто потрогать их. Тоже мне, невеста-девственница... Целуй и лижи.
Он широко расставил свои волосатые ноги, не переставая гладить свой блестящий фаллос и мять яйца.
Кирон изгрыз губы, когда наконец треснувшим голосом произнес, выдавливая каждое слово:
- Прости... хозяин... - и впился в губу так, что прокусил.
Затем рука его легла на лодыжку торговца, погладила. Псиаф чувствовал, как дрожат пальцы юноши.
Кирон потянулся лицом к пальцам, лизнул один, затем второй. Выдохнув, взял большой в губы и стал посасывать его так, как недавно ласкал фаллос. Кадык на горле юноши тяжело заходил вверх-вниз, он с трудом подавлял рвущуюся наружу горечь и боль.
Язык скользнул между пальцами, чуть щекоча. Губы прошлись по ступне, затем сместились на щиколотку, язык облизал проступающую под не тронутой цветом кожей кость.
Чуть отстранившись, юноша глухо произнес:
- Зачем ты унижаешь меня... разве нельзя по другому...
Псиаф, с удовлетворением наблюдал, как Кирон лижет и сосет его пальцы на ноге, униженно прося прощение и откровенно-издевательская улыбка растягивала его толстые бесформенные губы. Он продолжал теребить свой фаллос, и рукой чувствовал как его яйца начинают становится все более напряженными и тугими.
После неожиданной просьбы юноши он нагнулся и залепил тому тяжелую затрещину.
- Я разве разрешал тебе говорить что-то, кроме слов извинений, сын суки, - злобно заорал он, схватил Кирона за волосы и начал мотать в разные стороны, - здесь ты делаешь только то, что я велю. И говорить будешь, когда я разрешу!
Псиаф отпустил голову юноши и развернулся своим тяжелым дряблым задом, покрытым жесткими черными волосинками, встав на колени на мозаичный пол и расположившись животом на ложе.
- Тогда целуй и лижи мою задницу, щенок... Давай же, работай языком, шлюха, у тебя это хорошо получается...
Кирон с трудом подавил желание пнуть ногой белесый зад. Он опустился на колени позади торговца и развел ягодицы, крепко сжав их. Он облизал себе пальцы и принялся массировать ими окруженный волосками проход, мазнул его языком, а потом... протолкнул внутрь средний палец. На его губах застыла усмешка.
Псиаф заворчал, чувствуя как палец юноши проник в его проход. Подумав, он понял, что ему понравились эти ощущения. В сущности, мальчишка знает толк в плотских утехах, и пока Псиаф был доволен происходящим.
Он выдохнул, расставляя пошире ноги:
- Возьми за яйца, сынок. Продолжай, не стесняйся.
Кирон был удивлен. Он был уверен, что торговец побьет его за такую наглость, а тот преподнес неожиданный подарок... Пусть уж лучше так.
Юноша пропустил руку между ног Псиафа и сомкнул пальцы вокруг покрытой волосками мошонки, принимаясь теребить яйца, сжимать их в ладони, перекатывать. Палец правой руки начал ритмичное движение в заднице мужчины, чуть изгибаясь, поглаживая внутренние стенки.
Кирон куснул Псиафа за бедро.
Палец выскользнул из своего убежища и окунулся в киаф с оливковым маслом.
Юноша искупал в масле всю ладонь и сунул ее меж дряблых ягодиц торговца, поглаживая, нанося обильно смазку. И вновь протолкнул - теперь уже два пальца, целиком внутрь, одновременно чуть оттягивая мошонку и покручивая яйца.
Псиаф немного постонал, подаваясь своей белесой дряблой задницей, которая избежала смачного пинка лишь по счастливой случайности, навстречу движущимся пальцам Кирона в своем проходе.
Хорошо бы если бы эта шлюха продолжила дальше свои прикосновения...
Потом, потом... Не сейчас...
Надо получить от мальчишки все, что он, Псиаф, задумал...
Мясник неожиданно выбросил назад руку, резко захватил шею Кирона, зажав его голову у себя под мышкой, и проговорил:
- Ты думаешь, ты сейчас хозяин положения? Ну ты и дурак, Кирон, - он снисходительно похлопал того по лицу, - Хозяин доволен и твоим языком, и твоими руками.
Торговец опять схватил юношу за волосы, и, поднявшись на ноги и отодвинув блюда в сторону, он кинул Кирона животом на стол.
Псиаф немного посмотрел на юношу: когда-то холеное тело, точеное, словно изваянное резцом лучшего из скульпторов, оставшиеся мускулистыми бедра, округлые ягодицы…
Мясник перевел взгляд на масло, отливавшее золотом в киафе в полумраке комнаты.
"Масло… Нет, слишком нежно для этой аристократической шлюшки", - Псиаф просто обслюнявил пальцы, не заботясь об обильности естественной смазки.
Он проник между ягодиц пальцем, нашел отверстие, и ткнул туда, стараясь причинить побольше боли, и удерживая дернувшегося юношу второй рукой, вцепившейся в волосы и прижимая голову того к столу, потом протолкнул второй палец, развел оба, вращая и стараясь растянуть побольше. Его не волновало, насколько он был груб с Кироном, и причиняют ли его движения серьезную боль. Он чувствовал, как кольцо судорожно сжимается, нехотя раздвигаясь.
Кирон сдавленно замычал. Псиаф растянул плоть еще больше и с усилием втиснул еще один палец. Продолжая растягивать пульсирующее отверстие, он протолкнул все три пальца глубже, в горячий проход, и начал неспешно двигать ими пальцами взад-вперед, поглаживая стенки прохода.
Мужчина чувствовал, как Кирон вздрагивает от движения пальцев в нем и сжимает свои ягодицы...
Скрюченные пальцы заскребли гладкое дерево. С губ срывались сдавленные стоны. Щекой юноша чувствовал размазанные по столу масло и мед, а в заднице - разрывающие грубые пальцы и тяжелую ладонь на пояснице, давящую, заставляющую прогнуться, поднять ягодицы повыше.
Кирон протянул вперед руку, схватился за край стола перед собой и попытался вложить все силы, что у него оставались, чтобы протянуть себя вперед в попытке сняться с источника боли. От сильного тычка подбородок стукнулся о стол.
- А ну лежи! - рявкнул Псиаф и, потянувшись вперед, схватил мальчишку за волосы, дернул назад хорошенько, чтобы понимал: кто здесь хозяин.
Пальцы вколачивались в проход все сильнее. Псиаф то и дело проворачивал их, доставал и с силой впихивал внутрь, глубоко, разом.
Ему все больше нравились стоны, сдержанные, хриплые, но все же стоны. Он был хозяином того, кто недавно и не посмотрел бы в его сторону. А теперь изменилось все.
Смазка из слюны уже испарилась. Псиаф почувствовал, что двигаться становиться все труднее, агонизирующие мышцы удерживали его высохшие пальцы.
Мясник с усилием протискивал пальцы дальше, его большие перстни начали царапать розовую кожицу юноши. Он опять взял в руки килик с вином, с наслаждением сделал глоток и щедро брызнул изо рта жидкостью на терзаемую плоть Кирона. Вино темной струйкой потекло по ногам юноши.
- Знаешь,- хрипло дыша, сказал мясник, - мне показалось, что тебе не нравится, что делает твой хозяин. Я не слышу от тебя слов благодарности, как и полагается вежливому юноше. Я хочу, чтобы ты умолял своего хозяина продолжать дальше.
Он размахнулся и со всей силы ударил тяжелой рукой по вздрагивающей ягодице.
Потом он опять с силой протиснул одновременно три пальца в смоченное отверстие:
-Тебе нравится? - он навалился своим жирным телом на распластанного юношу, дыша тому в ухо.
Вино обожгло нежную кожицу, измятую и истерзанную, хуже раскаленного прута. Пальцы втирали жидкость глубже.
Кирон кусал губы, стараясь перестать тешить своего мучителя стонами. Ему казалось, что пальцы изрезали его изнутри ногтями и краями перстней.
Когда же Псиаф улегся на него, юноша сжался от ощущения холодной кожи на своей спине. Головка торчащего вверх здорового фаллоса проехалась по ноге, когда мясник ерзал сверху.
Оглушенный тяжестью, измученный юноша даже не сразу понял, что от него требуется. Он хватал ртом воздух, словно разбитый о камни, но еще живой, медленно умирающий дельфин.
- Псиаф... - выдохнул Кирон и ужаснулся тону своего голоса, - хватит...
Псиаф сначала от неожиданности оторопел, потом разозлился. Его лицо и жирная грудь покрылась багровыми пятнами.
Он схватил умоляющего юношу, слабого от перенесенной боли и унижения, за плечо и повернул к себе лицом.
- Ты что, щенок? Вздумал перечить мне, своему хозяину? Я что сказал тебе? Я что сказал говорить тебе?
Размахнувшись, Псиаф ударил кулаком в лицо юноши. Брызнула кровь.
Кирон закрыл голову руками от последующих тяжелых ударов, выплюнул тугой сгусток из слюны и крови, и уже в затуманенном сознании соскользнул со стола на пол, пытаясь сжаться в комок.
Псиаф тяжело перевел дыхание, он схватил Кирона за шею и отбросил юношу от стола. Затем он поднял валяющуюся под ложем потрепанную плетку, которой мясник не раз потчевал нерадивых рабов, и начал размеренно, крякая от удовольствия, с оттяжкой наносить удары по скорченному у его ног телу, вздрагивающему от каждого удара...
Неожиданно плетка застыла в ладони Кирона, оставив на коже поперечные кровавые полосы, обвив руку своими хвостами.
Тяжело дыша сквозь свесившиеся вперед волосы, из-за которых глухо поблескивали глаза, едва удерживая тело, опираясь на локоть, Кирон просипел:
- Я тебе не раб, Псиаф... Ты... - он сплюнул кровь, - позволил себе лишнее... Возможности своей лишился. Больше я к тебе не пойду.
Он попытался подняться, все еще держась за плетку.
Псиаф, взвизгнув совсем как деревенская баба на рынке, ударил ногой в лицо юноше, пытавшемуся подняться. Еще раз, и еще.
Он легко выдернул плетку из слабых рук - Кирон был ослаблен голодом и истязаниями, - и начал хлестать юношу еще сильнее, чередуя с ударами ногами.
- Ты мне не раб? - визжал он на весь дом. - А кто ты? Кто приполз ко мне, умоляя о куске хлеба? Кто кормил тебя с рук? Я научу тебя, неблагодарная собака, как вести себя. Не придешь ко мне? Ты и так пришел сюда, щенок, сын суки! Амикл! - еще больше багровея, истошно позвал он своего управляющего.
- Трусливая собака, - сипло засмеялся Кирон, лежа скорчившись на боку, с губ его текла кровь. - Я... оплачивал тебе твой хлеб сразу.., мы в расчете...
Псиаф, услышав презрение в голосе юноши, отвесил пинка.
- Мы еще не в расчете, гаденыш. Тебе еще платить и платить.
Вбежал сорокалетний афинянин, лицо его было обеспокоенным. И еще больше оно вытянулось, когда он увидел незнакомого юнца, избитого, в разорванной одежде; и своего хозяина - голым, кипящим от ярости. Таким взбешенным Амикл никогда не видел торговца.
- Что, господин, - выдавил он, стараясь не смотреть на лежащего на полу.
Псиаф обернулся к вбежавшему управляющему. Тот, опустив глаза, ждал приказаний.
-Амикл.., - мясник тяжело дышал, держась за сотрясающуюся грудь. Амикл подумал, что еще чуть-чуть и его хозяина точно хватит удар, - в погреб эту падаль, на цепь, и в погреб, - он опять с силой пнул Кирона, - Есть не давать. Сторожить как сокровища Афины. Понял? Глаз не спускать, случится с ним что, убью, - прохрипел мужчина, опускаясь на ложе и поднимая сосуд с родниковой водой, жадно хлебая из него.
- Господин, - начал было Амикл, - его наверняка хватятся. Подумай, господин, ведь не простое преступление...
Глаза Кирона засияли яростью, единственные отметины жизни.
Он чувствовал себя раздавленной кулаком мошкой, которая летела на свет, пусть и был то свет огней Гадеса. Он совершил ошибку и теперь молча проклинал себя за то, что сопротивлялся. Его сознание металось между страхом и гордостью. Все, чего он хотел сейчас: выдержать что угодно, и выбраться наконец из дома, где даже стены пропахли его позором. Но гордость, как истая вакханка, терзала его, грызла сердце. "Только открой рот", - потрясала она тирсом.
Кирон привалился плечом к каменной стене и угрюмо уставился на Амикла. Управляющий все не решался...
Псиаф плюнул под ноги и разозленно бросил керамический кувшин в стену, покрытую мозаикой. Кувшин громко разбился. Амикл вздрогнул, шутки с хозяином были плохи - Псиаф неоднократно в гневе забивал насмерть нерадивых или непослушных рабов.
- Кто его хватится? - заорал Псиаф, - Ты в своем уме, маргит? Его родня или удавлена или передохла вся! Да я всем скажу, что он воришка, он пытался украсть мои драгоценности, пока я принимал его как гостя. И ты, Амикл, это подтвердишь! В моем праве наказать вора! Тем более нарушившего законы гостеприимства!
Управляющий посмотрел на орущего, голого, побагровевшего хозяина, на сотрясающийся красный отросток в густой поросли волос под жирным обвисшим животом и подумал, "Да уж, знаю я твое гостеприимство, Псиаф. Рабыни постоянно затирают кровавые следы на твоих дорогих простынях, когда ты "гостеприимно" принимаешь обедневших, нуждающихся юношей".
Он перевел взгляд на скорчившегося на полу, еле заметно сочувственно вздохнул, наклонил голову и сказал:
- Хорошо, я позову Скифа и Египтянина. Они отведут его...

Конец первой серии.

@темы: Древняя Греция, NC-21, Фанфики