Сколько себя помнил, рядом с суровым отцом всегда видел худощавого черноволосого человека с задорно блестящими угольными глазами. При взгляде на эти смешинки становилось словно теплее, и отец улыбался в усы, улыбалась и мать, с одинаковой любовью глядя на обоих. Похожих, - она говорила: уродились в деда.
Они уходили вместе и приходили вместе, были неразлучны. Подросший смышленый мальчишка узнал как-то раз от взрослых, что они - диас, и прикрывают друг друга в бою.
С той поры Астинос не просто любил своего отца и дядьку, к сыновней любви в детском сердце присоединилась почтительная гордость.
Тем летом Астину исполнялось четырнадцать лет.
Тем летом войско под предводительством царя Леонида выступило на север, чтобы усмирить вечно волнующуюся Мессению. Казалось бы, издавна поверженные и покоренные, мессенцы продолжали доставлять Лаконии множество забот. Две войны, в которых победа оказывалась на стороне Лакедемона, но лишь Арес, собиравший щедрую жатву, знал, сколь трудна она была. Не прекращавшиеся мелкие бунты и более крупные восстания, умалявшие число и так немногочисленных граждан Лаконии...
Отец обнял на прощание мать, строго взглянул на прибежавшего проститься сына, дядька, уходя со двора, улыбнулся, подмигнув вытянувшемуся, почти в рост мужчинам, мальчишке.
Таким он и остался в памяти Астина, потому что больше юноша не видел родича.
Весть пришла вместе с вернувшимся со щитом, но разом почерневшим командиром. В походе против мятежной Мессены его диас пал.
В день прибытия, бывший для одних днем радости, а для других ставший днем скорби, родичи совершили все необходимые возлияния, облегчая павшему путь в царство Аида. Мать со служанками омыли тело, стайку детей, годов шести-семи отроду, послали собрать лавровых и оливковых листьев, коими щедро осыпали мертвого.
Обернув пурпуром, облаченным в который любой лаконец жил и умирал, воина возложили на клинх в передней части дома. Соратники, друзья приходили проститься, родичей, кроме семьи брата, у Клеандра не было - когда-то мор забрал их всех, оставив лишь Хрисанфа.
Ночью, еще до рассвета, скорбная процессия вытянулась к холму, к могилам предков.
Вернувшись, отец ушел в мегарон, выгнав прочь всех. Мать, поставив рядом с ложем онохойю крепкого вина, покинула покой мужа последней, отослав впереди себя прислугу...
И никто не заметил юношу, затаившегося в темноте угла за пологом семейного ложа.
Тускло чадила масляная лампа, рождая сонм теней, ее свет плескался в чаше вина...
Впервые в жизни Астинос видел, как отец плачет.
Мужчина сидел, тяжко облокотясь о край стола, наливал в ликиф и пил. А потом отставлял чашу и вновь невидяще смотрел на пляшущий во тьме огонек.
Астин не знал, сколь много времени прошло.
Мальчик не шевелился, не желая тревожить скорбь отца, он сам не ведал, что заставило его остаться. Может, его влекло желание успокоить, хоть как-то разделить с отцом боль утраты, но сын понимал, что мужчина, заметь он сейчас свидетеля такой слабости, разгневается. И Астинос замирал, сливаясь с серой массой теней, придерживая дыхание, чтобы чуткий слух воина не различил его.
Долго тянулись тяжкие часы. Астинос едва чувствовал занемевшее тело, а отец, казалось, вообще не ведал времени. Лицо его, блестящее влажными полосами в свете лампы, то хмурилось, превращаясь в скорбящую маску, то вдруг разглаживалось, и по губам скользила нежная, даже мечтательная улыбка, коей улыбаются безмятежно дети.
Казалось, протяни Астин руку, и сможет коснуться щеки, тронуть шершавую кожу, так, как сам отец, утешая, трепал его в детстве...
На секунду юноша расслабился, погрузившись в воспоминания. Отец и дядька еще до агогэ частенько играли с ним, вдвоем атакуя пятилетнего мальца на вырезанных из крепкого самшита деревянных мечах. Астинос старательно отбивал удары, преисполненный гордости за то, что может противостоять двум взрослым воинам...
Рука сползла с колена, и чуткое ухо тренированного бойца тут же различило шорох.
- Кто здесь?!
Гневный рык отца заставил юношу замереть. Поняв, что попался, он поднялся на ноги, не пожелав опозорить себя малодушием... И встретил растерянный взгляд Командира.
- Боги... Клеандр, ты?
На мгновение Астинос не понял, о чем говорит отец, едва не заозирался, ища во тьме тень дядьки, явившуюся своему парному. Говаривали, такое бывало - на полях сражений диас достигал столь сильного тождества, что не распадался и за вратами Тартара.
Но отец смотрел на него, смотрел с надеждой в помутневшем от вина взоре... Мать не раз говаривала, сколь похожи они с дядькой - дедовой крови у среднего и младшего Агидов было даже больше, чем у Хрисанфа.
И тогда юноша шагнул вперед, приблизившись к мужчине в колеблющемся свете лампы.
- Я, Хрисанф.
За ту радость, что при этих словах осветила лицо отца, он солгал бы еще раз и самому Зевсу.
Командир протянул руку, жесткая ладонь удивительно бережно тронула подбородок Астина, так, как несколько мгновений назад мыслил сделать сам юноша.
Он готовился встретить слова, но к дальнейшему оказался не готов.
Всегда суровый и бесстрастный муж одним гибким движением тренированного тела смахнул мальчишку, повалившись с ним за полог на ложе.
Стул с грохотом опрокинулся, да так и остался лежать, на столе истекала последними каплями легшая набок пузатая онохойя...
В первую секунду Астин попытался вырваться, но затем понял, что принести страданиям отца столь вероломное разочарование он просто не сможет.
Командир, отуманенный вином и горем, решил, что боги вернули ему парного, вернули, чтобы проститься. И виной тому стало Астиново совсем неуместное сочувствие, заставившее его остаться в покое отца, когда тот никого не пожелал рядом видеть...
Воистину, все мы платим великую цену насмешливым богам за свое непослушание!
...Никого. Кроме Клеандра.
Тело мальчишки, принявшего решение, стало податливым.
Командир перекинул его на живот, стащив и отбросив прочь хламиду, оглаживая шершавыми ладонями гладкую юную плоть. Трогал, будто напиться не мог, щупал жадно. Не знай Астинос, что связывала диас священная, Аресу угодная дружба, да и не будь это его отец, уже навешал наглецу б за такое обхождение... Никого мальчишка еще не подпускал к себе столь близко, хотя были желающие "оказать покровительство".
Но своего парного Астин еще не нашел...
- Ты будто в первый раз, Клеандр.., - в голосе отца Астину почудился упрек, когда юноша невольно вздрогнул в ответ на касание между своих ягодиц.
Он дернул головой, низковато взмуркнул, стремясь сменить по возрасту ломкий голос. Изогнулся, показывая, что доволен и ждет, но лица к отцу не повернул - не представлял, что будет, если сейчас тот выяснит обман.
Широкая ладонь сжала поясницу. Сильное, немного непослушное от обильного возлияния, тело сзади сместилось, мужчина потянулся зачем-то с ложа. Вернувшиеся пальцы стиснули ягодицу, проехались внутрь влагой, тронули узкий вход. Астин постарался расслабиться сколь возможно, пропуская в себя жесткие фаланги сразу двух пальцев. Это оказалось труднее, чем он думал. Воин давил с силой, хотя и старался быть бережным. Вторая ладонь успокаивающе терла поясницу, но растянутая плоть вдруг завыла, заставив мальчишку позабыть о гордости и вцепиться зубами в ворсистое покрывало.
Хрисанф добавил масла, плеснув на пальцы меж ягодиц прямо из киафа, но юноша под ним этого не почувствовал. Он выгнулся поясницей, упершись в постель лбом, темные волосы разметались, скрывая лицо и заглушая нервные вздохи.
Мужчина на мгновение замер, перестав давить, и тут же худое тело перед ним подалось назад, насадившись на пальцы полностью.
Хрисанф замер. Его страстный Клеандр снова был рядом, тогда, когда он уж не чаял увидеться вновь.
Не медля больше, мужчина быстрым движением умастил свой восставший фаллос сверху донизу, пару раз ткнул пальцами внутрь, во все еще тесную дырку, покрутил, проторяя дорогу большему.
Астинос почувствовал, как пальцы ушли, боль на мгновение стихла, оставив лишь жжение, а затем в растянутую задницу протолкнулось навершие внушительного отцова органа. Мальчишка вновь задышал, приподнялся, желая закончить муку и насадиться немедленно, но мужчина придержал узкие бедра, остановив проникновение, будто почувствовав, что парному это по какой-то причине трудно. Несколько бесконечно долгих мгновений Астинос напряженно вздрагивал вокруг пронзившего его орудия, а потом боль вдруг отпустила, и напряжение спало.
Юноша глубоко вздохнул и подался назад, чувствуя тягучее погружение, ощутив кожей живот воина, мошонку, шлепнувшую по заду. Хрисанф поднял его бедра, пристраиваясь удобнее, и тогда Астин ощутил, как фаллос внутри ткнулся в нечто, отчего перед глазами возникло вдруг звездное небо, колени затряслись, и юноша ахнул, как не вскрикивал никогда от боли. Его собственный член, до этого не подававший признаков жизни, вдруг распрямился, наливаясь горячей кровью. Рука скользнула по животу Астина, Хрисанф обхватил всей ладонью оживший фаллос, не давая ему опасть, крепко провел вверх-вниз, сжимая, обводя большим пальцем навершие. Его бедра двинулись сильнее, вбивая ствол глубже, вновь заставляя мальчишку увидеть звезды, назад, и снова внутрь. Через несколько таких рывков внутри и движений руки на фаллосе Астинос забыл о боли, он насаживался на окаменевшую плоть воина, поскуливая уже от острого наслаждения, ладонь отца ощущалась совсем иначе, чем когда мальчишка ласкал себя сам. Она была властной, вела, контролируя его ощущения, в то время как бедра подпрыгивали от мощных толчков поглощенного страстью мужа.
"Вот так угодно богам" - подумалось Астину за мгновение до того, как требовательная рука сорвала юношу в экстаз и его фаллос излился, забрызгав белым ладонь мужчины и сбитое покрывало под двумя телами.
Парный над ним излился следом, ощутив содрогающееся худое
тело, подобно зверю вцепившись зубами в плечо юноши...
Астин оглушенно замер, ощущая тяжело навалившееся сверху расслабленное тело Хрисанфа, тот скатился вбок, освобождая подмятого мальчишку, крепко обхватил рукой его плечи.
Некоторое время сын слушал глубокое дыхание отца, подобно морской губке впитывая его умиротворение, щекой ощущая ровное биение упокоенного сердца, и вскоре юноша и муж, утомленные страстью, уже крепко спали.
Астинос очнулся, когда первые лучи Гелиоса тронули склон Тайгета и осветили мегарон. Отец спал, разметавшись на ложе, хранящем следы двоих, бывших одним.
Юноша бесшумно поднялся с постели, завернулся в хламиду и выскользнул прочь.
Когда Астинос вновь решился вернуться к мегарону, полог у входа был откинут, а помещение пустовало, лишь тускло тлели угли в очаге.
Отца он увидел на холме, куда еще вчера отнесли ушедшего к предкам Клеандра.
Хрисанф совершил возлияние и развеял над погребением, где земля была еще свежей, горсть пшеницы, воссоединяя покойного с матерью землей Деметрой…. А потом долго стоял, глядя в сторону круч величественного Тайгета. Астин видел, как губы командира шевелились, словно он говорил с кем-то, видимым лишь ему одному.
Наконец, повернувшись, отец пошел вниз, навстречу стоящему у подножия холма юноше.
Астинос замер подобно вытянувшемуся в столб изваянию, ожидавшему решения своей участи. Если отец, увидев его, узнает, вспомнит все, что произошло ночью, он не простит никогда.
Хрисанф подошел к сыну. Тот ждал, бледнея, волнуясь. Он любил дядьку, иногда командиру казалось даже, что Клеандр лучше находит с мальцом общий язык, но Хрисанф был далек от ревности. Они были такие похожие, и сейчас словно оживший брат ждал его у холма, так напоминал его неожиданно вытянувшийся темноволосый мальчишка…. Сын совсем вырос. Скоро и у него будет парный.
А может быть, уже есть. Неожиданно Хрисанф заметил на смуглом юношеском плече следы укуса - отметину страсти.
Командир улыбнулся, как дядька раньше, подмигнул опешившему Астиносу, потрепав юношу по щеке.
"Жизнь продолжается. Лишь бы человек был хороший" - подумал муж и ощутил, как эхо отозвалось в душе, и ласковый ветер с холма тронул в ответ щеку, - "Да, Клеандр?.."
Убивать, рискуя каждую секунду лишиться жизни, обрушивать меч на головы руками, до плеч заляпанными кровью – это радость простого воина-спартанца, его назначение, и я уже постиг это в полной мере за то небольшое время, что мы в походе. Их много, очень много, но мы искуснее, быстрее, мы… Мы действуем так слаженно, что превращаемся в смертельно опасную длань Ареса.
На какое-то мгновение я ловлю взор Стелиоса, он едва заметно улыбается и вновь становится неуловим для взгляда, отправляя персов в Тартар одного за другим.
В бою боги даруют ему крылья. Извлекая жизнь из одного противника, накидываясь на другого, он словно не касается земли - так он быстр. Как жаль, что нельзя остановиться и наблюдать за ним!
Чей-то клинок жалит мою грудь. Миг - и кровь перса тяжелыми теплыми каплями падает в пыль, поднятую боем, на мои руки, орошает все вокруг... Мне бы быть бдительнее, одергиваю я себя.
Стелиос уже далеко. Пытаясь догнать его, я прорываюсь сквозь ощерившихся сталью врагов. Как это неразумно – быть подле него в бою для меня вдруг стало важнее победы. Боюсь подумать, что бы на это сказал отец, и с удвоенной силой орудую клинком…
- Ты неплохо сражался сегодня,- замечает он, когда мы, повинуясь приказу царя, «убираем за собой». Я было готов поблагодарить его, но он, выдержав издевательскую паузу, заканчивает:
- Для девушки.
Я ведь ничем не уступаю ему, верно? Пусть он более опытен, но я все наверстаю… Он больше не будет смотреть на меня как на мальчишку!
Мы смеемся, а я пытаюсь отшутиться. Словесная перепалка разжигает меня больше, чем если бы он вызвал меня на бой, и я чувствую, как щеки мои совершенно непозволительно окрашиваются маковым цветом.
Одарив меня долгим, полным чего-то неизведанного, но будоражащего кровь, взглядом, Стелиос отходит.
Я долго смотрю на его удаляющуюся прямую спину, чувствуя, как в чреслах загорается огонь, так похожий на пламя битвы и в то же время в сотни раз отличный от него.
Есть еще немного времени. Воровато оглядываясь по сторонам, я иду за ним следом.
Разделим нашу доблесть на двоих. Этой ночью он будет мой, а я буду его!
Для ведения войны мне необходимы три вещи: во-первых — деньги, во-вторых — деньги и в третьих — деньги. Наполеон
Мой первый и последний фик.
Название: «Он был сказочно богат»… или «Теплым июньским вечером мне стало скучно, а живопись не получалась»
Автор: Tamillla
Фэндом: спартанцы… типа
Пейринг: ээ…
Рейтинг: отсутствует
Жанр: бред
Предупреждение: никакого отношения к истории, фильму или даже комиксу это не имеет за исключением пяти слов: спартанцы, перс, Астинос, Стелиос, Ксеркс.
Только не надо мне говорить «лучше б ты картинки рисовала» ... я знаю
читать дальшеОгни потухли, и спартанским путникам стало скучно. Их было двое. И они слишком долго не спали, наверное, а, может, это было у них в крови.
Их звали Астинос и Стелиос. Я вас удивила? Их послали, чтобы поговорить с Ксерксом. Они должны были сказать ему что-то безумно важное. Кто теперь знает, что бы это могло быть. Я не знаю, и придумывать не буду.
Но огни потухли, и они медленно побрели куда-то.
А потом появился …. Перс (а вы как думали?). Да, перс прошел мимо них, освещенный светом луны. Он пошел по тропинке, которая вела к городу.
- Идем за ним, слышишь? – прошептал Стелиос своему другу, - он приведет нас к сокровищам, он приведет нас к несметным богатствам.
Астинос нерешительно взял свой щит, и они осторожно последовали за персом.
- Мне кажется, мы делаем что-то не то, - сказал Астинос.
- Да ладно… мир давно сошел с ума. Так почему мы не можем пойти за персом, чтобы отнять его сокровища?
- А ты уверен, что они у него есть?
- А почему нет?
- НУ, не знаю… он плохо одет.
- Я тебя умоляю. Он же перс! Он купается в роскоши, у него золотая ванная и высокородные рабы. Взгляни на него! Я знаю, что он сказочно богат! Идем же!
- Постой, я не уверен. Посмотри на его плащ, он может нас убить.
- Трус несчастный, чего ты боишься?
- Я боюсь высоты и мышей.
- Но он низкого роста и не похож на мышь.
- А кто знает, что у него под серым плащом?
- Ну, хочешь, мы его разденем? Проверим, что там внутри, а потом только пойдем за ним?
- Нет, я не хочу его раздевать, - засмущался Астинос, - не надо.
- Почему? Если даже там нет ничего, мы сможем воспользоваться его телом. Посмотри, у него неплохая фигура.
- Да нет, не стоит. Вдруг окажется, что он покрыт бородавками, а на попе у него могут быть язвы. Он, вообще может быть прокаженным!
- Ну что ты. Посмотри, как уверенно он идет. Он идет так, как будто он здоров и бодр, силен и красив, удачлив и сказочно богат!
- Если он удачлив, мы не сможем отнять его деньги.
- Ты говоришь глупости. Его удача заключается в том, что мы не станем его убивать. Он отделается бедностью и позором.
- Позором? О чем ты говоришь? В бедности нет позора.
- Ха-ха! В бедности – нет. Но ведь мы обесчестим его, а на закуску попользуемся его женой.
- Откуда ты знаешь, что у него есть жена?
- Посмотри, как он спешит домой.
- Шерлок Холмс, это ни о чем не говорит.
- Ну и что? Я говорю тебе – у него есть жена, а значит я прав.
- А может быть, он спешит к умирающей бабушке?
- Нет! У таких, как он не бывает бабушек!
- Ну, может быть, это не его бабушка. Это бабушка его покойного любовника.
- Ты что, он женолюб.
- Да хоть зоофил. Просто у него был любовник. Он так красив. Я уверен, что у него был любовник.
- У него был любовник, но его убили в бою.
- Может быть, это даже ты его зарубил. И теперь наш герой один. Одиночество сводит его с ума. А все, что осталось от любимого - это умирающая бабушка.
- Да, ты прав. Жаль, что я того убил.
- И мне жаль.
- Ну, ничего, зато нашему персу нечего терять. Идем за ним, он все равно не сможет долго протянуть без своего любимого. Идем, поможем ему. Заберем его клад, убьем старую бабку, поизвращаемся над ее трупом, и он поймет, что жить без любви – это еще не самое худшее, что может быть.
- Ты жесток.
- Я правдив и циничен. Идем, нас ждут великие дела!
Долго они шли за богатым персом. Уж не знаю, что было в голове у последнего. Может быть он думал о своем любимом, может пересчитывал свои несметные сокровища… Почему он не обращал внимания на своих преследователей? Понять логику персов невозможно.
А потом, наш герой вдруг остановился. Выхватил меч, и направил его на двоих несчастных.
- Как смеете вы!- крикнул перс, - гадкие спартанцы! Вы не отнимите мои сокровища! Кто вас за мной послал?
- Ты слишком высокого мнения о себе, глупый перс! – сказал Стелиос.
- Стал бы нас кто-нибудь посылать к тебе? – сказал Астинос.
- Нам просто скучно этой ночью, и мы хотим твои сокровища.
- Но это все что у меня есть. Жены у меня нет. Мой любовник погиб. Единственное, что мне осталось – это мои сокровища, - перс помрачнел, но его взгляд стал решительным, - а вы хотели отнять их!
- Почему хотели? Мы и сейчас этого хотим. Конечно, в связи с твоим мечом, и явной нелюбовью к свободолюбивым спартанцам наши шансы уменьшились, но желание ведь все равно осталось. – Стелиос дружелюбно улыбнулся.
- Ты умрешь, - сказал ему перс.
- И ты умрешь, - ответил ему спартанец.
- Нет, я буду жить вечно.
- Но зачем? – спросил Астинос, - ты хочешь вечно страдать?
- Жить без любви – это мука, - сказал персу Стелиос, и поцеловал своего филэ.
- Зато я сказочно богат,- парировал перс, и показал спартанцам язык.
- Зато мы красиво умрем, - сказал Астинос, и показал персу язык.
- Не факт, - перебил его глупый перс, и направил свой меч на Астиноса.
А молодой спартанец был быстрее. Он стукнул перса своим щитом, Стелиос достал, наконец, свой меч. Но перс был хитер. Какой-то магической баночкой он успел кинуть в храбрых спартанцев, и те упали полуживые на землю. Тогда богатый перс подошел к ним, чтобы перерезать глотки.
Но тут появился Ксеркс, (не спрашивайте меня, как). Он закрыл своей золотистой грудью прекрасных спартанцев.
- Что-то здесь явно не так, - сказал тот перс, который не был Ксерксом.
- Как я тебя понимаю, - сказал Ксеркс.
- Не нравятся что-то мне эти персы, - сказала автор этого текста, и оставила рассказ незавершенным, дабы избежать соблазна вставить туда немного некрофилии…
Вот так, рифмой. Очень познавательная статья об особенностях вина, виноделия и употребления продукта в Древнем мире.
Запрет вина - закон, считающийся с тем,
Кем пьется, и когда, и много ли, и с кем.
Когда соблюдены все эти оговорки,
Пить - признак мудрости, а не порок совсем.
Омар Хаям
Производство вина было известно еще в древнейшие времена (6000-4000 лет до н.э.) народам Месопотамии, Персии, Финикии и Египета. Согласно библейскому преданию, вскоре после окончания Всемирного потопа: «...Ной начал возделывать землю и насадил виноградник. И выпил он вина и опьянел...» (Быт.9 ст.20-21).
В античную эпоху особое значение приобрели виноградники на территории Греции и Италии, культивировавшиеся греческими колонистами. Само происхождение слова «вино» согласно некоторым источникам возводится к древнегреческому слову «oinos», которое происходит от имени античного короля Ойноса, сына Орфея и внука Агамемнона. Согласно древнегреческой легенде пастух по имени Эстафилос обнаружил свою пропавшую овцу, поедающую виноградные листья. Пастух собрал с лозы неизвестные ему плоды, и отнес их царю Ойносу. Царь распорядился выжать из плодов сок и сохранить его. Так, через некоторое время из сока получился напиток, который назвали вином.
читать дальшеКипр считается одной из первых стран, в которых зародилось виноделие. Самые ранние упоминания о виноделии на Кипре (ок.3000 г. до н.э.) находим в «Гимне Кипру» поэта Стасиноса, считавшегося приемным сыном Гомера.
Существует древняя античная легенда об Икариусе – первом из людей, обученном богом вина Дионисием, искусству виноделия. Легенду иллюстрируют великолепные древние мозаики в Пафосе, изображающие Дионисия, Икариуса и двух пастухов, надпись над которыми гласит: «Те, кто впервые выпил вино». Сделав вино, Икариус попросил пастухов попробовать его. В результате пастухи опьянели и испугавшись воздействия неизвестного для них напитка убили Икариуса, подумав, что он пытается их отравить.
В средние века виноделие расцветает во Франции, Испании, Португалии. На Кипре в период правления Лузиньянов и администрации венецианцев (1149-1571 гг.) виноделие достигло своей высшей фазы, после чего, в эпоху турецкого правления (1571-1878 гг.) пришло в полный упадок. Только в конце 19 века начались попытки возрождения виноделия на острове.
В наше время к традиционным производителям вина добавились Америка, Южная Африка и Австралия. Вино сегодня производится примерно в пятидесяти странах мира, однако основными производителями являются Италия, Франция и Испания обеспечивающие более 50% всей выпускаемой в мире винопродукции. Общая площадь виноградников во всем мире насчитывает 20 миллионов акров. На Кипре общая площадь виноградников около 30 тысяч гектаров. В странах Европы размещено порядка 47% всех виноградных насаждений мира.
Итак - сосуд закрыт. Пусть минет новый год,
Пускай апрель придет и полпути пройдет, -
Тогда в полночный час раскупори сосуд:
Как солнце яркое, струи вина блеснут.
Рудаки «Вино»
В древних греческих, римских и византийских, источниках имеются сведения о критских, алонийских, аркадских, кипрских, косских, родосских, санторинских, фасосских, книдских, хиосских и многих других винах. Эти вина считались лучшими в античном мире благодаря тому, что делались из сортов винограда, созданных многовековой селекцией. Виноград древних времен характеризовался высоким накоплением сахара в ягодах. Это достигалось особыми приемами агротехники: удаление части листьев, изгибание и перевязывание лоз, несущих грозди, поздний сбор винограда с подвяливанием его на кустах. В поэме греческого поэта Гесиода (8-7 в. до н.э.) «Труды и дни» рекомендуется после сбора винограда, для достижения большей сахаристости, увяливать грозди 10 дней на солнце и 5 дней в тени и только после этого давить. Об этом пишет и Гомер в «Одиссее»:
Там разведен был и сад виноградный богатый, и гроздья
Частью на солнечном месте лежали, сушимые зноем,
Частью ждали, чтоб срезал их с лоз виноградарь, иные
Были давимы в чанах, а другие цвели, иль осыпав
Цвет, созревали и соком янтарным наливались.
Таким способом достигалась высокая сахаристость ягод - 40-50%, при которой брожение проходит медленно, а когда спирта в вине становится 15-16% объёма и вовсе прекращается, поскольку дрожжи в такой среде не могут продолжать свою жизнедеятельность. В вине остается несброженный сахар, и оно получается крепким и очень сладким. В древние времена для сбраживания и хранения вина использовались специальные толстостенные сосуды из обожженной глины, называемые пифос. Изнутри их обмазывали смесью смолы с пчелиным воском и обкуривали растительным ладаном. Готовый пифос с вином вертикально зарывали в землю. Пифосы были огромного размера. Именно в пифосе, а не в бочке, изобретенной намного позже, жил древнегреческий философ-киник Диоген. В лежавшем горизонтально пифосе он устроил себе жилище, достаточно просторное даже для двух-трех человек. Сохранились античные изображения визита великого завоевателя Александра Македонского к Диогену, когда, спросив философа, что тот хочет получить в дар, услышал в ответ: "Не загораживай мне солнце", где хорошо виден пифос и высунувшийся из него мудрец. Другое упоминание о пифосе можно найти в мифе о Геракле, где царь Эврисфей спрятался в пифос, испугавшись Эриманфского вепря, приведенного к нему во дворец героем.
У греков с давних времен сохранилась пословица: «начиная пифос и кончая, насыщайся, середину же сбереги». Совет этой пословицы сводится к тому, что открывая пифос, не жалеть вина нужно в двух случаях. Когда пифос полон, теснящееся у отверстия вино имеет нежелательное соприкосновение с воздухом. Вино же на дне пифоса находится вблизи пагубного для него винного отстоя.
А вино, находящееся в середине пифоса – лучшее, более крепкое и его нужно беречь. После одно- или двухлетней выдержки вино переливали в большие, как правило, двуручные кувшины, называемые амфора, снабжали их надписью с указанием происхождения вина и года сбора урожая, затыкали паклей и заливали сверху смолой или воском. Благодаря узкому горлышку амфоры напиток меньше и медленнее окислялся, испарялся и болел. Заостренное дно позволяло лучше накапливать выпавший из вина осадок, удержать прохладу вина и кроме того легко закреплять амфору в песке. Особая удлиненная форма амфоры с округлыми «бедрами» давала возможность без труда сливать вино, лишь слегка склонив ее, при этом почти не потревожив собравшийся на дне осадок. Такие амфоры, вместимостью 20-30 литров вина, называют «транспортировочными», так как в них перевозили вино, укладывая «веером» в трюмах судов. Имелись и «столовые» амфоры - овальный сосуд с двумя ручками. Эти амфоры покрывались изысканной росписью на мифологические сюжеты, в них вино подавалось на пиршества.
Зачем ты водою разбавил вино
Столь старое - крепость утратит оно!
Дал знак Пешутен - не разбавив водой,
Вино виночерпий несет молодой.
Фирдоуси "Шахнаме"
Обычай греков, перешедший затем к римлянам, разбавлять вино водой возник отнюдь не потому, что они хотели уменьшить опьяняющие свойства вина. Зная о древних обычаях обильных возлияний трудно себе представить, что эти люди были слабы на выпивку. Ответ на эту «загадку» кроется в том, что вина того времени сильно отличались по своим свойствам от современных. Они были сладким, ароматизированным и густыми настолько, что их, пожалуй, можно было есть ложкой. Кроме того существовал обычай выпаривать вина – этот способ назывался фурмариум. А в Аркадии – свидетельствует Аристотель (384 - 322 до н.э.) вина выпаривались так долго, что превращались в сироп. Заблуждение о том, что древние вина представляли собой текучую жидкость, подобно современным, укоренилось настолько давно и глубоко, что доже такой знаток вин как А.С.Пушкин написал:
Да будет проклят дерзновенный,
Кто первый грешною рукой,
Нечестьем буйным ослепленный,
О страх!.. смесил вино с водой!
Старые, выдержанные вина очень высоко ценились в античном мире. Петроний пишет о столетнем «Фалернском», а Плиний - о двухсотлетнем вине, по своей консистенции напоминающем мед. Как вы сами понимаете, такое вино было бы трудно пить, не разбавив водой.
В зависимости от густоты вина древние разбавляли его нечетным числом частей воды в двуручном широкогорлом сосуде, называемом кратер. Вначале в кратер наливалось необходимое количество вина, а затем, из специального сосуда, называемого гидрия подливали воду. Гидрии были весьма изящной формы, часто расписные, и имели две горизонтальных и одну вертикальную ручки. Размешав вино с водой в кратере, виночерпии особыми сосудами в форме чаши с одной длинной изогнутой ручкой черпали вино во время застолий. Такой черпак называется киаф (он использовался также как мера жидкостей и сыпучих тел - около 0,045 л). Одна из древних легенд повествует о том, как в городе Флиунте, расположенном на востоке Аркадии, жил виночерпий по имени Киаф. Геракл, возвращаясь из сада Гесперид, остановился в этом городе передохнуть. Для него были накрыты столы и поставлено вино. Но Гераклу не понравилось поданное питье, и он одним пальцем ударил виночерпия Киафа, но тем не менее убил его. Геракл весьма сокрушался о содеянном. Позднее, согласно упоминаниям древних историков, Киафу был поставлен памятник в городе Флиунте напротив храма Аполлона.
Некоторые сосуды для черпания и питья вина украшались драгоценным камнем – аметистом. Кристалл аметиста было также принято класть в кратер, где смешивали вино с водой. В переводе с греческого «аметист» означает «не пьяный», и, как считается с глубокой древности, обладает магическими свойствами хранить от опьянения, ограждать от спиртных излишеств и изгонять винные пары. О происхождении аметиста повествует трагическая легенда о прекрасной нимфе Аметист, к которой бог вина Дионис воспылал внезапной страстью. Но нимфа отвергла его, потому что любила музыканта и любимца Аполлона - пастуха Сприкоса. Оскорбленный Дионис собирался заключить нимфу в свои объятия, но та, убегая, призвала на помощь богиню Артемиду, превратившую ее в статую из мерцающего лилового камня. Этот камень был назван по имени нимфы, а в память об отвергнутом боге вина ему была дана сила хранить от пьянства. В античные времена перстни с аметистом носили как талисман, считая что он придает бодрость, храбрость и благоразумие, сохраняет память и отгоняет дурные
мысли. Магические свойства аметиста в наибольшей степени проявляются в феврале и марте. Он активизируется как талисман по субботам, а как амулет - по средам.
Для разлива вина использовался также сосуд, назваемый ойнохойя. Ойнохоя - это кувшин с носиком весьма оригинальной формы, имеющим не один, а три стока для жидкости. Таким образом процесс наполнения чаш при использовании ойнохойи ускорялся в три раза, что было весьма удобно при обильных возлияниях.
Потекут незабываемые реки,
Водопады нескончаемые вин.
Возвращайтесь, меднопанцырные греки,
Под платаны густотенные Афин!
К.Кожурин
Во времена античности для пития вина употреблялись не рюмки и фужеры, как сегодня, а специальные чаши, называемые килик. Это были керамические или металлические двуручные сосуды в форме открытой плоской чаши на приземистой или высокой ножке. Как и кратер, гидрия и ойнохойя, килики расписывались сюжетами из древней мифологии, на них делались и надписи, знакомящие нас с символикой, связанной с винопитием в ту эпоху. Иногда эти надписи достаточно остроумны: «Счастливая пагуба!», «Употреби с пользой!» или даже «Чем больше несчастье, тем больше выпьешь, чем больше счастья, тем больше выпьешь!». Один из киликов с надписью, датируемый 550-530 годами до н.э., был найден при раскопках древнего города Марион на Кипре. Известный художник того времени Тлесон, сын Неарха, оставил на нем надпись, которую можно перевести на русский язык так: «Радуйся и пей!». Эту надпись сегодня вы можете увидеть на винных этикетках завода «КЕО», где в английском варианте она звучит как «Be happy and drink well». Другой сосуд, из которого в античные времена пили вино – это канфар, представляющий собой двуручный кубок на высокой ножке. Канфар считался символом Диониса, и многие произведения искусства изображают бога вина, держащего в руках этот кубок. Для питья вина использовался и сосуд в форме чаши с двумя горизонтальными ручками, называемый скифос (или котила). Древние римляне использовали скифос и как меру жидкости (0,27 л).
Кроме обычных чаш, из которых пили все, существовали и специальные глубокие сосуды с одной ручкой, употребляемые исключительно в религиозных обрядах и ритуалах – ритоны. Они были предназначенны для жертвенных возлияний богам и духам умерших. Ритоны делали в виде рогов животных и украшали изображениями голов животных или людей, сделанными из драгоценных металлов.
В произведениях греческих и римских авторов упоминается более 80 сортов вин.
Многие века ведутся споры о том, из какого региона вино лучше. Самыми известными винами Древней Греции называют «Аргосское» и «Хиосское»; славой пользовались также «Косское» вино, подаваемое перед трапезой для возбуждения аппетита ( по нашему апперитив). О «Фасосском» вине Эпиликус писал: «Какая бы тоска ни глодала мне сердце, стоит мне выпить этого вина, как я возрождаюсь к жизни». А знаменитый философ античности Аристотель считал что «Лесбосское» вино, сладкое и деликатное, лучше чем более знаменитое вино – «Родосское». У Гомера в «Илиаде» находится упоминание о том, как владыка острова Лемнос прислал ахейскому ополчению под Трою «корабли, нагруженные винами Лемна». И ахейцы стали выменивать у лемноссцев присланные ими «тысячу мер вина»:
Прочие мужи ахейские меною вино покупали:
Те за звенящую медь, за седое железо меняли,
Те за воловьи кожи или за волов круторогих,
Те за своих полоненных.
В «Одиссее» Гомер упоминает о «Прамнийском» вине, поданном волшебницей Цирцеей Одиссею и его спутникам
Смесь из сыра и меду с ячменной мукой и прамнийским
«Лучшим из лучших» называл вино, производимое на острове Наксос, греческий поэт Архилох. Но многие греческие правители отдавали предпочтение винам острова Крит, жители которого выращивали виноград задолго до того, как виноградарство появилось на материковой Греции.
Из азиатских вин знаменитыми считались «Вифинское», и особенно «Мареотис» - любимое вино царицы Клеопатры.
Галина Росси, искусствовед
март-апрель 2002
Целиком статью вместе со ссылками и кликабельными иллюстрациями можно посмотреть здесь
О спектаклеДело происходит в Древней Греции незадолго до ежегодных драматических состязаний. Нужно быстренько состряпать спектакль, чтобы поразить «уважаемых афинян и гостей столицы», а заодно и получить первую премию. Разумеется, находится множество поводов поострить на тему современного театра, добавив к остротам оригинала собственные: «театр убивающей скуки», «наш спектакль будет идти не меньше шести часов — что можно сказать за четыре!», «мы должны спасти греческий театр, он тонет в бездуховности и безыдейности».
Эти древние греки с именами Гепатитус и Диабетус, облаченные в сандалии и затейливое тряпье, отдаленно напоминающее то ли пеплумы, то ли гиматии, вовсю оперируют сегодняшними реалиями, нецензурно ругаются, общаются с тем самым творцом-неудачником и таки играют свою сугубо древнегреческую трагедию.
Зрелище, называемое «Бог», получилось динамичное и наглое, напрочь зачеркнувшее тонкое изящество и неуловимую сострадательность цинизма комика Вуди Аллена, всегда нежного и снисходительного к человеческим недостаткам, глупостям и мелким злодействам.
читать дальшеДыхание Деметры вливалось в легкие. Он был охотником, жертва ждала там, в поселке илотов, за полем и лесом. Трава скрывала жилистое тело, выросшая за жаркие дни в полроста. Ладони ощупывали землю, говорили с ней.
Луна, словно плачущая дева, едва показывалась из-за облаков.
Он услышал шепот трав и ветра, он учуял едва уловимый запах живого.
«Охоться, сын. Охоться, пока Аполлон отвернулся».
Свист воздуха. Оружие. Копье. Кто-то совсем рядом. Вооружен.
Юноша сжал в зубах кое-как заточенное камнем лезвие и пополз на четвереньках, удерживая тело на руках, то и дело замирая, прислушиваясь.
Шорохи все яснее. Движение.
На мгновение мелькнула мысль: нашли ли его дружки свою добычу? Достался ли им кто-то вооруженный? Все ли вернутся к наставникам?
Он осторожно высунулся из травы.
Зрелище было удивительным.
На поляне танцевало странное существо. Оно было большим, с горбом на спине, длинными руками… Силуэт сплетался с тенями, превращаясь в невиданное чудовище. На нем был шлем, надетый на полголовы; поблескивал в свете Селены щит, наручи и поножи из бронзы и… красный плащ. В длиннопалой руке – копье. Настоящее, боевое.
Юноша кивнул сам себе и заскользил вперед. Трава омывала его словно волны морские игривого дельфина.
Создание кряхтело, пытаясь повторить движения фалангита. Левая рука была слабее правой, с трудом и стонами «воину» удавалось поднять щит выше пояса. А вот копьем он владел отменно. Красный плащ взлетал за спиной, когда создание разворачивалось. Он сражался с видимым одному ему противником.
Юноша обнаружил, что засмотрелся и заставил себя вспомнить о цели ночной охоты.
Этот убийца и вор заслуживал расправы.
Бесшумный, юный охотник взвился из травы за спиной горбуна, но тот, отреагировав на звук, дернулся и взмахнул копьем. Такая прыть была неожиданностью.
Юноша понял, что так просто убить не сможет, и принялся кружить вокруг существа, делая выпады, тычки своим ножом.
Луна осветила лицо жертвы. Оно было уродливым, словно смятый в руке кусок красной глины, из которого не родилась задуманная красота.
Тонкий рот приоткрылся, и с сипением вырвались слова.
- Кто ты? Что тебе нужно?
- Я – твоя смерть! – юноша прыгнул вперед и чиркнул ножом по впалой грудной клетке противника. Тот застонал и махнул копьем перед собой. Самый кончик оставил полоску на горле юноши, словно ему приставили отрубленную голову.
- Убирайся! Иначе я убью тебя!
Нападавший расхохотался.
- Ты?! Жалкий урод, вор!
В водянистых глазах отразилась обида.
- Я не вор! – он пошел в яростную атаку, неповоротливый, но способный поймать длинными лапами.
Юноша поднырнул под древко копья и готов был ткнуть ножом в бок, но локоть ударил его в подбородок так, что болотные огоньки заплясали перед глазами. Он казался недосягаемым, но странное создание схватило его за волосы и швырнуло оземь.
Когда он пришел в себя, то понял, что лежит на траве, вокруг глубокая ночь, огромный силуэт рядом, раскачивается, бормочет.
Наверное, уловив перемену в дыхании, незнакомец понял, что пленник очнулся.
- Кто ты… - грустно спросил он. – Зачем тебе было убивать меня?..
Юноша осмотрелся: нож невозможно было найти в такой черноте.
- Астин. Я хочу прикончить убийцу и вора. Ты убил спартанца и носишь теперь его плащ. Твое место в Апофетах.
Эфиальт взял копье, поднялся и надавил самым кончиком на горло юноши. Кадык прошелся вверх-вниз, оцарапавшись о лезвие.
- Мой отец был спартанцем. Это его плащ.
- Ты должен был умереть, - глухо процедил Астин.
- Нет! – взревел горбун. – Я! – он ударил себя по нагруднику с такой силой, что, казалось, оставит вмятину. – Я достоин зваться спартанцем! Взгляни!
Он постарался распрямиться и сделал выпад. Разрезая воздух, копье зазвенело.
Астин облизнул губы.
- Что скажешь? – тяжело дыша, пытаясь стоить прямо, создание внимало.
- Ты способен убивать.
Эфиальт улыбнулся: его рот сделался еще шире, показались крупные зубы.
- Я часто подсматривал за воинами, тренировавшимися в полях неподалеку. А потом, ночью, пытался повторить. Видишь, я достиг успеха. Но я совсем не знаю обычаев, живя здесь. Потому я и не могу называться истинным спартанцем, - и просто прибавил. – Научи меня..?
Астин ухмыльнулся.
- Как раз сейчас я выполняю один ритуал. Криптия. Мужество и преодоление жалости. Воин не должен испытывать жалость. Поэтому я иду туда, в поселенье илотов, чтобы сбросить одного из них в Тартар. Пойдешь со мной?
Юноша хотел было добавить, что, в прочем, уродцу достаточно заглянуть в глаза Эврота, чтобы вступить в поединок с жалостью, но смолчал.
Эфиальт долго смотрел на лачуги, а потом подвинул косо сидящий на голове шлем.
Пальцы слиплись от крови. Мужчина был сильным, мальчишка – быстрым. Серп, подобранный с земли, скосил голову илота, прорезав горло до позвоночника.
Астин утирал краем ладони лицо, размазывая кровь и грязь.
Он схитрил, убив того, кто был достойным противником, кого не было жаль.
Юноша увидел Эфиальта. Тот стоял над кричащей, тянущей к нему руки женщиной. Вокруг разрастался гул голосов, зов о помощи и лязг вил и мотыг.
Горбун отвернулся и коротко ткнул копьем.
Пробегая мимо, Астин рассмотрел бледное лицо некогда красивой женщины с огромными золотистыми глазами. Огонь жизни вытек из этих глаз вместе со слезами страха. Тонкая ладонь была пробита безразличным железом.
Эфиальт полубоком, вприскочку, побежал следом.
Темнота вокруг словно звенела, давила мощным пульсом.
- Это была моя мать, - тихо произнес Эфиальт. – Как думаешь, я прошел испытание?
Астин сел, опираясь ладонью в пересохшей крови оземь.
Эфильт в темноте чертил копьем узоры в небе.
- Она была рабыней моего отца. Боялась, что, узнав обо мне, отец убьет нас обоих, потому скрывала, затягивала на себе жесткие дубовые дощечки. Ломала меня… Когда пришло время, она пришла сюда. Удивилась, что я родился живым. И не смогла вернуться к нему. Он не звал. А мать хотела оставить хоть что-то от него.
Я с детства мечтал о красном плаще воина, о щите и копье. Тогда она исчезла, а потом принесла мне их, сказав, что отцу они уже не понадобятся, а я справлюсь с ними лучше, чем его жена, не давшая ему детей.
Она многое рассказывала мне. Кажется, она ненавидела отца. А я люблю его. И хочу стать как он. Я стану воином и всякий, кто встанет на моем пути, поплатится.
Эфиальт не мог вернуться в поселение, потому ему пришлось жить в лесу. Астина забавляло это создание. Горбун был словно домашним питомцем. Юноше нравилось учить его тому, что знал сам, охотиться вместе с ним, заставлять поднимать тяжелые камни, чтобы узнать предел его силы.
Рискуя, юноша пробирался к своей игрушке, оттачивая навыки ходить бесшумно и умело прятаться.
Ночами, когда Астину удавалось сбежать от наставников, они выбирались в поле, держась совсем близко к опушке леса…
Астин уселся в траву и развязал мешок: куски мяса, смоквы, мех с вином…
- Тебя не выпорют?.. – спросил Эфиальт.
- Еще как, - довольно усмехнулся мальчишка, присосался к вину, закашлялся и утер подбородок.
Несколько капель сбежали к ямке меж ключиц, ниже, оставляя следы на загорелой, в рубцах, коже.
Эфиальт голодно сглотнул, глядя как спартанец уплетает ворованное. Он следил за чуть хмурыми бровями и длинными ресницами, за движением губ…
- Ешь! – горбун удивился звуку, разрушившему его сон, а затем взял предложенное мясо.
Астин, не переставая, прикладывался к вину и очень быстро захмелел. С мурчащим звуком он растянулся в примятой траве, потянулся. Ветер сонно ворошил темные волосы.
Эфиальт протянул руку и потрогал юношу за плечо. Тот пробурчал что-то под нос.
Тогда горбун склонился над спутником и коснулся языком его подбородка, почувствовав виноградный вкус. Чуть выше этот вкус становился ярче, а если пробраться глубже…. Он спит? Не отталкивает.
Эфиальт погладил крепкую грудь, совсем не впалую, как у него, с гладкой кожей, едва тронутой пушком. Так приятно его гладить, ощущать изгибы тела, выступы ребер…
Языком он обвел пупок юноши и пощекотал внутри.
Это было естественно. Сейчас – Эфиальт был уверен – его друг не оттолкнет его. В красивом лице не было брезгливости. Сейчас Астин был чист.
Изувеченное рождением создание ласкало юное тело перед ним, прекрасно сложенное и доступное.
Язык мог блуждать, где хочет, а руки следовали за ним.
Осторожно, чтобы не потревожить сон, Эфиальт перевернул юношу на бок. Он изучал его на ощупь, упиваясь своей тайной.
Он знал, что это еще одно испытание, испытание для тела, не похожее на все остальные.
Астин дышал ровно, бормоча во сне. Казалось, можно различить сквозь невнятные слова чье-то имя.
Эфиальт попытался вспомнить, что делали те двое: он видел многое, бесшумно блуждая по лесу.
Язык тронул сжатую звездочку меж крепких маленьких ягодиц, а затем осмелел и закружил вокруг нее, забрался внутрь, щекоча.
Юноша недовольно заурчал, и попытался лечь на спину, но длинные пальцы с узлами суставов легко удержали его на месте.
Эфиальт освободил фаллос из-под набедренника и просунул его между ног Астина, задвигался, трясь о внутреннюю сторону бедер, проводя потемневшей головкой по небольшим комочкам.
Руки слегка дрожали: он едва владел собой, втыкая покрытый слюной палец.
Астин вздрогнул и громко выругался, попытался подняться на локте, но его шатнуло, и он снова упал.
Эфиальт навалился на вяло брыкающегося юношу и нащупал головкой фаллоса вход. Палец выскользнул, уступая место большему.
Вопль Астина заглушила жесткая ладонь, стиснувшая его челюсть так, что готова была сломать. Юноше оставалось только глухо стонать и рычать в ладонь.
Фаллос толкнулся поглубже, растирая нутро. Астин изодрал ногтями сжимавшие его руки, но мучитель не остановился.
Эфиальт начал дергаться, стискивая спартанца словно куклу, забыв, что тот живой. Фаллос проникал все глубже.
Тогда Астин понял, что порка – это лишь забава, а не испытание болью.
Наконец Эфиальт выскользнул, довольный, сытый, и отпустил истерзанное тело.
Юноша раскинулся в траве, не в силах пошевелиться.
- Я прошел испытание, - шепнул ему на ухо горбун.
В следующее мгновение он отшатнулся от презрения во взгляде и изгибе губ.
Астин не сказал ни слова, отвернулся.
Эфиальт исчез. Они не виделись семь лет, а затем встретились у Огненных врат.
- …от плеча, до середины бедра, Эфиальт… выноси мертвых с поля…
Астин видел и слышал все. В крике горбуна, полном боли от ран, оставленных осколками разрушившегося вмиг мира, он прочел сожаление за былые деяния и бездонное отчаяние.
- Отец! Ты обманул меня, отец! Будь ты проклят, Леонид!
Перед глазами возникло бледное лицо с золотистыми остывающими глазами, кровь на старом одеянии, губы, застывшие в крике…
«…всякий, кто встанет на моем пути, поплатится…»
Астин бросился за оскорбленным существом.
Он настиг Эфиальта на козьей тропе, окликнул, но тот не обернулся.
Спартанец вынул из кожаных ножен меч и бесшумно скользнул вперед…
Название: ДЛЯ СПАРТАНСКОГО ФЕСТА / "А завтра они умрут..." Автор: Masudi Фендом: "300", немного исторических деталей. Пейринг: Стелиос/Астинос Рейтинг: PG-13 Беты: Получилась целая коллегия - DeeLatener, Hephaestion, ФАДДЭ. За что им огромное спасибо. За их внимание и помощь . Дисклеймер: как всегда, не претендую. И на строгую историчность не претендую также. От автора: Я немного отступила от классического канона "300". Астинос погибает в последний день, вместе со всеми. Добавлены исторические детали, типа предсказания жреца и наличия реки. А еще при написании что-то такое витало, близкое к атмосфере рисунка tamillla. И еще - вопрос не в том, что я все равно пишу, касаясь темы смерти. Вопрос в том, для меня Фермопилы всегда оставались одним из славным подвигов за всю историю человечества. Можно многое читать про спартанцев, про их воинственность, брутальность, их кажущуюся черствость и жестокость. Но человек всегда остается человеком, с его жаждой жить. И эти спартанцы тоже хотели жить. Но все равно стояли насмерть. читать дальше
Завтра опять будет бой. Жрец Мегистия, рассмотрев внутренности жертвенных животных, объявил, что на заре они умрут. Все. А пока отдых. Под звездным небом Эллады, вдыхая витающие в ночном воздухе ароматы греческой земли, запахи черемухи, тополя и акации. Запах горного камня, перегретого в жару, и сейчас остывающего. И запах крови, которой обильно пропитана земля у Фермопил. Кровь спартанца и врага пахнет одинаково. Расстелен плащ. Кроваво- алый днем, сейчас он кажется черно-бордовым пятном. Щит приставлен к дереву и приглушенно блестит в лунных лучах. Стелиос ни о чем не думает. Он сидит и смотрит на иссиня-черное небо с завораживающей игрой бликующих точек. И где-то совсем рядом, словно перекликаясь между собой, тихо шепчет свои песни море, и убаюкивающе журчит речка Фойнек. Стелиос замечает чье-то движение рядом, он чуть поворачивается. Это Астинос, сын Командира. Стелиос даже не слышал, как он тихо подошел. - А... это ты... девочка, - опять поддевает его Стелиос, зная, что молодому воину это не нравится. Но Астинос ничего не отвечает на это, он просто присаживается рядом. -Красиво, - говорит он. Неправда, что спартанцам чуждо прекрасное. Стелиос наблюдает, как ночной бриз ласково перебирает темные волосы Астиноса, а жестко очерченные губы приминают травинку. Стелиос видит, как Астинос дышит, как длинный и неровный шрамовый рубец под правым соском натягивается при вдохе. Мужчина задерживает дыхание и откидывается назад. Он смотрит на четкую линию плеч юноши. Смуглая кожа Астиноса матово светится в ночи, в чью успокаивающую тишину мягко вторгается упрямый шепот моря и легкое ворчание Фойнека. Стелиос приподнимается и целует глубокую ложбинку между лопаток. Он ощущает солоноватый вкус кожи Астиноса. Юноша напрягается, Стелиос чувствует это. Но он проводит огрубевшими пальцами по шее Астиноса и ждет. Молодой воин медленно поворачивается и долго смотрит на Стелиоса своими пронзительными черными глазами. Потом убирает изо рта травинку и порывисто отвечает глубоким поцелуем. Мужчина удивляется его нетерпеливости, и опрокинув юношу навзничь, чувствует гулкое сердцебиение Астиноса. Или это собственное сердце Стелиоса бьется так часто? Он охватывает рукой шею Астиноса, и ощущает судорожные движения его кадыка. Сжать чуть посильнее, и Астинос начнет задыхаться. Стелиос немного ослабляет хватку и они погружаются в безмолвный поток из переплетений и заламывания крепких рук, настойчивой игры пальцев, откровенных ласк языком, укусов, причиняющих сладко-тягучую боль и ногтей, впившихся в горячую кожу и оставляющих вспухшие розоватые дорожки. И горького вкуса короткого счастья. Ночная музыка планет, монотонный шум моря и умиротворяющая колыбельная речки. Размеренные движения разгоряченных тел, размыто отражающиеся в щите, прерывистое глубокое дыхание, и хриплые вскрики. Спартанцы умеют любить. Что бы не говорили про них изнеженные афиняне. Потом они лежат вместе, на том же разложенном плаще. Ткань местами промокла и пропиталась смесью запахов из опавших листьев, душистой травы и мужского семени. Но спартанцу не к лицу обращать внимание на такие мелочи. Стелиос поворачивает голову и смотрит на Астиноса. Тот, вытянувшись, засыпает. Его дыхание становится ровным. - Спи... девочка...- усмехается Стелиос. Он хочет еще раз дотронуться до юноши, и даже тянется, чтобы откинуть прядь волос с его безмятежного лица. Но нет, спартанец никогда не показывает своих чувств, и он отдергивает свою руку. И смотрит дальше на мерцающие россыпи звезд. Спартанцы умеют жить. Спартанцы умеют умирать. Завтра они умрут.
читать дальшеОргии существовали всегда, и всегда будут существовать, чтобы ни твердили моралисты и клерикалы о недопустимости, позорности, вредности и греховности подобных мероприятий. Слово оргия имеет греческое происхождение, и первоначально обозначало религиозные мистерии, связанные с культами богов плодородия.
Греческие гедонисты Древние греки рассматривали плотские утехи как величайший дар природы. В Элладе царил культ красивого молодого тела и любви. Неверность мужей и жен не считалась грехом и не угрожала браку. Сексу приписывали божественное происхождение и благодарили за наслаждение Высшие силы. Богатые греки имели привычку наполнять дом цветами и проводить время в компании молодых обнаженных девушек. Деметрий, правитель Афин, очень заботился о своей внешности, красил волосы, предавался безудержным оргиям, как со страстными женщинами, так и с пылкими юношами. Гетер не только не презирали, но высоко ценили за интеллектуальные и физические достоинства. Историк Страбон свидетельствовал о том, что храм Афродиты в Коринфе содержал более тысячи гетер. Пообщаться с ними прибывало множество паломников. В результате город богател. Греческий писатель Лукиан описал оргии, проводимые в храме Афродиты в Библосе. Все жительницы в определенный день обязаны были отдаваться чужестранцам за деньги, Афродисия, праздник в честь Афродиты, продолжался всю ночь и представлял собой пьянку и совокупление всех со всеми. Гетеры играли на церемонии главенствующую роль. Праздник Афродиты Аносии, отмечаемый в Фессалии, был лесбийским и начинался с эротических бичеваний. Затем женщины сбрасывали одежду и купались в море. Выйдя на берег, «лошадки-богини» ублажали друг друга всеми доступными способами. Мужчины на церемонию не допускались. Осенью греки праздновали Елисейские мистерии в течение девяти дней. Процессия из нескольких тысяч человек, украшенных ветками мирта, шествовала к морю совершать купания и очищения. «Нескромные» действия являлись составной частью ритуала. На шестой день участники шли из Афин в Элизий, неся горящие факелы и колосья нового урожая. Там начинались шумные веселые гулянья с обильными возлияниями. Инцест был составной частью праздника. Жрецы обязывали женщин в течение девяти дней перед мистерией воздерживаться от сексуальных сношений. Очевидно, это делалось для того, чтобы они отвязывались на всю катушку во время праздника. Можно сказать, что половое воспитание детей в Древней Греции начиналось с младенчества. Во время игр в честь национального героя Диоклея проходили состязания по поцелуям среди красивых мальчиков. Победителей украшали венками и награждали засахаренными фруктами. В Спарте ежегодно устраивали гипнопедии, пляски обнаженных мальчиков в честь соотечественников, погибших на войне. В Элладе эротические танцы, сикшний и кордекс, приобрели большую популярность. Обнаженные исполнители имитировали движения, совершаемые во время полового акта. Обычно эти танцы являлись составной частью религиозных праздников и пиров. Гедонисты не желали отказываться от наслаждений даже во время войн. Афинские полководцы, в частности Кар, брали в походы флейтисток, арфисток и гетер. После сражений командование расслаблялось в их обществе. Один из правителей Афин прославился тем, что любил запрягать в колесницу голых проституток, которые везли его по городу. Когда Александр Македонский разгромил Дария III, завоеватель устроил «свадьбу» для себя и ближайших сподвижников. В одном месте соорудили девяносто два брачных ложа, украшенных дорогими тканями, коврами, золотом, серебром и драгоценными камнями. «Женихи» возлегли на них и совокуплялись с «невестами» на глазах друг у друга. Слуги обносили брачующихся яствами.
Ай am в шокинге. Я только что из инета, где, высунув язык, искала Спартанцев. Не у русских авторов. Практически один гет Что меня особенно удивляет, принимая во внимание, просто откровенно гейско-порнографическую картинку данного movie. Какие-то беременные дамы от Командира. Поцелуи Леонидаса с Горго (а что тут особенного, принимая во внимание, что их процесс супружеского долга мы видели) Ну и так далее...
Есть какие -то фики с пейром Делий /Леонид на сообществе 300 на ЖЖ. Есть какие-то R-ки. И что-то есть еще. Но не цапануло.
А где, где трогательно-пихательные описательные картинки? Где она - сила мысли и фантазии слешера?
О, Аполлон Карнейский, где твоя справедливость? *уходит, рыдая*